Приключения 1972—1973 - Ульмас Умарбеков

— Шварц, — сказал Клыч.

Опять донесся стон.

Клыч перешел ко второму, смахнул мешки. Раскинув руки, перед ними лежал низкорослый широкоплечий человек в сером костюме, в сорочке с галстуком, на груди темнели три больших пятна. На меловом лице сверкал пот, изо рта изредка вылетал хрип.

— Федуленко, — сказал Клыч, — скорее всего он. Давай за водой! — толкнул он Стаса в плечо. Стас позвал:

— Климов! Помоги вылезти!

Климов подошел, прихватил Стаса за ноги и поднял. Тот ухватился за края отверстия, вылез, ушел. Через минуту нагнулся вниз, светя спичкой, другой рукой передал Климову ковш с водой. Климов шагнул и вдруг остановился. Удушье стиснуло горло, голова кружилась. Он с трудом пересилил себя и, обойдя баррикаду кастрюль, подошел к Клычу, тот стоял над Федуленко, светил головней.

— Шварцу они голову раздробили. А этому три пули в грудь вогнали — что-то новое… Он снова присел над раненым. — Подними его голову и дай хлебнуть.

Климов помочил платок, положил его на лоб Федуленко, — даже через платок чувствовался жар. Опять закружилась голова от прежнего запаха. И тут только Климов понял, что это запах крови. Федуленко что-то забормотал. Климов поднес ковш к его губам, пролил в рот несколько капель воды. Раненый забормотал громче, приоткрыл глаза. Они сверкали сумасшедшими огоньками.

— Добить пришли! — шептал он. — Добивай! Давай! Большего не стою! — Он вдруг дернулся, но тело не подчинилось, он разинул рот, и все лицо его исказилось судорогой. — Бей! — шепотом крикнул он. — Чего ждешь?

Вылезающие из орбит глаза его с диким выражением ужаса и странной радости смотрели на Климова. Тот отпрянул. Клыч приблизил горящую головню к лицу Федуленко.

— Успокойтесь, — сказал он, — мы из розыска. Слышь? — Он присел и склонился над самым лицом раненого. — Федуленко, не бойся ничего. Мы из розыска.

Раненый закрыл глаза и минуту лежал молча, потом веки его затрепетали. Он всмотрелся в склоненные над ним лица и опять закрыл глаза. Лицо его окаменело. Клыч переглянулся с Климовым. Подошел Стас.

— Слушайте, — прошептал Федуленко, — мне тянуть недолго. Все скажу… — Он опять закрыл глаза. — Если вы эту тварь, Кота и всю его компанию… прихватите… я отомщен… буду… — Он облизал губы. Климов прижал к его рту ковш, и тот жадно втянул в себя воду, в груди его захрипело. Клыч поддержал раненому голову, и он пил долго, медленно, пока не выпил полковша. Клыч отпустил его голову, и Федуленко зашептал: — Связался я с Котом давно… из-за семьи… У меня дочь и жена в Архангельске… Мечтали уехать за границу… Денег не было. Тут меня и застукал Красавец… Они за Шварцем давно следили… Договорились со мной насчет магазина… А старик словно чувствовал… Вдруг вывез все ценные вещицы… Куда… неизвестно… Тогда решили ждать… А тут… эти бриллианты привезли оправить… Кот знал… Я сказал … Договорились… Я до Клебани должен был его оглушить… Завернуть в портьеру… Они подъедут на шарабане… Я спускаю окно, просовываю им его… Он им живой был нужен… Они прихватывают меня, а потом делимся…

— Мог бы и в одиночку, — не сдержал ярости Клыч. — Со стариком сам бы справился.

— Не хотел руки пачкать, — шептал Федуленко, не раскрывая глаз. — Да и… Если б я его убил в купе и скрылся, меня б искали…

— И так вас искали бы! — сказал Клыч.

— Не хотелось руки пачкать, — пробормотал Федуленко и облизал губы.

— Где сейчас Кот и остальные?..

— Решили выехать, как стемнеет… в город… а там в Москву… На возы все уложили. Потом сюда спустились… Шварца пытали… Про всех зажиточных людей города… Какое у кого состояние… Где держат деньги… Потом старика пристукнули… Потом Красавец подходит ко мне и смеется… В долю, говорит, хочешь?.. Я сразу понял… А он выстрелил, и все… Они думали, убили. Да я и сам думал… Они знают, что вы на них вышли…

Наверху затопали сапоги. Раздался говор. Клыч ринулся к отверстию:

— Климов, подсади!

Когда Стас и Климов вылезли из подпола, Клыч отдавал последние указания:

— Значит, лошадей нам самых хороших, пусть хозяева хоть волком воют. Раненого и труп в Клебань. Нашего человека тоже доставишь в город.

— Один здесь остаюсь? — тоскливо спрашивал Потапыч.

— Один! — ответил Клыч. — Тут, старичок, надо тебе все осмотреть. Завтра увидимся.

— Да чего так спешите-то? — уговаривал председатель. — Тут без вас и не разберемся…

— На войне был? — спросил Клыч. — Так вот, считай, друг, что опять тебя война зацепила. Гони подводу! И лошадей самых лучших!

— Слушаюсь! — председатель выбежал.

— Товарищ начальник, — сказал Потапыч, провожая их, — я вас очень прошу: берегите себя и этих молодых людей. Знаете, если с ними, что-нибудь случится… — Он махнул рукой и вернулся в дом.

Глава X

… Уже полчаса они неслись по вечерней дороге. Промчались через Возницыно. Стас хотел было расспросить местных мужиков, не видели ли они проезжавший экипаж на дутых шинах, но Клыч не позволил.

— Газу! — кричал он, молотя по широкой спине возчика. — Наддай!

Мужик отругивался, но нахлестывал и без того шедших в полный мах коней. Линейка под ними кряхтела и стонала. До города оставалось километров восемнадцать. По вычислению Клыча, тяжело нагруженный шарабан должен был ехать не торопясь, и на таком ходу они могли настигнуть его километрах в пяти-четырех от города. Мужик-возчик ворчал.

— Ему что! Ему давай! — оборачивал он к ним бритое лицо с пышными усами. — А мне — лошади-то не казенные. Свои. С чего мне их уродовать, али навар какой буду иметь?

— Будет и навар, — шипел сквозь зубы Клыч. — Гони! Все будет, только нахлестывай ты своих кляч, матери твоей утроба!

— Какие энто клячи? — негодовал возчик, щелкая кнутом и обжигая им спины откормленных крепеньких саврасок. — Ты таких кляч у других поищи! На киевской ярмарке покупал, на отборном зерне кормленные!

Светлая лента дороги, четко выделяясь посреди темных стен леса, извилисто улетала вперед. Опять показалось село. Снова пронеслись без остановки, вызывая неистовство собак. У трактира стояли какие-то подводы. Клыч послал Стаса осмотреть их и публику в трактире, тот вернулся через несколько минут: тех, кого искали, тут не было.

Опять тарахтела и тряслась всеми частями прочная российская линейка. Стас стискивал зубы. Климов, сам возбужденный до того, что, когда начал было говорить, заикался, чувствовал спиной дрожь близкого Стасова тела. Азарт погони и опасности натягивал нервы.

Вот уже остались позади леса. Впереди, очень еще далеко, замаячили бесчисленные огни. По ровным их рядам угадывались улицы. Но этот четкий порядок был перемешан массой других огоньков. До города оставалось километров пять. Лошади стали уставать. В ответ на удары только тихонько ржали. Мужик-возчик взбунтовался. Натянув вожжи, он приостановил лошадей.