Крылья - Кристина Старк

– Я не тот человек, за которого ты меня приняла. Ты ошиблась.

Девчонка не поверила мне – ни единому слову. В следующую секунду ее пальцы сомкнулись на моем левом предплечье, сдергивая с него рукав. Она оглядывала мою руку со всех сторон в поисках неопровержимых доказательств того, что я – тот самый Феликс. Доказательств, которых больше не было и быть не могло. Она смотрела на руку и не верила своим глазам. Вслед за левой подозрения пали на правую – и снова ничего.

А потом она взялась за мою рубашку…

Последним человеком, который расстегивал пуговицы на моей одежде, была Катрина, и только эти навязчивые, выключающие разум ассоциации помешали мне перехватить ее обезумевшие руки, жаждавшие найти любые доказательства. Во что бы то ни стало. Но двух длинных параллельных шрамов чуть ниже солнечного сплетения тоже больше не было.

– Этого не может быть, этого не может быть, – повторяла она голосом человека, который только что увидел невероятный фокус. Я затаил дыхание в предвкушении новой выходки: что теперь? Попытается взять у меня образец крови для ДНК-диагностики?

Но ее взрывоопасный энтузиазм вдруг иссяк. Она отстранилась и притихла, опустив руки и уронив лоб в ладони. Слезы. Слезы бессилия и разочарования. Мне тут же захотелось утешить ее – то ли потому, что горе было столь настоящим, то ли потому, что ее длинные темные волосы и фигура – до одури, до рези в глазах напоминали мне Катрину. Я привлек ее к себе и решил не отпускать, пока она не успокоится.

– Мне жаль, – сказал я, чувствуя, как замедляется ее дыхание и перестают вздрагивать плечи. Происходящее ввергло меня в легкое замешательство. Я знал, что лучшее, что можно для нее сделать, – это как можно сбить ее с толку и выпроводить из своей жизни, но что-то в этом сценарии…

Она крепче прижалась ко мне и обняла за шею. И в этом движении, выпрашивающем утешения и покровительства, я не смог вовремя распознать уловку, а когда ее пальцы погрузились в мои волосы – было уже поздно. Она знала о шраме на моем затылке и теперь пожелала убедиться в его отсутствии!

Нет, это была не просто злость. Это был взрыв ядерного реактора. Моя новая знакомая обрушила на мою голову тайфун отборнейших – и я не сомневался, что справедливейших – ругательств. О, этот Феликс постарался на славу, если смог посеять в ней такую термоядерную ненависть. Ненависть, которая придавала этому хрупкому подростку неимоверную силу, скорость и точность: я слишком поздно сообразил, на что она способна. Понял только тогда, когда ее пальцы, сжатые в кулак, врезались в мою переносицу.

Из носа хлынула кровь, а нервы полоснула такая боль, какой я давно не испытывал. Я выбросил вперед руку, совершенно точно уверенный в том, что за первым ударом последует попытка совершить второй, поймал ее за локоть и больно сжал. Но она даже не пикнула: ее голова вдруг свесилась на бок, а руки безжизненно повисли.

Ее зрачки слабо реагировали на свет, пульс и дыхание были в норме. Обморок. Судя по всему, результат истерики.

Пора со всем этим заканчивать. Так будет лучше для всех. Я открыл бардачок и достал шприц с силентиумом. Всего одна инъекция – и она забудет обо всем, что здесь произошло. Останется просто вызвать такси и исчезнуть до того, как она придет в себя.

Снимаю колпачок со шприца. Тонкая рука, голубые вены на сгибе локтя, перевожу взгляд на ладонь и… останавливаюсь. Ее ладонь покрыта едва заметными светлыми шрамами. Расправляю вторую – то же самое. Похоже, что она когда-то проехалась ладонями по битому стеклу.

Мои пальцы рефлекторно сжимаются в кулак. Очередной высоковольтный разряд остаточных реакций. Я внезапно вижу ее на больничной койке: ее руки и ноги перебинтованы, кислородная маска на белом бескровном лице (о боги, человек в бинтах, которого я столько раз видел во сне, – это тоже она!) я смотрю на нее в проем полуоткрытой двери и чувствую неконтролируемое желание, желание на грани одержимости, убить того, кто сделал с ней это.

Закрываю глаза, пытаясь стряхнуть странное оцепенение и выбросить из головы эти неудобные чувства – чужие чувства к чужому человеку. Но мозг тут же подбрасывает мне новое воспоминание из «прошлой жизни»: эта девочка обнимает Феликса и плачет. Я смотрю на нее его глазами и знаю, что на моей голове повязка, под которой десятисантиметровое рассечение осколком бутылочного стекла. Его нос сломан, повреждено несколько ребер и шейные позвонки. Я заново чувствую всю эту боль, пульсирующую в голове.

Эта девочка никогда не питала к нему добрых чувств, но на этот раз перестает держать дистанцию, говорит с ним, смотрит с ним его любимые фильмы, сидит на краю его кровати. Она ему не подружка и не сестра, но что-то заставляет ее проводить время с ним рядом… Кто она ему? Пытаюсь проникнуть в чужую память. Наконец мне это удается: она дочь человека, который женился на матери Феликса. Она недолюбливала и побаивалась своего сводного брата, и было за что. Феликс был готов убить всех, кто посмеет ее обидеть, но одновременно с этим страдал навязчивой идеей обладать ею. Во что бы то ни стало. Даже вопреки ее воле. Например, горсть снотворного, подмешанная в чай, что может быть проще? Я копаюсь в памяти, пытаясь понять, удалось ему это в конце концов или нет, – но безуспешно…

Всевозможные психические отклонения на почве любовной горячки уже не удивляют меня, и все же меня захлестывает отвращение. Не только к Феликсу, но и к тому, что собираюсь сделать я сам. Потому что мои методы не сильно отличаются от его методов: получить желаемое, не прилагая особенных усилий, – а просто накачать ее химией, сделать так, чтобы она попросту ничего не вспомнила.

Я перевожу взгляд с руки на ее лицо. Спокойное, умиротворенное лицо, уверенный подбородок, на щеке – кровоподтек, над ключицей – едва заметный шрам от катетера. Что если она заслуживает знать, что случилось с ее дорогим Феликсом? С минуты на минуту она может прийти в себя, а я первый раз в жизни не могу быстро и уверенно принять решение.

Если я не сделаю инъекцию сейчас, то придется расхлебывать кашу.

Если я сделаю укол, то больше никогда ее не увижу.

Из разбитого носа на ворот моей рубашки капает кровь. Ладно, один-ноль! Хотя бы за отлично поставленный удар. Правда, какое же сейчас, черт возьми, неподходящее время и место для разговоров…

Я бросил шприц обратно в бардачок и стал искать ручку и бумагу. Ручка нашлась, а вот с бумагой было туго. Мне на глаза попалась стопка маячков для окольцовки. Я развернул в пальцах тонкую полимерную ленту, похожую на бумагу, и втиснул на нее несколько строк: «Мне показалось, что все, о чем ты говорила, – важно для тебя. Обстоятельства не способствовали спокойному разговору, но, если ты сможешь держать себя в руках, можно встретиться и поговорить. Завтра… – вспоминаю число, – 22 апреля, в 7 вечера я буду ждать в ресторане гостиницы Heaven…»