Сатурн почти не виден - Василий Ардаматский

Грюнвейс сел и сказал Кравцову, чтобы он начинал запись желающих вступить в зондеркоманду. Еще раньше Кравцов убедил Клейнера в необходимости добровольного вступления ребят в команду, чтобы сильней было их чувство ответственности за сделанный шаг.

Кравцов видел, что ребята буквально в панике. Они тихо переговаривались. У многих лица стали белые, как бумага, глаза расширены.

Кравцов постучал карандашом по столу.

— Внимание! Кто согласен вступить в зондеркоманду, встать!

Ребята замерли. Никто не вставал. Прошла, может быть, целая минута, никто не вставал.

— Ну? — Грюнвейс, глядя в зал, ударил кулаком по столу.

И тогда встал парень, сидевший в первом ряду. Кравцов знал, что он профессиональный уголовник, вор, а теперь заводила среди этой ватаги ребят. Это был не кто иной, как тот самый Анатолий, который состоял при немецком инженере Хормане, пока его не выжил оттуда Савушкин. После попытки ограбить Хормана он просидел две недели, в тюрьме, но затем был выпущен и болтался в городе.

— У меня вопрос, — быстро сказал он, явно боясь, что его вставание будет понято неправильно. — А кто в эту команду не пойдет, что тому будет?

— Отправим работать в Германию, — громко произнес Кравцов.

— Тогда все это надо обдумать с толком, — рассудительно сказал Анатолий и облизнул губы. — Дело-то действительно вон какое важное. Мы просим дать нам срок до утра: надо подумать, чтобы от всей души решить.

— Правильно!

— Надо подумать!

— Шутка ли! — закричали ребята.

Кравцов посмотрел на Грюнвейса. Тот пожал плечами и буркнул:

— Черт с ними, пусть подумают.

— Хорошо, — сказал Кравцов. — Даем вам срок до утра. Завтра в восемь ноль-ноль всем явиться сюда. И пусть никто не подумает улизнуть! Об этом придется пожалеть. Вы свободны. Разойтись!

Ребята, толкаясь, ринулись к двери, и зал быстро опустел.

— Ну что вы скажете? — обратился Кравцов к Грюнвейсу.

Грюнвейс, не удостоив его ответом, встал и вышел из зала.

Кравцов нарочно задержался минут на десять. Когда он вышел, на крыльце его остановил Анатолий; вдали, прячась за колоннами церковной ограды, толпились остальные ребята.

— Есть разговор, — с угрозой в голосе сказал Анатолий и оттеснил Кравцова в нишу, где была касса. — Ты что же это, шкура, затеял с нами, а? Трепался, трепался, а теперь суешь на мокрое дело?

— Я сам об этом не знал, — тихо ответил Кравцов.

— Брешешь, шкура! — сверкая белками, прошипел Анатолий. — Думаешь сунуть нас под пятьдесят восьмую, а сам скрыться с награбленным золотом? Думаешь, шкура, мы ничего про тебя не знаем? Завтра ты увидишь, сколько дураков сюда придет. Об остальных забудь! А если на кого капнешь или под монастырь подведешь, кровью своей умоешься. Понял?

Из-за угла клуба вышли два солдата, несшие на палке полевой термос. Увидев их, Анатолий сделал еле приметное движение, и в руках у него сверкнула финка.

— Только пикни — дух вон, — тихо произнес он. — Сам погибну, но и тебя, шкура, порешу.

Солдаты перешли через улицу и скрылись за углом перекрестка.

— Знай, ты у меня на зарубке, — сказал Анатолий, сунул финку за пазуху и медленно, вразвалочку пошел к церкви.

Кравцов смотрел ему вслед и от всего сердца желал ему повести за собой как можно больше ребят…

На другой день утром в клуб явились двое, и те, судя по всему, пришли только потому, что не решились бежать, как это сделали остальные. А может, умно рассчитали, что из двух человек зондеркоманды не создашь.

— Убирайтесь к чертовой матери! — крикнул им Кравцов, когда стало ясно, что больше никто не придет. И пошел докладывать Клейнеру о случившемся.

В кабинет начальника гестапо Кравцов вошел вместе с Грюнвейсом, которого он упросил идти, чтобы подтвердить, что сделано было все и он, Кравцов, не виноват, что эти парни оказались подлыми трусами.

Узнав о бегстве и этих ребят, Клейнер рассвирепел. И неизвестно, как бы все сложилось для Кравцова, если бы он предусмотрительно не захватил с собой Грюнвейса.

— Вы выставили меня на посмешище! — кричал багровый Клейнер. — Я об этом деле телеграфировал в Берлин. Получил одобрение от начальника управления. А теперь что мне прикажете делать?

— Мне кажется, что я никакой ошибки не совершил, — твердо сказал Кравцов, смотря на Грюнвейса.

— Он говорил с ними как надо, — подтвердил Грюнвейс. — Но, очевидно, перед этим русским дерьмом распинаться было вообще бессмысленно.

— Не желаю ничего этого знать! — кричал Клейнер. — Провалено мое важное задание, и я потребую за него ответственности.

Грюнвейс поднял на Клейнера свои свинцовые немигающие глаза.

— Господин обершурмбаннфюрер! Я вам давно говорил, что эта ваша затея провалится; помнится, я сказал вам тогда, что из дерьма пули отлить невозможно.

— Но господин Коноплев заверил меня, что все будет в порядке, — несколько сбавив тон, сказал Клейнер и с возмущением посмотрел на Кравцова. — Надеюсь, вы помните?

— Я честно выполнял ваш приказ, господин полковник, — тихо произнес Кравцов. — Позволю себе сказать только одно: нельзя было так торопиться. Вы сами не дали нам времени на основательную обработку контингента.

— Я разберусь, кто и в чем здесь виноват… — проворчал Клейнер и, помолчав, обратился к Грюнвейсу: — Всю эту дрянь переловить, подвергнуть такому режиму, чтобы у них сопли потекли, и затем отправить в Германию. — Клейнер повернулся к Кравцову. — Сегодня же представьте мне в письменном виде подробнейшую записку обо всей этой истории. Вы свободны…

Глава 38

Рудин с большой тревогой наблюдал за Андросовым. То он думал о самоубийстве, а теперь весь как натянутая струна: работает днем и ночью, похудел, глаза лихорадочно блестят. Сообщил, что задумал какое-то большое дело, но что это за дело, пока не говорит. Сказал: «В случае неудачи отвечать за это буду один я». Рудин никогда не любил людей настроения, особенно в своей работе, которая требует, чтобы ум всегда был свободен от всякого постороннего влияния.

Что затеял Андросов? Рудин решил еще раз серьезно поговорить с ним.

В конце длинного рабочего дня, когда резкие звонки на всех этажах требовали, чтобы все сотрудники «Сатурна» покинули главное здание, Рудин зашел к Андросову и пригласил его прогуляться.

— Гулять так гулять, — усмехнулся Андросов.

Они вышли на берег реки и сели на скамейку у песчаного откоса. Рудин давно облюбовал это местечко, удобное для разговора, не предназначающегося для третьей пары ушей. Вокруг — голый берег, впереди — река.

— От усталости, наверное, снится черт знает что, — сказал Рудин. — Вчера видел…

Андросов положил руку на колено Рудина.

— Не надо. Я расскажу вам о своем плане. Недавно я узнал, что Мюллер втайне от Зомбаха готовит список с адресами всей нашей агентуры для передачи ее, по-видимому, главному командованию СД.

— Как вы это узнали? — недоверчиво спросил Рудин.

— Помните, две недели назад к нам приезжали из Берлина оберштурмбаннфюрер СД и заместитель Канариса Лахузен? Официально их миссия означала улучшение контакта между «Сатурном» и СД. Но я случайно услышал разговор Лахузена с Зомбахом. Собственно, я услышал только несколько фраз Лахузена. Он сказал: «Они хотят прибрать к рукам нашу агентуру. Судя по всему, Мюллер тайком готовит им списки. Пусть он это делает, не мешайте ему. А в Берлине адмирал Канарис примет необходимые меры…» Так вот, Мюллер действительно готовит списки, я это установил совершенно точно. Уже вторую ночь личная стенографистка Мюллера перепечатывает списки… Дальше. Из разговора с адъютантом Мюллера капитаном Ноэлем я узнал, что он совершенно неожиданно получил подарок от Мюллера — десятидневный отпуск — и готовится к поездке в Берлин, а потом к семье, в Дрезден. Он попросил меня подыскать ему какой-нибудь хороший и типично русский подарок для его жены. Я пообещал ему это сделать и спросил, когда он едет. Он ответил так: точно не знаю, шеф должен закончить какую-то срочную работу, я повезу ее в Берлин.

— Как же нам завладеть этими списками?

— Я сделаю так… — помолчав, не очень уверенно заговорил Андросов. — Буду тянуть с вручением подарка вплоть до самого отъезда Ноэля. И когда он уже должен будет ехать, скажу, что за подарком надо заглянуть по одному адресу. Этот адрес я уже присмотрел — заброшенный дом на Каланчевской улице. Это и окраина, и по дороге на аэродром. Мы с ним туда зайдем… Стрельбы не будет… Заберу списки и кружным путем возвращаюсь в «Сатурн». Списки — у вас.

— А вы в руках гестапо, — добавил Рудин.

— Пусть, — выдохнул Андросов. — Но я свое главное дело сделал.

Они долго молчали. Рудин уголком глаза наблюдал за нервно курившим Андросовым и впервые подумал, что человек он стоящий и что он действительно глубоко пережил свое предательство и, очевидно, искренне хочет теперь пожертвовать жизнью, чтобы вернуть себе честь хотя бы посмертно…