Сам без оружия - Алексей Фомичев

Что до Дианы Холодовой… она исчезла. Как, куда, когда – никто не знал. Розыск результата не дал. Как сквозь землю провалилась!

Тут Воеводин сделал паузу и внимательно посмотрел на Василия.

– Пока ты был без сознания, мы и не знали что думать. Может, просветишь?

Василий коротко пересказал последний разговор с Дианой. Воеводин слушал внимательно, не перебивал.

– Тогда все ясно. Все сходится. Германская провокация! Ах, как бы мы влипли, если бы им удалось!.. Чего молчишь?

– А что говорить? – пожал плечами Василий.

– В конце концов, она спасла тебя… Эх, женщины! То убивают, то спасают… что ж, будем искать дальше. Теперь хоть ясно где.

– Зря, – буркнул Василий.

– Это еще почему?

– Если не нашли сразу, то сейчас и подавно. Она давно не в России.

Воеводин пожал плечами.

– Дмитрий Викторович, не поможете?

– Что случилось?

– Мне бы на могилы… Георгия и Акины. Авто бы…

– А тебе можно выходить? – подозрительно спросил Воеводин.

– Денька через три. Я попрошу доктора. Надо мне…

Василий не пояснил, что именно надо, но Воеводин понял. Кивнул.

– Сделаем. Поправляйся!

…Через три недели Василия выписали. Последствия отравления прошли, организм восстановил силы. Только сыпь на животе еще не сошла, но доктор обещал, что пропадет через месяц. Дал мазь, микстуру и велел пить.

На голове образовались залысины. Иван Антонович успокаивал, мол, волосы вполне могут отрасти вновь. Но позже. Что-то внутри сбилось, вот и выпало немного.

Василий спорить не стал, но попросил цирюльника обрить голову почти наголо. Теперь привыкал к новому облику.

Белкин ходил без трости, но пока еще прихрамывал. Он усиленно разрабатывал ногу и даже начал бегать. Правда, хирург, узнав об этом, пообещал сломать обе, если не прекратит.

Воеводин взял им билеты в первый класс и лично посадил на поезд. Два солдата притащили корзины с морскими деликатесами, а подполковник вручил несколько бутылок коньяка и вина.

Когда поезд тронулся, Василий закрыл глаза и сидел так почти десять минут. Он вспоминал Акину и против своей воли Диану. Боль утраты и горечь предательства немного спали, но на душе еще было тяжко. И он надеялся, что это все пройдет к концу пути.

Эпилог

К Батюшину Щепкин прибыл ровно в девять часов. Полковник принял его сразу, встретил у дверей, усадил в кресло, предложил чай. Когда на столе зазвонил телефон, Батюшин коротко ответил, что занят, и попросил адъютанта ни с кем его не соединять.

Щепкин отметил некоторую нервозность полковника, чуть приглядевшись, понял, что тот явно не в себе. Причем сильно.

– Отдохнул? – задал вопрос Батюшин.

– Да. Вчера днем приехал и спал до утра.

– Это хорошо… – протянул полковник, глядя в сторону. – Хорошо. Где Белкин?

– Я отпустил его домой.

– Верно… Здоровье восстановил?

– Вполне. Готов к исполнению…

– Молодец, – полковник упорно не смотрел на Щепкина. – Мы тут подали представление о награждении вас за заслуги. Гхм!.. Но пока суд да дело, я выписал премии в размере годового оклада. Получишь в финчасти. И Белкину скажешь…

– Благодарю. – Щепкин не понимал, что с полковником. – Владимир Петрович, по документам…

– А что с ними? Получили и передали в Генштаб. Все в порядке.

– А расследование?

– Какое расследование? – полковник мельком посмотрел на Щепкина. – Азольцев застрелился, Холодова твоя… извини… Холодова исчезла. Выходы на германского резидента обрезаны… Пока что…

– А как же…

– Ты на улицу вчера выходил? – вдруг спросил Батюшин.

– Нет. С поезда сразу домой. А утром сюда… Что случилось?..

Батюшин наконец посмотрел прямо в глаза капитану.

– Ночью император отрекся от престола!

– Что? – Щепкину показалось, что он ослышался. – Как это так?

– Вот так! Ты газет не читал? Новостей не знаешь?

– Ну-у… проблемы на фронте… стачки…

– Стачки! Вооруженные мятежи! Волнения в Петрограде и Москве.

– Но…

– Император Николай Второй подписал отречение за себя и за сына!

– А кто же вместо него? – растерянно спросил Щепкин.

– Младший брат Михаил Александрович. Если примет трон…

В голове капитана все перемешалось. Отречение, волнения, стачки. Он не был в столице больше четырех месяцев, а как много произошло здесь!

– Так как же теперь?

Батюшин развел руками.

– Не знаю. Императора нет, империя на грани трагедии. Мне утром намекнули, что работа может остановиться. Или ее вовсе прекратят.

Нет, это решительно не укладывалось в голове. Что происходит в стране?

– Сам понимаешь, сейчас уже не до вашей операции, не до документов. Я даже не знаю, что будет завтра. – Батюшин вздохнул, грустно улыбнулся. – Как бы самому не покинуть кабинет.

– Но кто будет работать? Война идет, противник ведет активную разведку…

– Василий Сергеевич! Империя на грани развала! О чем вы говорите! – Батюшин повысил голос, потом опомнился, сбавил тон. – Давайте так. Я даю вам отпуск… на месяц, для лечения. Полностью оплачиваемый. Выпишу путевку хоть в Крым, хоть куда. И езжайте… или сидите дома. Белкина предупредите. Он тоже в отпуске. Как только ситуация прояснится, дам знать. Хорошо?

Полковник проводил Щепкина до двери, пожал руку и повторил:

– Вы в отпуске! Зайдите только в финчасть. Даст бог, все наладится.

В приемной адъютант Осмысловский пожелал Щепкину хорошего отдыха и как-то растерянно улыбнулся. Он тоже еще не отошел от шока.

Щепкин шел по улице, глядя вперед и ничего толком не видя. В голове царил кавардак.

Император отрекся! Как, зачем, почему? Трон не бутылка водки, не предложение руки и сердца – от него нельзя отказаться! Император ведь не сиднем сидит, он правит страной, он символ ее могущества и прочности! Он залог справедливости, надежда и опора!

Покинуть трон – значит предать Отечество и народ! Бросить их в трудный час, оставить с проблемами, горем и несчастьем наедине. Какие бы ни были причины, какая бы обстановка ни была в империи, нельзя уходить! Надо сцепить зубы и работать, разгребать завалы, судить и казнить, но не сдаваться! Сколько королей шло на смерть, но не подписывало отречения! Знали, что плохой король, царь, император лучше никакого!

А Николай Второй сдался! Отдал трон брату. Кто он после этого? Можно ли понять такого человека? Простить?

Выросший в Японии и привыкший к ее традициям, Василий просто не понимал, как можно обмануть миллионы подданных, фактически предать клятву и уйти!

Текущая вспять река, встающее на западе солнце… сдавшийся, спасовавший перед трудностями император. И это в России!

Он все шел и шел, толком не глядя по сторонам, не замечая людей. Тяжелые мысли ворочались в голове, и он никак не мог их выбросить.

А кто теперь он сам? Оставшийся без верховного правителя ронин – одинокий самурай? Кому служить? Михаилу Александровичу? А если тот не примет трон? Государственной думе? Временщику?

Да, он служил не личности, а народу и его верховному владыке императору. Но где теперь император и чего хочет народ? Нет, верно Батюшин отправил его в отпуск. Надо прийти в себя, осмотреться, понять, что происходит. Денег после получения премии хватит надолго. Можно уехать, желательно подальше. Пусть пройдет время, пусть все встанет на свои места.

Щепкин остановился и глянул по сторонам. Ноги принесли его на то же место, где он впервые увидел Зинштейна. Здесь тот устроил фейерверк с грохотом и дымом.

Щепкин подошел к тумбе с афишами, посмотрел на дорогу. Людей пока мало, но лица у прохожих хмурые. Видать, и впрямь положение в столице тяжелое.

Капитан услышал за спиной шум мотора и скрип тормозов.

– Василий Сергеевич! Уф, насилу нашли!

Щепкин обернулся и с удивлением увидел сидящих в автомобиле Зинштейна, Скорина и Белкина.

– Откуда вы тут? – выговорил он.

– Да мы с утра вас ищем, – улыбнулся Белкин. – А потом я узнал, вы были у Батюшина, и поехал к вашему дому. А нашли вот здесь.

– Василий Сергеевич! – воскликнул Зинштейн. – Без вас мы никак! Что же вы?! Премьера на носу, а вас нет!

– Какая премьера?

– Так фильма! Мы все отсняли, только-только закончили монтаж! Уже назначена дата первого показа. Новинка синема!

– Как?

– Да гляньте на афишу! – махнул рукой Зинштейн. – Вон же висит.

Щепкин обошел тумбу и увидел яркую афишу, наклеенную совсем недавно. Роковая красавица, стройный морской офицер, букет роз и револьвер. И название поперек: «Счастливая звезда любви»! Да уж!

– Что же вы, господа, не знаете, что творится в городе?

Белкин перестал улыбаться.

– Знаем, Василий Сергеевич. Все знаем.

– Только народ все равно будет требовать хлеба и зрелищ, – вставил Зинштейн. – Хлеб ему власть даст, а зрелища – мы. Ну же! Трагедии заставляют нас грустить и думать о вечном. Но жизнь требует идти дальше. Разве не так?