Создания смерти, создания тьмы - Джон Коннолли

— Это здание выстроил один француз в 1888 году, — глядя на дом с нескрываемым восхищением, пояснил он. — Француз тот знал, что делает. Дом расположен по оси восток-запад с фасадом на юг, — он сопровождал объяснения движением рук. — Он спроектировал дом на европейский манер, чтобы зимой его обогревали падающие под малым углом солнечные лучи. А летом солнце бывает в доме только утром и вечером. Большинство домов в Америке строились наобум, как нравилось хозяевам. Дешевое топливо нас избаловало. А потом арабы закрутили гайки, и народ снова стал задумываться, прежде чем что-то строить, — он рассмеялся. — Но здесь солнце жарит все время, так что не знаю, есть ли прок в таком проекте, как этот.

Морфи принял душ, и мы сидели вместе на кухне и разговаривали, пока Эйнджи готовила еду.

Смуглая, худенькая Эйнджи была значительно ниже своего мужа. Каштановые с рыжинкой волосы водопадом падали на свитер. Она преподавала в начальной школе и в свободное время занималась живописью. Ее полотна, выполненные в духе импрессионизма, украшали стены в доме.

Морфи сидел с бутылкой пива, я пил содовую, а Эйнджи время от времени отрывалась от дела, чтобы пригубить бокал с белым вином. Она разделала куриные грудки и занялась заправкой.

Гумбо, национальное блюдо кейджанов, готовится с загустителем из поджаренной на масле муки. Сначала Эйнджи налила на разогретую чугунную сковороду арахисового масла, добавила равное количество муки и, помешивая, постепенно довела смесь от светло-бежевого до темно-шоколадного цвета, затем она сняла сковороду с огня и оставила остывать, периодически помешивая.

Я помог Эйнджи нарезать лук, зеленый перец и сельдерей. Она немного потомила все это в масле, затем приправила тмином, орегано, паприкой с кайенским перцем и солью с луком и чесноком; за приправами последовала нарезанная толстыми кусками чоризо — испанская сырокопченая колбаса. Потом она положила в готовящееся кушанье курятину, еще специй, и кухня заполнилась их ароматом. Через полчаса Эйнджи разложила по тарелкам белый рассыпачатый рис и полила его сверху густым душистым гумбо. Мы ели молча, наслаждаясь изумительным вкусом и очарованием тихого летнего вечера.

После ужина, когда посуда была убрана и Эйнджи отправилась спать, я рассказал Морфи о Рэймонде Агуилларде и девушке, привидевшейся ему на Хани-Айленд, а еще о снах тетушки Марии и высказал предположение, что гибель Дэвида Фонтено на Хани-Айленд, возможно, связана каким-то образом с той девушкой.

Морфи долго сидел молча. Он не стал иронизировать по поводу призраков и веры старой женщины в реальность слышавшихся ей голосов, лишь спросил:

— Ты точно знаешь, где искать?

Я кивнул.

— Тогда попробуем ее найти. Завтра у меня выходной, так что ночуй здесь. У нас есть свободная спальня.

Я позвонил Рейчел в гостиницу и сообщил о наших планах, а также указал место, где мы собирались вести поиски. Она пообещала передать мои слова Эйнджелу с Луисом и сказала, что сон ее немного освежил. Но я знал, что она еще долго будет переживать, что пришлось убить человека Джо Боунза.

Еще не было семи, а мы уже полностью собрались. Морфи облачился в старые джинсы, безрукавку поверх майки с длинными рукавами и тяжелые рабочие башмаки на толстой рифленой подошве с обитыми металлом носками. На безрукавке виднелись следы краски, а на джинсах кое-где чернели пятна гудрона. От его свежевыбритой головы пахло пеной для бритья.

Мы пили на галерее кофе с гренками. Появилась Эйнджи в белом халате. Она погладила мужа по бритой голове, чмокнула в макушку и села рядом с ним. Морфи сделал недовольный вид, но, похоже, млел от счастья. Когда мы встали из-за стола, Морфи запустил руку в волосы жены и крепко поцеловал ее. Она инстинктивно подалась к нему всем телом, но он отстранился, весело смеясь, и она порозовела от смущения. Только тогда я заметил, что она приблизительно на пятом месяце беременности. Эйнджи стояла на галерее, когда мы шли по траве через лужайку. Легкий ветерок шевелил полы ее халата. Она стояла и смотрела на собравшегося в путь мужа.

— Вы давно женаты? — спросил я по дороге к просвету в кипарисах, закрывавших вид на дом.

— В январе уже два года. Жизнью я доволен, хотя не думал, что такое возможно, но эта женщина изменила мою жизнь, — он говорил об этом без тени смущения со счастливой улыбкой.

— А когда ждете прибавления?

— В конце декабря, — снова заулыбался он. — Парни, когда узнали, устроили праздник в мою честь, потому что мои старания не пропали даром.

На поляне среди деревьев стоял ремонтный грузовик с прицепом, на котором находилась прикрытая брезентом широкая алюминиевая лодка-плоскодонка, мотор для сохранности был наклонен вперед.

— Вчера поздно вечером ее пригнал брат Туисана. Он подрабатывает буксировкой.

— А сам Туисан где?

— В постели с отравлением: съел несвежих креветок, по крайней мере, он так сказал. Но мне кажется, ему просто лень выбираться так рано из постели.

В грузовике под брезентом лежали топор с цепной пилой, две свернутые в бухты цепи, моток нейлонового шнура и ящик со льдом. Из снаряжения имелся гидрокостюм, маска, пара водонепроницаемых фонарей и два баллона для акваланга. Морфи уложил провизию — термос с кофе, воду, два батона и четыре куриных грудки в специях, завернутые в пленку, — сел в машину и завел мотор. Грузовик немного дымил и дребезжал, но двигатель работал четко. И сквозь шум мотора из старенькой автомагнитолы звучала запись Клифтона Шенье.

В заповедник мы въехали у Слайдела, расположенного на северном берегу озера Пойнтчартрейн. Над водой все еще стелился утренний туман, когда мы сгружали лодку возле рейнджерского поста на реке Перл рядом с плавучими рыбацкими хижинами самого неказистого вида. В лодку мы сложили цепи, веревку, цепную пилу, снаряжение для работы под водой и провизию. Лучи утреннего солнца осветили на дереве рядом с нами мощную паучью сеть. В центре паутины притаился ее хозяин — золотистый паук-кругопряд. Затем звук ожившего мотора влился в общий хор насекомых и птиц, и мы двинулись, рассекая воды Перла.

Берега реки поросли ниссой, ивами, а вокруг стволов высоких кипарисов виднелись трубчатые лианы, украшенные распустившимися красными цветами. На некоторых деревьях виднелись пластиковые бутылки, служившие указателями, что в этих местах расставлены снасти на сомов. Мы миновали прибрежный поселок, большинство домишек, в котором имели жалкий, запущенный вид. Рядом с ними покачивались на воде челноки-плоскодонки. С ветки кипариса на нас с равнодушным спокойствием взирала голубая цапля, а под ней на бревне нежилась на солнышке желтобрюхая черепаха.

Я захватил с собой чертеж Рэймонда Агуилларда, но только со второй попытки нам удалось отыскать указанную им протоку. На входе в нее тесно росла нисса, а ясень клонился над водой почти полностью перегораживая проход. Дальше по каналу ветви деревьев гнул своей тяжестью к воде бородатый мох. Свежий запах живых растений мешался со стойким духом гниения. Искривленные древесные стволы в окружении ряски казались памятниками на зеленом пьедестале. Я заметил с восточной стороны серый купол хатки бобров, а неподалеку от нас грациозно скользнула в воду змея.

— Это змея с ромбами на спине, — пояснил Морфи.

С кипарисов и ниссы вокруг нас капала вода, а в кронах эхом отдавалось птичье пение.

— А аллигаторы здесь есть? — поинтересовался я.

— Может быть, — пожал плечами Морфи. — Но людей они не беспокоят, если только люди им не пакостят. В болотах есть чем поживиться, а вот собак, говорят, они, случается, таскают, тех, что близко к воде подходят. Если приметишь крокодила, дай мне знать выстрелом.

Протока сузилась настолько, что лодка с трудом проходила между берегами. Один раз мы зацепили днищем скрывавшееся под водой бревно. Морфи выключил мотор, и дальше мы шли на веслах.

Когда перед нами выросла зеленая стена канадского риса с высокими стеблями, торчавшими из воды, как клинки, нам показалось, что мы неверно выбрали направление. В зеленом щите виднелся лишь совсем узенький проход. Морфи пожал плечами, завел мотор и направил лодку в просвет. Я веслом раздвигал в стороны рисовые стебли. Неподалеку раздался всплеск, и темная масса размером с большую крысу торпедой прошлась под водой.

— Нутрия, — определил Морфи.

Животное остановилось у ствола дерева, и я смог разглядеть усатую мордочку грызуна. Зверек с любопытством принюхивался к новым запахам.

— На вкус они хуже крокодилов, — продолжил объяснение Морфи. — Я слышал, мы пытаемся всучить их китайцам, потому что нет других желающих их есть.

Среди леса рисовых копий появилась трава с острыми, как лезвиями бритвы, стеблями, и на моих руках, работавших веслом, появился не один порез, прежде чем заросли закончились и мы оказались в своеобразной лагуне, образованной постепенно накапливавшимся илом. Росшая по берегам нисса и ивы пальцами ветвей тянулись к воде. У восточного края возле зарослей маранты грунт был достаточно плотным, и на нем в изобилии отпечатались следы диких кабанов, как видно, частенько захаживавших в эти места лакомиться корнями. В глубине лагуны догнивал буксирный катер. Возможно, с помощью этого судна в свое время был проделан этот проход. Мощный мотор отсутствовал, и в корпусе зияли дыры.