Последние ратники. Бросок волка - Антон Николаевич Скрипец

добирались сюда, норманны потеряли несколько десятков, коли не сотню, если считать вместе с ранеными. Неопрятные горки тряпья вперемешку с железом и неживой плотью в изрядном числе валялись то там, то здесь. Хотя еще совсем недавно они, как и все атакующие, орали, неслись вперед и подумывали о дележе будущей добычи. Надо думать, их соратники теперь очень сильно желали обратить тех, кто так прилежно прорежал ряды, в не менее безжизненные кучи окровавленных переломанных костей. Но лучники, будто издеваясь, и не думали униматься. Норды, спустя пару-тройку подстреленных соратников, всё ж таки выставили заслон из щитов в три ряда. Остальная ватага скапливалась уже за ним.

— Сейчас поднакопятся и полезут, — выдохнул Перстень.

Стоящий возле него Хром, оставив болтаться щит на шейной перевязи, угрюмо кивнул. Степняк, который находился тут же, на земляном валу за гребнем частокола, и вовсе, казалось, слова воеводы оставил без внимания. Молча вскинул короткий степной лук, прищурился, втянул носом воздух — и выпустил стрелу. По дуге, поверх щитов. Кровожадно пропев в воздухе, она вгрызлась в ряды нордов. Тут же оттуда донесся короткий вскрик.

— Видали? — крикнул Перстень. — По дуге садите, в задние ряды. Там их густо уже набежало. Неча передним щиты портить. Они и без вас красиво размалёваны.

Повторять не пришлось. Несколько десятков стрел с частокола сорвались в воздух, хищным роем взвились над головами пришлого воинства — и обрушились вниз. На сей раз окончание их полета сопровождалось не только выкриками, хрипами и проклятьями, но и частым дробным перестуком — многие успели вскинуть щиты над головами.

— Ничего, — громко, так, чтобы услышали как можно больше соратников, хмыкнул Перстень. — Пусть еще немного постоят, а мы, глядишь, так всех и положим.

Будто в подтверждение его слов, дружинники разлиновали небо короткими росчерками следующего роя стрел. Только на сей раз звонкого клацанья железных клювов о дерево щитов было побольше. По всему выходило — просто так все пришлое воинство положить не получалось.

— Не могут решить, куда ударить, — понял Хром. — Заметили, должно быть, наших охотников за притоком.

— Да их попробуй не заметь — навалили там… мусора.

— Что да, то да. Зато волки эти не видят, кто там засел. И в какой силе.

— Лучники, — обрубил их рассуждения голос Ромея.

Разноцветье щитов, прикрывавших головы нордов в середине их строя, поникло, не хуже поля ярких полевых цветов по вечерней поре, и из образовавшейся обширной бреши вверх хлынул поток стрел.

— Ох ты ж, мать моя телега, — успел выдохнуть Перстень, без особого стеснения бросаясь под укрытие хоть и низкого да несуразного, но все же частокола. По дереву частым градом застучали железные жала. Многие стрелы, пущенные второпях и без особого прицела, с особо протяжным свистом обогнули по дуге их укрытие, впившись в землю далеко за спинами. Но хватило и тех, что посланы были как надо. Один из дружинников, белозерских или киевских, разбирать было особо недосуг, кубарем скатился с земляного рва вниз. От опасности он укрылся щитом, но тот не спас. Рухнув с высоты вниз, стрела прошила и щит, и руку, которую неосторожный гридень держал слишком близко к голове. Стальной, по всему видать, наконечник, продырявив кисть, глубоко вбуравился в голову. Еще один вой и вовсе не успел прикрыться ничем, кроме руки. И рука-то как раз осталась нетронутой. Зато в плечо, в бок и под дых вбуравились сразу три стрелы. Одна, та, что в боку, прошла навылет, вспухнув сзади красным бугром под кольчугой. Этот бедолага рухнул навзничь, как стоял. На другом конце частокола послышались чьи-то исполненные боли завывания. Вглядевшись туда, Перстень увидел, что одного из его лучников, который, как и он сам только что, схоронился за хлипким пряслом, стрела достала и там, прошив дерево и пришпилив к нему дружинника. Благо, рана серьезной не была — только надвое разрезало щеку, да ухо разорвало.

Перстень перевел взгляд на Хрома. В щите того — когда только успел его вскинуть своей увечной рукой — тоже торчала стрела. Дерево она прошила насквозь, хищно выпрастав железный наконечник с внутренней стороны. В том самом месте, где у всякого здорового воя находилась бы кисть руки.

— Звучит, конечно, хреново, но повезло ж тебе все-таки, что у тебя руки нет, — усмехнулся белозерец.

— Стреляют в обе стороны, — казалось, Ромея в этой жизни удивить так, чтобы он проявил какие угодно другие чувства, кроме холодного равнодушия, никому было не под силу. — В Котла — тоже.

— А вот это хреново, — тут же подхватился на ноги Перстень. — Охотнички наши после первого же такого дождичка могут в лес чесануть.

ХХХ

— Мать честная! Братцы, хана!

Крик этот заставил Котла напрячься. И еще раз напомнил, что если норды все же решатся часть удара нанести по их укреплениям, то вполне может статься, что встретит их здесь он один. Ну, раненые гридни Клина Ратиборыча тоже, возможно, останутся. Даже скорее всего. Но остальные-то наверняка драпанут.

И, чтобы не дать им возможности даже мысли допустить о первом робком шаге назад, он что было мочи заорал:

— Вперед! Все — под возы! Быстро!

Ополченцы, которые за эти дни уже привыкли слушать бывалого дружинника, без лишних уговоров кинулись в укрытие, пригибаясь, прикрывая головы руками, а кто-то, споткнувшись, даже и на четвереньках.

Стрелы упали сверху кучно, черезчур большим для их маленького отрядца числом и с явным перелетом. Очень немногие забарабанили по днищам перевернутых телег и с глухим чавком впились в наваленные перед ними мешки с землей. Еще несколько булькнули в речку. Но большая часть усвистела в траву глубоко в их тылу.

— Сидеть на месте! — тут же рыкнул Котел, опережая желание наиболее любопытных высунуться и поглядеть, не угрожает ли им еще чего. Такие находились всегда, а в воинстве, не балованном еще боевым опытом, именно они по большей части, схлопотав стрелу в любознательную башку, становились главной причиной паники, а то и бегства.

Второй скоп стрел выдался более выцеленным и подготовленным. Но и он не причинил никому вреда. Разве что Кутьке. Вжавшись в борт телеги, он ожидал повторения тихого смертоносного шелеста и в глубине души был даже готов к внезапной острой боли, если одна из летящих стрел была уготована ему. Но никак не ожидал сильного удара по темечку и оглашительного раскатистого звона в ушах. От чего у него потемнело в глазах и на какой-то миг даже обмякло тело.

В состояние более-менее близкое к сознательному, его привел басовитый гогот Котла.

— Ну, ты прям как колокол ромейский сейчас загудел, — ржал белозерский