Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман

– Даже девушка из группы Генриха, будет танцевать со мной по заданию…, – Питер взглянул на указатели. Генрих, не открывая глаз, зевнул:

– Прямо, никуда сворачивать не надо. Я дорогу из Берлина во Франкфурт и Кельн наизусть знаю.

У певицы было красивое, высокое сопрано. Питер, сам того не ожидая, спросил:

– Ты знаешь такую артистку, Габриэлу фон Вальденбург…, – поняв, что краснеет, Питер пробурчал:

– Я ее на картине видел, в мастерской у Циглера…,– краем глаза, он увидел, что Генрих улыбается:

– Она с тобой флиртовать будет, на приеме. Я ее предупрежу…, – Генрих подумал, что Габи может обмолвиться раву Горовицу, но успокоил себя:

– Он совершенно точно, никому, ничего не разболтает. Да и кому говорить? Где рав Горовиц, и где Петер? Они не увидятся, в Берлине…, – Питер вспоминал слова Генриха:

– Она помолвлена, с американцем…, – он, горько, мимолетно вздохнул: «Пусть будет счастлива».

Пообедали они в какой-то деревне. Репродуктор играл марши, на ресторане развевался нацистский флаг.

Питер и Генрих устроились в саду, с пивом и сосисками.

Питер не мог забыть прозрачные, холодные глаза Отто, ухоженную руку, лежавшую на рычаге. Он даже, незаметно, передернул плечами. В общественных местах, они с Генрихом почти не разговаривали. Сил на верноподданническую болтовню не было, а все остальное могло оказаться опасным.

Питер курил, опираясь на крыло мерседеса, глядя в небо. Журавли плыли на юг, пахло сухими листьями. Он, отчего-то спросил: «А ты жениться не собираешься, Генрих?»

Фон Рабе заливал воду в двигатель. Он отряхнул руки:

– Нет. Если я пойду на эшафот, то моя жена и дети отправятся в концлагерь. Я был в Дахау. Пока все не закончится, – он посмотрел на черно-красное знамя, – я не имею права подвергать близких людей опасности. Отца и Эмму не тронут, они от меня отрекутся, – Генрих горько улыбнулся, – а мои братья, сами накинут петлю мне на шею…, – подхватив ведро, он ушел к ресторану.

Питер выбросил окурок:

– Все только началось. Он прав. Мне тоже ничего нельзя. Господи, я уеду, а Генрих здесь останется, один. У него группа, но все равно…, – выехав на шоссе, Питер велел: «Спи. Я часто один езжу, ничего страшного».

Он вел машину к Берлину, Генрих дремал. Опера закончилась. Диктор важно сказал: «Прослушайте беседу о превосходстве арийской крови, подготовленную специалистами из Расового Бюро НСДАП». Питер, поморщившись, выключил радио.

Берлин

Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Германии, гауляйтер Берлина, доктор Йозеф Геббельс никогда не танцевал. На искалеченной детским остеомиелитом, укороченной правой ноге он носил металлический ортез и особый ботинок. Геббельс хромал, и стеснялся маленького роста.

Сэр Освальд Мосли тоже не танцевал, даже со своей женой. Мосли был ранен на войне, и волочил ногу. Свита Мосли пришла на прием в черной форме британского союза фашистов. Члены СС тоже надели черные мундиры. Остальные гости появились в коричневых, партийных кителях. Только женские наряды переливались яркими цветами. Диана, хоть это и был ее второй брак, выбрала светлое, шелковое платье.

Женщина танцевала. Геббельс, устроившись у окна, следил за прямой спиной, за белоснежными плечами:

– Она похожа на «Венеру» Боттичелли, – подумал рейхсминистр, – очень красивая женщина. И она высокая, под стать фюреру Мосли.

Мосли во всем подражал Гитлеру, даже усы у него были такие же. Фюрер уехал, когда начали разносить шампанское, после отрывка из «Тристана и Изольды» Вагнера. Все знали, что Гитлер не пьет.

Свадьба была тихой. На церемонии, в кабинете Геббельса присутствовали только новобрачные, фюрер и сестра Дианы. Гитлер был шафером у Мосли, а Юнити, подружкой невесты.

Геббельс, как гауляйтер Берлина, имел право заключать браки. Он выдал Мосли и Диане свидетельство, зная, что они не собираются афишировать свадьбу. По возвращении в Лондон штурмовики Мосли должны были вплотную, как говорил герр Петер Кроу, заняться евреями в Ист-Энде. Он сам и Мосли рисковали тюрьмой. В таких обстоятельствах подвергать опасности близких людей было неразумно. Сестра Дианы тоже танцевала, с кем-то из СС. Геббельс посмотрел на Юнити:

– Неудивительно, что она фюреру нравится. Словно сошла с оперной сцены. У нее даже второе имя, Валькирия.

Дед Юнити дружил с Рихардом Вагнером, кумиром Гитлера.

Геббельс предпочитал изящных женщин.

– Как фрейлейн Габриэла, – он улыбнулся, – скоро я ее услышу.

Габриэла фон Вальденбург выступала с народными песнями. В большой гостиной Геббельса было шумно, слуги с подносами закусок ловко пробирались между гостями. Подавали русскую икру, на поджаренном, ржаном, немецком хлебе, устрицы из Остенде, паштет из гусиной печени. На ужине их ждал хагепетер, оленина из Тюрингии, айсбайн с кислой капустой, свежие креветки и копченый угорь, лучшие рейнские вина и венгерский токай. Кондитеры привезли торт с белым марципаном, баварский крем и баумкухен.

Музыканты из филармонии сыграли несколько сонат Бетховена. Геббельс любил классическую музыку. Среди верхушки рейха у него одного было хорошее, академическое образование и докторат по немецкой литературе.

Геббельс, удовлетворенно, понял, что герр Питер Кроу интересуется искусством. На первом приеме, они обсуждали стихи Гете. Герр Петер даже читал их наизусть. Герр Кроу прислал в подарок Геббельсу редкую книгу, первый перевод «Страданий юного Вертера» на английский язык, сделанный в конце восемнадцатого века. Питер купил том у букиниста на Чаринг-Кросс. Экземпляр, с пометками Байрона, находился в архиве покойной бабушки Джоанны, однако Питер не собирался раздаривать сокровища Британского музея нацистам.

Они и сейчас говорили об искусстве, устроившись на диване, с бокалами шампанского. Питер упомянул, что был в мастерской Циглера, и ездил на заводы, в Гессене. Он восхитился немецкими живописцами, воспевающими физический труд, во славу рейха. Циглер написал портрет Геббельса, сделав его суровым, арийским красавцем. Рейхсминистр держал картину в кабинете, и часто ловил себя на том, что исподтишка ей любуется. Герр Кроу, оказывается, тоже позировал мэтру. Геббельс, весело сказал:

– Значит, увидим вас на картине, посвященной немецкой молодежи, герр Петер. И может быть, – он тонко улыбнулся, – вы начнете чаще посещать Германию? Мы старались, чтобы вам понравилось…, – на совещаниях, где присутствовал Геббельс, неоднократно говорилось, что Германии нужна сталь и бензин заводов Кроу. Герр Петер любовался танцующими парами.

Играли венский вальс. Гитлер любил музыку Штрауса, Кальмана и Легара. Геббельс, озабоченно подумал:

– Ходили слухи, что у Штрауса дед был еврей. Он принял католицизм, но все равно…., Легар на крестившейся еврейке женат, а Кальман и просто еврей. Надо что-то с ними делать…, – в рейхе существовал статус «почетных арийцев».

Ученые и деятели искусства могли его получить, но Геббельс понимал, что Цвейг и Фейхтвангер, предпочтут умереть, нежели чем вернуться в рейх, пусть и с почестями.

– И Брехт, и Ремарк…, – Геббельс поморщился:

– Они не евреи, они немцы. Гениальные немцы…, – рейхсминистр отлично разбирался в литературе. Оставшиеся в рейхе писатели годились только на то, чтобы точить карандаши Фейхтвангеру и Ремарку. Геббельс услышал голос герра Кроу:

– Я начал учить немецкий язык в семнадцать лет, рейхсминистр, когда поступил в Кембридж. Я восхищаюсь гением фюрера, вашей страной…, – лазоревые глаза герра Кроу блестели. Геббельс, мимолетно, подумал:

– Если он переедет в Германию, у меня будет с кем поболтать о музыке, о книгах…, – говоря с Геббельсом, Питер видел ласковую улыбку мальчика Пауля:

– Все ради него, – напоминал себе Питер, – ради него, и других детей. Ради больных, над которыми измываются так называемые врачи, ради евреев Германии. Ради страны. Правильно Генрих говорил, когда мы к Берлину подъезжали. Мы работаем для того, чтобы немцы прозрели. Поэтому терпи, и делай свое дело.

Немецкий язык Питер начал учить в четыре года, с французским и русским. Мать хотела, чтобы он знал язык покойного отца. По-русски Питер давно не говорил, и пообещал себе:

– Когда все закончится, когда я вернусь домой, опять начну заниматься. Стивен даже лучше меня справлялся. Он в Испании, наверняка. Туда много добровольцев поехало, из Советского Союза тоже…, – Питер учился с детьми Холландов. Кузина Тони тоже знала русский язык, как и Маленький Джон, как и Констанца Кроу.

– Они сами захотели на занятия ходить, – смешливо подумал Питер, – не могли перенести, что я учу язык, которого они не знают. Господи, семью бы увидеть…, – они с Геббельсом перешли на обсуждение голливудских лент. Питер старательно избегал упоминаний о Фрице Ланге и Марлен Дитрих. Он помнил тихий голос дяди Джона: