Занимательная Греция - Михаил Гаспаров

У Деметрия было прозвище Полиоркет — «Градоимец». Его осадные машины вселяли ужас. Когда он осаждал Родос, то боевые башни его были семиэтажной высоты, а с моря город запирали корабли не в три, а в пятнадцать рядов гребцов. Это тогда он не взял город потому, что боялся сжечь мастерскую художника Протогена. Сняв осаду, он бросил машины на Родосе, и от продажи их родосцы нажили столько денег, что воздвигли на них в своей гавани чудо света — колосс Родосский, самую большую статую в мире, у которой, говорят, корабли проплывали между ног.

Но могущество Антигона и Деметрия было недолгим: против них сплотились четверо младших соперников и пересилили. Это были: Птолемей, умнейший из правителей, хитростью залучивший в свою столицу Александрию драгоценные останки великого Александра; Лисимах — тот самый, который был брошен льву и убил льва; Селевк — единственный повторивший поход Александра на Индию и получивший от индийского царя пятьсот слонов; и Кассандр, который будто бы отравил Александра Великого и теперь не мог смотреть даже на его статуи. Решающая битва произошла в Малой Азии. Антигону было восемьдесят лет, он сидел на коне, как исполин; ему крикнули: «Царь, в тебя стреляют!» — он ответил: «В кого же им еще стрелять?» Слоны Селевка решили исход боя. Антигон погиб, Деметрий бежал. Победители поделили державу: Египет — Птолемею, Азию — Селевку, запад Малой Азии и Фракию — Лисимаху, Македонию — Кассандру.

Деметрий Полиоркет остался царем без царства. Он метался из страны в страну, им восхищались, его прославляли, но закрепиться он нигде не мог. Окруженный в Малой Азии, он сдался на милость Селевка; сыну своему, Антигону Младшему, он переслал приказ: «Считай меня мертвым и, что бы я тебе ни писал, — не слушайся». Антигон умолял Селевка отпустить отца и предлагал себя взамен — Селевк не слушал. Деметрий умер, пьянствуя в плену у Селевка. Сын его, однако, сумел отбить последний, малый, но почетный кусок державы Александра — Македонию.

За царскими победами приходили царские будни: огромными державами нужно было управлять, а это давалось трудно. Еще Деметрию в Греции приходилось высиживать целые дни перед народом, принимая просьбы и разбирая споры. Однажды, изнемогши, он встал; его ухватила за плащ какая-то старушка: «Выслушай и меня!» — «Нет времени». — «Если нет времени, то нечего и царствовать!» Селевк говорил: «Если бы я знал, чего стоит царская власть, я не наклонился бы поднять упавшую диадему». Антигон Младший говорил сыну: «Помни: царская власть — это только почетное рабство». Сына тоже звали Антигон. Когда против него вспыхнуло восстание, он вышел к народу без стражи, швырнул в толпу царский пурпурный плащ и сказал: «Найдите или такого царя, который бы вам не приказывал, или такого, какого бы вы слушались, а мне ваше царство не в радость, а в тягость!» И народ утих.

Царским обычаем стало держать советников-философов. «Читай книги, — говорил Птолемею старый Деметрий Фалерский, ученик Аристотеля, — они скажут тебе то, чего не посмеют друзья», и Птолемей собирал великую Александрийскую библиотеку. А когда умер несокрушимый стоик Зенон, царь Антигон Младший воскликнул: «Для кого же мне теперь царствовать?»

Время шло, из наследников Александра остались в живых только двое: Лисимах и Селевк. Враждовать им было не из-за чего, но им, помнившим Александра, скучно было доживать век среди молодых деловитых царей-политиков, и они пошли друг на друга, как богатыри, в единоборство. Лисимаху было за семьдесят, Селевку под восемьдесят. Лисимах пал в бою, Селевк был зарезан в походе на Македонию. Это была последняя жертва на тризне Александра.

Александрийская библиотека

Пусть сопутствует счастье переписавшему эту книгу, взявшему ее в руки и читающему ее.

Рассказывали, будто Александр, основывая Александрию, начертал на поданном ему плане пять первых букв алфавита: АБГДЕ. Это значило: «Александрос Василеве Генос Диос Эктисе» — «Александр-царь, порождение Зевса, основал…» Это было предзнаменование, что городу суждено прославиться словесными науками.

Александрия была самым большим городом греческого мира. Она была выстроена по-научному, улицы пересекались под прямыми углами, главная была шириной в 30 метров; обнесенная колоннадой, она тянулась на целый час ходьбы, от Ворот Солнца до Ворот Луны. На центральном перекрестке была площадь, а на площади — исполинский мавзолей с телом Александра Великого. Ближе к морю стоял царский дворец, а при нем — дом, посвященный Музам: Мусей.

Мусей не был музеем в нашем смысле слова: хранить обломки древних культур греки не любили. Это было место, где шла работа над живой культурой, нечто вроде академии наук пополам с университетом. Мысль о Мусее подал царю Птолемею Деметрий Фалерский; здесь на царские деньги велась та самая разработка всех наук сразу, о которой мечтал в своем Ликее учитель Деметрия Аристотель. Царь Птолемей сам приглашал в Александрию лучших ученых и поэтов со всех концов мира. «Курятником Муз» называл Мусей один непочтительный философ. Здесь был двор для прогулок, зал для разговоров, комнаты для занятий с учениками, лаборатории, обсерватории, столовая для общих трапез. А главное, была библиотека.

До сих пор у нас не было речи о библиотеках и очень мало было речи о книгах. Нам странно это представить, но Афины обходились без книг или почти без книг. В маленьких городах, где каждый знал каждого, культура усваивалась с голоса: незнающие спрашивали, знающие отвечали. Кто хотел иметь, предположим, сочинения Платона, тот шел в Академию и сам переписывал их у его учеников. Теперь, после Александра, все переменилось. Мир расширился, люди снялись с насиженных мест, спросить «как жить?» было теперь не у кого — только у умных книг. Люди бросились читать, покупать, собирать книги; в ответ на спрос появились мастерские, где книги переписывались уже на продажу. Самой большой книжной мастерской был Египет: здесь рос папирус, а книги писались на папирусных свитках. И самым большим собранием книг была Александрийская библиотека.

Папирусные свитки греки научились делать у египтян. Шириной они были с эту книгу, а длиной — метров шесть. Бывали и длиннее, но ими уже было неудобно пользоваться. «Большая книга — большое зло», — говорил александрийский библиотекарь, поэт Каллимах. Текст писался на них столбцами шириной в длинную стихотворную строчку. Обычно в свитке помещалась тысяча с лишним строк. Писатели к этому привыкли и сами делили свои сочинения на разделы — «книги» — приблизительно такой длины. Начало и конец свитка приклеивались к палочкам, чтобы за них держать. Держали свиток правой рукой, а разворачивали левой и, читая, перематывали его постепенно с задней палочки на переднюю. Если вы увидите какое-нибудь древнее изображение человека со свитком — приметьте, в какой руке у него свиток. Если в правой, то это книга еще не прочитанная, а если в левой — уже прочитанная.

Строчки разлиновывали свинцовым колесиком, писали тростниковым пером, чернила делали из черного сока каракатицы или из «чернильных орешков» — наростов на дубовых листьях. Ошибки смывались губкой или попросту слизывались языком. Заглавия и заглавные буквы писались красным — отсюда выражение «с красной строки». Если книга делалась на продажу, то писец писал аккуратными прописными буквами: буква под буквой, как по клеточкам («по-печатному» — сказали бы мы); если для себя — то скорописью, как попало. Писалинеразделяяслов, а чтобы легче было читать, иногда расставля́линадстроко́йзна́киударе́ния. Паузы отмечали вертикальной черточкой. Много веков спустя из этой черточки получилась наша запятая.

У книготорговцев были книжные мастерские, где изготовлялось сразу по многу экземпляров нужной книги. Ученые рабы-писцы (стоили они очень дорого) сидели в ряд и писали, а начальник прохаживался перед ними и внятно диктовал. Потом, в средние века, книги стали переписываться иначе: писец-монах сидел один в своей келье, держал перед собой нужную книгу и списывал с нее. Ошибок и те и другой делали очень много, но ошибки были разные: у древних переписчиков — слуховые, у средневековых — зрительные. Вместо слова «Иония» античный писец, недослышав, писал «Еония», а средневековый, недосмотрев, — «Нония».

Разобраться в переписываемом подчас бывало нелегко. Представьте себе, что вы на полях вашего учебника записали со слов учителя какое-то добавление. Если учебник печатный, а ваше добавление, понятно, написано от руки, то спутать их невозможно. Если же и учебник, как в древности, рукописный, и добавление ваше рукописное, то легко подумать, что это случайно пропущенная фраза из учебника же и ее надо вставить куда-то в текст. Так античные переписчики и делали, а если получалось нескладно, то подправляли текст по своему разумению. Иногда ошибок нагромождалось столько, что ученые до сих пор не могут восстановить, что же было в первоначальном тексте.