Тростниковая птичка - Улыбающаяся

  - Сай? - осторожно попятилась я от него, - Сааай?!

  Я смотрела на него во все глаза, но так и не уследила, в какой момент Сайгон бросился ко мне, и ловким рывком повалил меня на кровать.

  - Ты чего так визжишь? - глаза у мужа смеялись.

  - А ты чего подкрадываешься и напрыгиваешь? - возмутилась я в ответ.

  - А ты первая начала эту игру, - Сай медленно стягивая с меня халат- ведь ты хотела, чтобы я тебя поймал? И мне хотелось тебя поймать. Обожаю догонялки!

  - Знаешь, на какие догонялки я надеялась? - неожиданно для самой себя разозлилась я, - Я хотела, чтобы ты догнал наш чертов флайбус, и сказал, что все, что наговорил мне вечером - чушь! Но нет! Все пришлось делать самой! И знаешь что? Мне это понравилось! В этом 'выборе женщины' есть что-то такое... притягательное!

  Я толкнула Сая в грудь и он откинулся на спину. Вид при этом у Сая был весьма удивленный, и я почувствовала, как злость сдувается, будто воздушный шарик, в котором сделали дырку. Сай лениво потянулся на простынях и от осознания, что этот гибкий, сильный, тренированный мужчина принадлежал мне я просто сходила с ума. И тут мне в голову пришла весьма непривычная для меня мысль.

  - Значит, ты хотел, чтобы я улетела? - мурлыкнула я, нашаривая пояс от халата, - Значит, тебе было все равно, что ты больше не сможешь прикоснуться ко мне?, - я понимала, что хлипкий узел на запястьях не остановит воина, если он решит освободиться по-настоящему, но Сай только настороженно смотрел за игрой, которую я затевала.

  Руки Сая заведены за голову и я тщетно ищу, за что бы в монолитной спинке кровати зацепить импровизированные путы, когда Сай нашаривает верхний край спинки, и хватается за него пальцами.

  - Я не буду прикасаться, пока ты не позволишь.

  И глаза у него при этом темные и блудливые.

  - И не буду прикасаться, пока ты не попросишь.

  - Я не попрошу!

  В ответ - иронично поднятая бровь.

  Что же... Игра становится все интересней.

  Лежать было неудобно, но я и не думал шевелиться - рядом со мной, устроившись на моей руке щекой и доверчиво прижавшись ко мне спиной, спала моя Птичка. Моя радость и боль, моя вернувшаяся надежда и безнадежное отчаяние. Она сказала, что любит, и доказала это в нашей постели, чуть не сведя меня с ума своей неумелой нежностью . И я понимал, что уже ничего не могу сделать с ее желанием быть рядом - она слишком упряма, а я не могу ей противиться. Но опасность, что подстерегала мою безрассудную, глупую Птичку, за этот суматошный день никуда не делась, и снова заныло в груди, как тогда, в разговоре с Уной.

  Мама увела меня поговорить в музыкальную залу, подальше от гостиной, где Птичку уже взяли в оборот мои хлопочущие сестры. Комнатой, после того как Лина и Ани вышли замуж, почти не пользовались - большая часть мебели стояла в чехлах, инструменты были аккуратно расставлены на отведенных им местах, а плотно задернутые шторы создавали полумрак. Уна устроилась на старенькой козетке, памятной мне с детства. Нас с братьями, бывало, в наказание рассаживали по разным комнатам, и эта козетка часто становилась местом, где я отбывал свое штрафное время, разглядывая и гладя бархатную обивку и уплывая в свои мечты.

  Мы молчали - я ждал, что скажет мама. Появление Птички почему-то растревожило Уну, только я никак не мог угадать причину.

  - Сайгон, ты знаешь, что твоя жена - иномирянка? - первый же вопрос мамы был как удар под дых, - На женской половине отцовского дома было много инопланетных красавиц, а с одной из них, красноволосой Кайей, мы дружили - она была немногим старше меня. И твоя Соня... Она ТриОНка.

  - Она землянка, мам, - выдохнул я, - с Изначальной. Это точно, я видел ее кариотип в Нашере. У нее отец - ТриОНец, поэтому и перецвела, как оказалась на ТриОНе пару лет назад.

  Мама ахнула и вскинула руки к лицу.

  - И как же отец допустил? - мне показалось, что в голосе мамы прозвучала обида.

  - Ты не поверишь, именно он и настоял на свадьбе. Сказал, что интересы жены единственного сына будет отстоять легче, чем если Соня останется одной из двадцати невест.

  - Думаешь, он понял?

  - Уверен в этом. Отец не глуп, если, конечно, не смотреть на то, как он строит личную жизнь. Он наблюдателен, и успел не один раз побывать во внешних мирах. А еще - он хотел утереть нос Храму, и у него это получилось.

  - А ты? - спросила Уна, заглядывая мне в глаза.

  - А я хотел немножечко счастья, мама, - улыбнулся я ей, и провел рукой по бусинам на куртке, - Видишь, никак бусины не спорю, все не верю, что это со мной происходит. Я ведь даже толком не успел почувствовать себя женихом, слишком быстро все случилось. Да и разве у меня был другой выход? Она выбрала меня, и я стал её мужем, чтобы беречь и защищать, чего бы мне это не стоило.

  Уна гладила меня по руке, а в глазах её стояли слезы.

  - Что же ты наделал, Сайгон, сынок... Что же ты наделал.... - голос у нее был грустный и усталый.

  - Мама, я всего лишь женился, - попытался пошутить я.

  - Нет, Сайгон, - мама не поддержала шутливый тон, - ты подписал смертельный приговор. Только я еще не знаю, кому из вас двоих. Наверное, мне, как любящей матери, стоило бы промолчать сейчас, чтобы ты жил дальше и был счастлив в неведении. Но я не смогу себе простить и буду чувствовать свою вину. Но и с этим я справилась бы. Хуже всего, что я знаю, что меня не простишь ты.

  - Мама, о чем ты? - во мне поднималось беспокойство того рода, какое чувствуешь спиной ли, местом ли пониже оной, когда должно случится что-то непоправимое.

  - Сай, что ты знаешь об обряде Благословения новобрачных?

  Я пожал плечами - я не особенно интересовался обрядами, проводимыми после свадьбы. Что-то нам рассказывали в воинской школе, что-то я так или иначе читал, но... Все, что я знал о благословении - это то, что молодожены приходили в Храм. Мужчина с ритуальными дарами и выбранной женой куклой - благославницей оставался ждать на пороге, а женщину жрицы уводили в Храм. Кукла без лица символизировала смерть девушки, а таинство, проводимое в Храме - символизировало рождение женщины - матери. Когда мокрая, обнаженная и дрожащая новобрачная выбиралась из низкой и узкой, очень неудобной ритуальной калитки, имитируя прохождение родовых путей, обряд считался законченным. Жрицы забирали ритуальные дары, а обережную куклу уносили в специальное хранилище. Считалось, что она помогает при родах, при тяжелых болезнях матери и младенцев, а умершей женщине её благословницу клали в гроб. О том, что происходит в Храме женщины говорили чрезвычайно редко, и никогда - в присутствие мужчин. Умудреные же опытом мужья рассказывали, что большее беспокойство и выматывающее душу ожидание испытывали только во время родов у жены.