Повелитель демонов из Каранды - David Eddings

– А теперь перед вами предстанет господин Менх, – провозгласил безумец, – который из всех, кто мне служит, пользуется наибольшей моей благосклонностью, потому что это он открыл мне глаза на мою божественную суть. – Он показал на стоявшую за ним тень. – Пускай господин Менх выразит богу Урвону свое почтение, и он будет милостиво принят новым богом Ангарака, – раздался голос, исходящий, казалось, из могилы.

Из противоположного угла комнаты снова вырвался звук фанфар, и этот же глухой голос произнес:

– Слава Урвону, новому богу Ангарака! Подойди, Менх, и засвидетельствуй свое почтение ныне живущему богу.

Снова раздалась барабанная дробь, и человек в черном плаще гролима прошествовал по широкому проходу к алтарю. Дойдя до возвышения, он преклонил колена перед безумцем, восседавшим на троне Торака.

– А теперь взгляните на благородное лицо господина Менха, любимого слуги бога Урвона, который вскоре станет его Первым Учеником, – продолжал глухой голос.

Человек, стоящий перед алтарем, повернулся и, скинув с головы капюшон, открыл свое лицо.

Гарион вздрогнул, с трудом подавив готовый вырваться у него возглас удивления. Перед алтарем стоял Харакан.

Глава 18

– Белар! – вырвалось у Шелка.

– Пускай все склонятся перед первым апостолом вашего бога! – провозгласил Урвон своим резким голосом. – Я приказываю вам почтить его.

По толпе чандимов пробежал шепот удивления, и Гариону, смотревшему на них сверху, показалось, что на некоторых лицах отразилось явное неповиновение. – На колени! – пронзительным голосом вскричал Урвон, вскакивая на ноги. – Он – мой апостол!

Чандимы поглядели сначала на разгневанного безумца, а затем – на жесткое лицо Харакана. В страхе они пали на колени.

– Я рад видеть, с какой готовностью вы повинуетесь повелениям вашего бога, – насмешливо произнес Харакан. – Я этого не забуду. – В его голосе прозвучала почти неприкрытая угроза.

– Знайте все, что мой апостол говорит моим голосом, – провозгласил Урвон, снова садясь на трон. – Его слова – это мои слова, и вы обязаны повиноваться ему точно так же, как и мне.

– Запомните слова вашего бога, – с той же издевкой сказал Харакан, – ибо велик бог Ангарака, и горе тому, кто его прогневит. Запомните также, что я, Менх, не только голос Урвона, но и меч его, и участь непослушных в моих руках. – Харакан уже открыто угрожал. Медленно обвел взглядом лица собравшихся в комнате жрецов, как бы бросая вызов каждому, кто посмеет ему возражать.

– Слава Менху, апостолу живого бога! – крикнул один из одетых в кольчугу гвардейцев.

– Слава Менху! – отозвались другие гвардейцы, приветствуя его ударами кулаков по щитам.

– Слава Менху! – закричали карандийцы.

– Слава Менху! – произнесли коленопреклоненные чандимы, смирившись наконец, а потом огромные псы подползли на брюхе к ногам Харакана и стали лизать его башмаки.

– Хорошо, – резким голосом произнес сидящий на троне безумец. – Знайте, что бог Ангарака доволен вами.

И тут в Тронном зале появилась еще одна фигура, вошедшая через те же рваные занавеси, через которые раньше прошел Урвон. Она была одета в атласное платье, плотно облегавшее тонкий стан. Голова ее была прикрыта черной накидкой, а под одеждой спрятан какой-то предмет. Дойдя до алтаря, она, закинув голову, залилась безудержным хохотом, открыв при этом лицо, белое как мрамор, одновременно поражающее своей неземной красотой и такой же жестокостью.

– Несчастные безумцы, – раздался хриплый голос. – Вы думаете, что можно провозгласить нового ангараканского бога без моего разрешения?

– Я не вызывал тебя, Зандрамас! – закричал на нее Урвон.

– Я не подчиняюсь тебе, Урвон, – ответила она полным презрения голосом, – и я являюсь без твоего вызова. Я не принадлежу тебе, как все эти собаки; Я повинуюсь истинному богу Ангарака, который, явившись, свергнет тебя.

– Бог Ангарака – это я! – взвизгнул он.

Харакан, обойдя алтарь, пошел на нее.

– А ты, ничтожный Харакан, хочешь сразить Дитя Тьмы? – холодно спросила она. – Ты сменил имя, но сила твоя не стала больше. – Голос ее был холоден как лед.

Харакан остановился, и взгляд его потух.

Она повернулась к Урвону.

– Я в отчаянии от того, что ты не сообщил мне о своем обожествлении, Урвон, – продолжала она, – ибо, если бы я об этом знала, явилась бы, чтобы выразить тебе почтение и испросить твоего благословения. – Ее губы скривились в издевательской усмешке. – Ты? – сказала она. – Ты – бог? Ты можешь сидеть на троне Торака до тех пор, пока этот Дом не превратится в руины, но бога из тебя все равно не получится. Ты можешь перебирать камушки, называя их золотом, но все равно не станешь богом. Ты можешь упиваться обожанием пресмыкающихся перед тобой собак, оскверняющих воздух в этом зале своим нечистым дыханием, но все равно ты никогда не станешь богом. Ты можешь жадно прислушиваться к словам прирученного тобой демона Нахаза, который теперь нашептывает в твое ухо безумные советы, но ты никогда не сделаешься богом.

– Я – бог! – крикнул Урвон, снова вскочив с трона.

– Ну и что? Может быть, так оно и есть, Урвон, – произнесла она почти елейным голосом. – Но если ты действительно бог, то радуйся, пока есть время, ибо, как и искалеченный Торак, ты обречен.

– У кого хватит силы убить бога? – разъяренно спросил он.

Зандрамас разразилась жутким смехом.

– У кого? Да у того же, кто лишил жизни Торака. Приготовься принять смертельный удар горящего меча с железной рукоятью, пролившего кровь твоего повелителя, ибо я вызываю Богоубийцу!

С этими словами она протянула вперед руки и положила на черный алтарь полотняный сверток, который прятала под одеждой. Подняв голову, Зандрамас посмотрела прямо в трещину, через которую, не веря своим глазам, наблюдал за нею Гарион.

– Посмотри на своего сына, Бельгарион, – крикнула она, обращаясь к нему, – и послушай, как он плачет!

Она повернулась к свертку и распеленала Гэрана. Ребенок сжался от страха и заплакал, отчаянно и беспомощно.

В мозгу Гариона наступило затмение. Этот плач он слышал снова и снова с тех пор, как покинул Мал-Зэт. Значит, не плач обреченного на смерть от чумы ребенка на улице преследовал его во сне. Это был голос его собственного сына! Не в силах совладать с собой, он вскочил на ноги, перед его глазами внезапно вспыхнул огонь, огонь, который выжег все из его сознания, кроме отчаянного желания прийти на помощь плачущему на алтаре ребенку. Смутно понимая, что он делает, Гарион помчался по темным, заваленным коридорам, на ходу вынимая из ножен меч с железной рукоятью.

Он несся во всю прыть по заброшенному коридору – только мелькали по сторонам полуразрушенные двери пустых комнат. Где-то позади слышался испуганный крик Шелка: «Гарион! Постой! Не надо!» Не думая ни о чем и ничего не опасаясь, он мчался, держа перед собой горящий Ривский меч.