Фанаты. Сберегая счастье - Юлия Александровна Волкодав

Выйдя из зала, Всеволод Алексеевич ныряет не влево, как все зрители, а вправо.

— Давай-ка тут пройдём. С этой стороны меньше народа и не такие крутые ступеньки. Колено замучило. Надо было перед выходом ещё обезболивающее выпить.

— Сейчас до номера дойдём и выпьем, — соглашается Сашка.

Туманов молчит. Что? Он ожидал шпильки в духе «конечно, колено будет болеть, если на него лошадей в прозрачном боди усаживать»? Это всё Сашка мысленно выскажет. Зарина Аркадьевна сказала бы вслух. И, может, была бы права… А что он должен был сделать? Столкнуть женщину на глазах у всех? И вообще, ревновать пошло. В их ситуации так просто смешно.

— У служебки толпа, — констатирует Всеволод Алексеевич. — Ну-ка давай подальше от фонарей, а то ещё меня заметят.

— Что-то мне подсказывает, что эти детки ждут не вас, а рэпера, — хмыкает Сашка. — Посмотрите, тут же детский сад собрался.

В этот момент дверь служебного входа открывается и выходит Воля. Всё в том же кружевном безобразии, даже не переоделась. Кто-то из толпы тянет ей блокнотик и ручку, кто-то достаёт телефон в надежде на фото. И вдруг Сашка замечает знакомую фигурку. А вот и Нунастя. Девчонка стоит молча, даже с места не двигается. Понятно, что не Волю она у служебки ждёт. Но когда Воля мимо неё проходит к машине, Нунастя провожает её таким взглядом, что даже Сашку передёргивает.

— Если завтра с этой Волей не случится понос или ещё какое несчастье, я сильно удивлюсь, — хмыкает Сашка.

— Что? — Всеволод Алексеевич аж останавливается от неожиданности. — Какой понос? Ты про что?

Он и так-то не очень хорошо видит, а в темноте тем более. И понятия не имеет про Нунастю.

— Ничего. Смена, говорю, у меня хорошая выросла. Всеволод Алексеевич, вы не будете против сфотографироваться с одной подающей надежды барышней? И пару слов с автографом ей черкнуть?

У него лезут брови на лоб, просьба весьма необычная для Сашки. Но он кивает. Сашка усмехается и делает шаг к толпе.

Рубинский

— Проще уже было переехать, — ворчит Сашка, перестилая постель в его или теперь уже их общей спальне на Арбате.

— Ты действительно так считаешь? — неожиданно серьёзным тоном уточняет Всеволод Алексеевич.

Он переодевался, как раз успел снять с себя толстовку и так застыл, с толстовкой в руках, голым пузом и озабоченным выражением лица. Сашка качает головой.

— А как же все доводы о плохой экологии, отвратительном климате, необходимости долгих прогулок и море под боком?

Сашка тяжело вздыхает. Что с ним сегодня? Устал после перелёта или расстроен поводом для их поездки? Она качает головой и решительно встряхивает покрывало, пытаясь расстелить его на всю ширину кровати.

— Нет, Всеволод Алексеевич, не считаю. Просто ворчу, по привычке. Мы действительно стали часто приезжать, я уже думаю, что зря каждый раз убираю бельё. Вы бы отошли, пока я тут пыльными тряпками трясу. И оделись, стоите прямо перед окном в неглиже.

— И что? Меня из дома напротив папарацци сфотографирует? К тому же через балкон? Да и кому нужны мои мощи?

— Мне, — хмыкает Сашка. — Может, не застилать кровать покрывалом? Ляжете?

Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой.

— Некогда разлёживаться. Я хочу сегодня на кладбище съездить, завтра некогда будет. Сейчас переоденусь, пойдём перекусим где-нибудь и вызовем такси.

— Сегодня на кладбище? В такую погоду?

На улице дождь. Осень пришла в Москву точно по расписанию. Пока они ехали из аэропорта, Сашка даже радовалась текущим по стеклам струям дождя и желтеющим деревьям. В Прибрежном уже две недели стояла жуткая жара, они со Всеволодом Алексеевичем почти никуда не выходили. И не только потому, что он плохо переносит высокие температуры — Сашка сама дышала через раз, а неизменно солнечные дни её изрядно раздражали. Так что столичная прохлада и дождь даже подняли ей настроение. Но одно дело ехать в тёплой машине в пусть не такой совсем родную, но уже достаточно обжитую квартиру на Арбате. И совсем другое — тащиться сейчас на кладбище.

— А нам на какое? — уточняет Сашка.

— Востряковское, — не задумываясь, отвечает Всеволод Алексеевич, выуживая из чемодана футболку и тёплый пуловер.

— Далеко ехать. Пока сейчас поедим, пока дорога… К самому закрытию приедем.

— Ничего, нам недолго. Положим цветочки, проведаем Аркадия Ивановича и обратно. Всё успеем.

Очевидно, поймав её озадаченный взгляд, Всеволод Алексеевич решает нужным пояснить.

— Я не хочу ехать на кладбище завтра с утра. Потому что так сделают все члены его семьи, большинство коллег и, вероятно, журналисты. То есть вместо того, чтобы спокойно постоять там и подумать о вечном, я окажусь в центре внимания. Придётся общаться с разными людьми, и, поверь, не всех я хочу видеть.

— Охотно верю, — хмыкает Сашка.

Звучит убедительно, он прав. Сашка как-то не подумала, что даже в таком месте, как кладбище, может начаться светская тусовка. Нет, её воля, они вообще бы не поехали в столицу по такому печальному поводу. Но у Рубинского юбилей (мог бы быть, будь он жив), и его вдова решила организовать большой концерт в Кремлёвском дворце. Начала обзванивать артистов, и первым номером оказался, конечно же, Туманов. А он, конечно же, не смог отказаться. Потому что остался чуть ли не единственным живым артистом из той плеяды, и уж если его не окажется на концерте памяти Рубинского, то кого вообще туда звать? И Сашка покорно согласилась ехать в Москву ради одной песни на концерте. А теперь вот оказалось, что им ещё и на кладбище надо.

Сашка тоже надевает свитер потеплее. Новый плащ отлично защищает от дождя, но совсем не защищает от холода. Зато красивый, длинный, чёрный. Всеволод Алексеевич выбирал, кто же ещё. Оказалось весьма удобным доверить ему подбор её гардероба. С его отличным вкусом, полностью совпадающим с её чувством прекрасного, да с его умением общаться с консультантами в магазинах! Сашке оставалось только мерить то, что он выбирал, и благодарить всех богов, что она избавлена от всегда раздражавшего её шоппинга.

— Куда пойдём обедать? — уточняет Сашка, когда они выходят к лифтам, и Туманов привычно берёт её под руку.

— Ты, конечно, будешь настаивать на «Кабачке», — вздыхает Туманов.

— Не «Кабачке», а «Патиссоне» вообще-то. Если бы настаивала, то не спрашивала бы.

«Патиссон» недавно открыли на Новом Арбате, совсем рядом с их домом. Заведение здорового питания, модное кафе с закосом под пафос. Но Всеволод Алексеевич упорно называл его диетической столовкой и утверждал, что в его юности такие столовки были на каждом шагу, а ходили туда только