По зову сердца - Тамара Сычева

Сметая опилки со станка, бригадир стал объяснять мне его устройство.

— Это станок «циркулярка», — провел он рукой по гладкой, как у стола, поверхности, в середине которой вертелась круглая, блестящая пила. — Сейчас двухметровые доски режем на рейки. Доски надо подносить со двора, а рейки складывать у станка. Чаще выбирать опилки. В общем, поворачиваться у нас нужно быстро, чтобы мотор не стоял ни минуты. В этом году мы, комсомольцы, взяли на себя большие обязательства. Бригада у нас дружная. Все за одного, один за всех… Приходи к двенадцати ночи, познакомишься с ребятами.

На комсомольский учет меня брал в завкоме комсомола секретарь Борис Серман.

С сомнением взглянув на меня, он спросил:

— С учетом торопишься, а выдержишь ли? Не сбежишь?

— Не сбегу, хочу работать, а учиться буду без отрыва от производства, — тихо проговорила я, протягивая ему комсомольский билет.

В цехе под открытым навесом меня оглушил скрип пил-«циркулярок» и рокочущий гул электромоторов. Задувающая под навес метель кружила в воздухе легкий снег, смешивая его с горячими опилками. Электрические лампочки, красные полотнища лозунгов на стенах и лица людей — все, казалось, было окутано густым туманом.

В соседнем цехе с грохотом работала огромная, до потолка, пилорама.

Под нашим навесом стояло двенадцать распиловочных станков «циркулярок».

— Мой подручный ушел работать на станок, — крикнул мне на ухо бригадир, завязывая на затылке тесемки черных закрытых очков, — если справишься, работай у меня.

Кивнув головой, я крепко затянула концы красной косынки и уверенно подумала: «Конечно, смогу, ерунда».

Бригадир включил рубильник, завыла, загудела большая круглая зубчатая пила, рассекая толстые доски на тоненькие рейки, Длинные двухметровые доски вначале не казались тяжелыми, и я успевала из глубины двора подносить их к станку. Но вскоре с непривычки почувствовала слабость и дрожь в коленях, а потом со страхом стала замечать, что не успеваю за бригадиром.

У станка образовался завал напиленных реек, а досок не было.

Остановив станок, бригадир сам пошел за досками, заставив меня разбирать завал и складывать в штабель рейки.

«Позор, — думала я. — Неужели не успею?»

Гудок на обед застал меня с ящиком опилок во дворе.

В цехе мгновенно затихли моторы.

В изнеможении и отчаянии я бросилась на присыпанную снегом гору опилок и расплакалась. «Сейчас, как покажусь в цех, бригадир меня осрамит и выгонит. Лучше самой уйти, и все. Уйду», — решила я.

В это время из цеха послышался нарочито громкий голос бригадира:

— Ничего, привыкнет, научим, желание у нее есть, — значит, научится.

— А кто же будет учить? — отозвался чей-то недовольный тенорок.

— Как кто? Коллектив. Коллектив — великое дело. Комсомольский коллектив поможет ей. Забыл, как сам-то ты первые дни тушевался, даже драпать с завода хотел, плакался, что тяжело. А кто тебе помог? Ну-ка вспомни! А теперь вон уже за станком работаешь.

— Поможем, поможем, а там и сама привыкнет, втянется, — послышались голоса комсомольцев.

От этих слов мне стало легче на душе и в то же время очень стыдно. Вспомнила испытующий, недоверчивый взгляд секретаря Бориса Сермана: «На учет спешишь, а выдержишь?»

Вытерла глаза концом красной косынки, быстро поднялась, стряхнула снег, схватила ящик и направилась в цех. У моего станка несколько человек уже наводили порядок, разбирая оставленный мной завал из реек.

— Ну, а теперь, Тамара, только поспевай, а не поспеешь, не горюй, поможем, — улыбнувшись, крикнул мне после перерыва станковой, включая рубильник.

Гул нашего мотора слился с коротким заводским гудком, и все бросились к станкам.

Очень хорошо запомнила я свою первую рабочую смену. К утру меня стало клонить ко сну. Выходя во двор, я все искала, где бы прислониться и хоть секунду подремать. К концу смены у моего станка опять образовался завал. И я снова почувствовала дружеское тепло комсомольского коллектива — товарищи помогли мне благополучно закончить работу. Так благодаря поддержке товарищей я смогла в короткий срок овладеть этой несложной, но физически трудной работой. Через полгода я уже сама стала за станок-«циркулярку», у меня был ученик.

Припомнилось мне, как однажды в конце квартала выяснилось: план завода под угрозой.

Подвел тарный цех — не выполнил взятых на себя обязательств. Комсомольцы нашей бригады волновались, шумели больше всех. В завкоме комсомола в этот день было особенно многолюдно. После смены многие не ушли домой. Окружили секретаря Бориса Сермана и стали требовать, чтобы их направили на прорыв в тарный цех.

В принципе решили, но, когда встал вопрос, кого же послать, каждый стал кричать:

— Я пойду! Я! Я!

— Ребята! Я понимаю вас, — охрипшим голосом успокаивал нас Серман. — Выручать завод мы должны, но не все сразу. Туда можно послать двух или трех человек — и довольно.

— Там трое не помогут. Это риск. Больше надо послать!

Опять взметнулись вверх десятки рук.

— Столько не нужно, — пытался урезонить комсомольцев Серман.

Но они не унимались, опять раздались недовольные возгласы: «Вот провалите план, провалите!» — и толпа все сильнее сжимала маленького худенького секретаря.

Лицо его выражало растерянность.

— Ребята! Ребята! Тише! — кричал он.

Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не подоспел плечистый верзила — бригадир. Решили послать в тарный цех шесть человек. Они работали по две смены: вторую и третью, но большинство ребят из нашей бригады на работу приходили не к двенадцати ночи, а к восьми вечера и тайно помогали рабочим.

Так план с помощью комсомольцев был досрочно завершен.

Больше года проработала я на заводе «КИМ». Жаль было покидать наш дружный в работе, сплоченный комсомольский коллектив.

Но меня тогда увлекла другая специальность — электрохимия. Поступила на завод машиностроения в шлифовочно-никелировочный цех. Вечерами училась, а когда была уже бригадиром, снова прозвучали призывы нашей партии и комсомола: «Комсомолец Крыма! Керченский металлургический завод и домна имени Ленинского комсомола — твоя ударная стройка!»

Ничто не могло остановить горячий комсомольский порыв: ни вылазки врагов индустриализации страны, ни гнусная оппортунистическая агитация, ни бытовые трудности тех лет.

Не очень сытые, плохо одетые, но сильные духом, сильные любовью к своей молодой стране, желанием видеть ее окрепшей, богатой, ехали комсомольцы Крыма в пустынные степи Керченского побережья. С путевкой комсомола ехала туда и я.

…Прощание с родными. Эшелон, переполненный жизнерадостной говорливой молодежью… Песни, смех… На дорогу я с трудом достала двести граммов мелкой соленой хамсы и четыреста граммов хлеба, полученные по карточке. Этого должно было хватить до Керчи. Но это было неважно. Главное — стройка, завод…

Гремела комсомольская песня:

Мы кузнецы, и дух наш молод,Куем мы счастия ключи…

…А потом война. Опять партия сказала: «Надо». А комсомол ответил: «Есть!»

Да, в этом наша сила.

Мелькнула перед глазами Саша Нилова — военврач, Аня — разведчица, Галя — связистка, разведчицы Маня и Луиза, Николай Кучерявый. Вот они — наши комсомольцы.

Воспоминания все еще теснились в голове. Очнулась от суеты, поднявшейся в вагоне. Поезд стоял.

Перекинула через плечо вещевой мешок и вышла на перрон. Вместо вокзала лежала груда развалин. Горько сжалось сердце.

Через общий выход не пошла, решила пройти через развалины старого вокзала: «Еще лучше построим, — шептала я, переступая через кучи кирпичей. — …Своими руками, с новыми комсомольцами…»

V

Ущерб, нанесенный войной, тяжело отразился на экономике страны и моего родного Крыма.

Возвратившиеся из эвакуации заводы не сразу смогли переключиться на выпуск мирной продукции, страдало разоренное за годы войны сельское хозяйство. А тут еще один за другим засушливые неурожайные годы…

В эти трудные дни партия бросила клич: «Все на восстановление и развитие народного хозяйства».

И в первую очередь поднялись коммунисты, комсомольцы и демобилизованные воины, вернувшиеся с войны.

Многие из них были измучены, искалечены войной, но не ушли на отдых. Каждый старался найти свое место в мирной жизни, чтобы вместе со всем народом, засучив рукава, приняться за большие дела, на которые звала Родина.

Я приехала домой в начале октября. Осень в Крыму была такая же, как всегда: тихая, сухая, теплая. Многие еще купались в море, катались на лодках и загорали. «Бархатный сезон» был в разгаре. Крымскую запоздалую осень до войны называли «золотой» и за обилие фруктов и винограда. Но после войны фруктов в Крыму стало совсем мало. Разоренные войной, остававшиеся несколько лет без ухода сады и виноградники одичали, были заражены вредителями. Нужен был огромный труд, чтобы снова привести все это в порядок. Нужна была кропотливая работа, чтобы ликвидировать тяжелые последствия войны и двинуть народное хозяйство вперед.