Солдаты - Уильям Форстчен

— Кетсвана, приготовьте пару животных.

Они вдвоем стояли в тишине, ожидая пока Кетсвана, оставивший их, найдет лошадей.

— Двадцать лет спустя, мне интересно, — произнес Джурак.

— Интересно, что?

Джурак снова затих, поскольку приближался Кетсвана, ведя двух лошадей, одна из них была легко ранена и прихрамывала.

Ганс указал Джураку, чтобы тот взял лучшую лошадь. Он хромал. Гримасничая, он ухватился за луку, перекинул травмированную ногу через лошадь, затем сунул здоровую ногу в стремя.

Ганс, по-прежнему чувствуя головокружение, хотя боль немного утихла, изо всех сил попытался забраться на коня и смутился, когда Кетсвана и несколько других солдат пришли к нему на помощь.

— Ганс, куда, черт возьми, ты идешь? — спросил Кетсвана.

Ганс посмотрел вниз на своего старого товарища.

— Лишь небольшая поездка, вот и все.

— Подожди меня.

— Я не могу ждать тебя, мой друг.

Ганс внезапно наклонился и взял руку Кетсваны.

— Спасибо. Я не знаю, сколько раз я обязан тебе своей жизнью.

— Я обязан тебе свободой, — ответил Кетсвана, его голос, внезапно задохнулся.

— Ни один человек не должен другому свою свободу, — тихо ответил Ганс. — Она всегда была, и всегда будет вашим правом. Помните это.

Он нежно подтолкнул свое животное, не желая навредить ему.

— Жди здесь; я вернусь довольно скоро.

Вдвоем они поскакали прочь, бок о бок, направляясь туда, где собирались оставшиеся в живых после кровавой битвы бантаги. Наверху, как будто неся вахту, кружился корабль. Чинская пехота, отходящая от поездов, развертывалась веером, чтобы окутать фланг бантагов. На востоке, в направлении к по-прежнему горящему городу, продолжал греметь звук сражения, хотя казалось, что он замирал, становясь финальным приступом бойни.

Боль уменьшилась; он на мгновение задумался, что бы это означало, толи он, в конце концов, переживет этот день, толи это был его последний звоночек, опускающегося занавеса, и что скоро он угаснет.

В настоящий момент казалось, что это не имеет никакого значения. Он почувствовал внезапную легкость, умиротворение и бесконечное счастье. Дома, там в Суздале, где для него теперь был дом, Тамира, скорее всего, на улице с его маленьким Эндрю, мальчик ведет свою мать на ежедневную прогулку через луга на востоке и юге города. Мысль об этом заставила его улыбнуться. В прошлом году он провел с ними не больше чем неделю, но каждый момент был просто сокровищем, каждая ночь заново пробужденной мечтой.

Они будут в безопасности, и, в конечном счете, он знал, что человек не может просить что-нибудь, кроме того, чтобы знать, что те, кого он любит, находятся в безопасности.

— О чем вы думаете? — спросил Джурак.

Ганс пошевелился.

— О моей семье.

— У вас был ребенок, я помню это.

— Да.

— И они в безопасности?

— Видимо вы подразумеваете, убежали ли они благополучно со мной? — спросил Ганс, легкий гнев вспыхнул в его голосе.

— Нет. Я знаю это. Я был там, я видел, как она бежала, неся вашего ребенка. Она была храброй. Этому можно гордиться.

Удивленный, Ганс кивнул с благодарностью.

— Они сейчас в безопасности?

— Да, насколько я знаю.

— Вам повезло.

— Почему так?

Удивившись, он повернулся, чтобы посмотреть на Джурака. Странно, в течение краткого момента он почти забыл, с кем он говорил.

— Мой родной мир. Моя семья, родители, та которую я… которую вы назвали бы женой.

— Да.

— Они все погибли. Вид бомбы, я молюсь богам, чтобы она никогда не стала известна в этом мире. Они все умерли. Это было сразу перед тем, как я прибыл сюда.

— Я сожалею.

Джурак посмотрел на него с удивлением. Ганс также почувствовал слабый шок. Эти два слова выскользнули из него так легко. Он никогда не мог представить себе, что может почувствовать горе по отношению к бантагу. Все же в голосе Джурака он ощутил боль.

Наступил неудобный момент тишины.

— У вас здесь есть семья? — спросил Ганс.

Джурак покачал головой.

— Нет. Они не могут заменить ее.

— Возможно, когда-нибудь. Я жил один почти всю свою жизнь и не находил ее пока… — Он решил не продолжать, учитывая то, как он и Тамира встретились.

— Возможно, когда-нибудь.

Они приближались к строю бантагов. Ганс видел, что они заволновались, когда осознали, что их кар-карт все еще жив. Джурак осадил лошадь, и пристальным взглядом окинул разгромленные ряды.

— Война закончена, — прокричал он. — Мы уходим.

Вырвалось взволнованное бормотание. Ганс ощутил гнев со стороны многих бантагов, но были и другие, те, кто казалось, избавились от напряжения, кивали головами, опуская на землю сжатые винтовки.

Джурак посмотрел на Ганса.

— Я прикажу своим войскам, сразу же оттянуться на север от города. Завтра, в полдень, давайте встретимся на железнодорожных путях, идущих на север из Гуаня. Мы должны предположить, что там по-прежнему будет идти сражение, пока новости не достигнут всех, и мы сможем отделиться друг от друга.

Ганс кивнул.

— Тогда в полдень.

К его удивлению, Джурак вытянул руку в жесте обхвата. Ганс нерешительно потянулся, затем схватил запястье Джурака, и почувствовал крепкий захват на своем собственном предплечье.

— Нет!

Ганс посмотрел в сторону выкрика. Всадник, сопровождаемый полудюжиной воинов, вырвался из строя и приблизился. Было что-то мрачно знакомое в нем, и затем встряска признания, травмированное изуродованное лицо. Это был Тамука.

— Нет! Это — путь труса. Отправляйтесь сражаться сейчас же и убейте их всех.

Джурак выпрямился, приняв застывшее выражение.

— Они между нами и юртами наших кланов. В соглашении об окончании войны и о нашем отступлении, они никому не нанесут вреда, и позволят нашим семьям жить. Если это безумие продолжится, полмиллиона или больше наших родителей, женщин, и детёнышей умрут.

После объявления этого, Ганс увидел, что еще больше были теперь рады, что война закончена. Он внезапно понял, что бантаги напуганы, что за последний день чины прямо сейчас двигаются толпами на юг, чтобы начать бойню.

— Они сделали жест доброй воли, позволяя нашим старикам и молодежи жить, даже при том, что теперь у них есть власть убить их всех. Все мы знаем, что мы бессильны остановить их. Больше нет ни одного воина между Сианем и Ниппоном, способным оказать им сопротивление. Потребуется несколько дней, чтобы доставить сюда тех, кто у нас есть в резерве в Ниппоне. К тому времени, все наши семьи будут убиты.

Это признание поразило Ганса. Таким образом, это был блеф. Они раздели себя догола.

Ганс увидел косой взгляд от Джурака, и почувствовал, что мог почти улыбнуться, как будто Джурак наконец показал, что у него не было даже пары двоек, не говоря уже о фулл-хаусе.

Тамука повернулся лицом к бантагам.

— Боритесь! Убейте их всех, пока еще есть время! Еще одна атака, и мы прорвемся и убьем их всех!

Его крики были встречены с волнением. Не один бантаг снова ощутил жажду к сражению, некоторые подняли свои винтовки в ответ, выкрикивая согласие.

Ганс не мог понять все, что говорилось, слова выливались потоком из Тамуки так быстро, все же он ощущал гнев, который был неконтролируемым. Он снова посмотрел на Джурака, который сидел неподвижно. Он не был вождем, который мог победить, пересиливая криком. Он должен был быть образцом спокойствия перед лицом безумия.

Он знал что, если Тамука так или иначе выиграет спор, то все будет закончено. Джурак умрет, и они нападут в неистовом бешенстве, а чины развяжут резню против сотен тысяч в заключительной оргии взаимного уничтожения. Сумасшествие, чтобы быть настолько близко к миру и затем погрузить все это назад в безумие.

— Убейте их всех!

Мир, казалось, вращался словно песок, сметенный приливной волной. Страсть убийства возвращалась. Джурак безразлично сидел, несомненно зная, что он не мог перекричать безумного лидера когда-то великих мерков.

— И убейте сначала этого предателя из другого мира! — прокричал Тамука.

Ганс едва понял слова, но он узнал жест, когда Тамука отпустил узды и полез в седельную кобуру. Револьвер вспыхнул на солнце, словно атакующая змея.

— Нет!

Ганс пнул ногой, посылая вперед свое собственное животное. Он увидел, как револьвер идет вверх, большой палец оттягивает курок назад. Он повозился со своей собственной кобурой… и ухватил только пустоту. Яркая картина в памяти о том, как он выбросил его после выстрела последним патроном. Казалось, что время искривилось, он почувствовал, как его сердце заколотилось сильнее, задаваясь вопросом, надрывалось ли оно, наконец. Или же это был страх.

Он увидел, как пистолет опускается, Тамука прищурился, один глаз полузакрыт, другой прицеливается вдоль ствола, направляя его прямо на Джурака. Он мельком увидел Джурака, зная, что бантаг, в глубине души, не был истинным строевым солдатом.