Картина без Иосифа - Элизабет Джордж

— Именно так и считает секретарь Гленнавена.

— А может, он сам затруднялся решить дилемму? — Линли снова взглянул в молитвенник. — «…жив будет и не умрет».

— Тут что-то есть, — сказал Сент-Джеймс. — Дата наверху. Одиннадцатое число. Но бумаги сравнительно свежие, так что могут приходиться на один из лондонских визитов. — Он протянул бумаги Линли.

Линли прочел нацарапанные слова: «Черинг-Кросс до Севеноукс, Хай-стрит налево к…» По-моему, это описание маршрута, Сент-Джеймс.

— Совпадает ли дата с какой-нибудь поездкой в Лондон?

Линли вернулся к ежедневнику:

— С первой. Одиннадцатое октября, там значится имя «Кейт».

— Он мог пойти к ней. Возможно, за этим визитом последовали и остальные поездки. В Социальную службу. Даже к… какое там имя в декабре?

— Янапапулис.

Сент-Джеймс быстро взглянул на Полли Яркин и подытожил:

— Этот визит, как и все остальные, мог бы оказаться для нас ключом…

Эти предположения ни на чем не основывались, поэтому и возникали все новые и новые версии. Линли это отчетливо понимал. Никаких доказательств вообще не было, если только кто-нибудь их умышленно не изъял. Ни оружия, оставленного на месте преступления, ни инкриминирующих отпечатков пальцев, ни прядей волос. В общем, ничего, что связывало бы предполагаемого убийцу с ним, то есть жертвой, не считая телефонного звонка, подслушанного Мэгги и нечаянно подтвержденного Полли, а также обеда, после которого заболели все его участники.

Линли понимал, что он и Сент-Джеймс занимаются сшиванием ковра вины из тончайших нитей. Ему это не нравилось. Не нравились ему и признаки интереса и любопытства, которые неумело пыталась скрыть Полли Яркий, сдвигая одну коробку тут, поправляя другую там, вытирая рукавом подставку лампы, чтобы стереть несуществующую пыль.

— Вы ходили на заседание жюри? — спросил он ее.

Она отдернула руку от лампы, будто застигнутая на недозволенном.

— Я? Да. Все там были.

— Почему? Вы давали какие-то показания?

— Нет.

— Тогда?…

— Просто… хотелось узнать, что случилось. Послушать.

— Что именно вас интересовало? Она слегка пожала плечами:

— Что она скажет. Я уже знала, что викарий был у нее вечером. Вообще, все туда пошли. На жюри, — повторила она.

— Потому что это был викарий? И женщина? Или именно эта женщина, Джульет Спенс?

— Не знаю, — ответила она.

— Вам хотелось узнать, что она скажет про кого-то еще? Или про вас?

Она опустила глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы он понял, почему она принесла им чай и, когда налила его, не ушла, а стала двигать коробки и наблюдать, как они просматривают имущество викария.

Глава 21

Сент-Джеймс и Линли молча дошли почти до дороги. Линли остановился и задумчиво посмотрел на силуэт церкви Св. Иоанна Крестителя. Уже совсем стемнело. Вдоль подъема, ведущего к деревне, горели уличные огни. Они разрезали оранжевыми лучами вечерний туман и роняли тени на сырую дорогу. Здесь же, возле церкви, за пределами деревни, единственным освещением служила полная луна, недавно выглянувшая из-за вершины Коутс-Фелла, и ее спутники звезды.

— Я бы с удовольствием закурил, — рассеянно произнес Линли. — Как ты думаешь, смогу я когда-нибудь бросить курить?

— Вряд ли.

— Что ж, утешил, дружище.

— Это чисто статистическая вероятность, соединенная с научной и медицинской вероятностью. Табак — наркотик. А от наркозависимости люди никогда полностью не излечиваются.

— Как же тебе удалось этого избежать? Ведь все мы украдкой курили после игр, зажигая сигареты в тот самый момент, когда пересекали мост и попадали в Виндзор, стараясь впечатлить себя, а также всех остальных, своей персональной, никотинной взрослостью. Что же случилось с тобой?

— Полагаю, быстрая аллергическая реакция. Моя мать застукала Дэвида с пачкой «Данхиллс», когда ему было двенадцать. Заперла его в сортире и не выпускала, пока он не выкурил всю пачку. И нас всех посадила к нему.

— Курить?

— Смотреть. Мать была убежденной сторонницей наглядных уроков.

— Помогло?

— Со мной да. С Эндрю тоже. Зато Сид и Дэвид всегда находили особое удовольствие в том, чтобы досаждать матери, каким бы дискомфортом ни оборачивались для них последствия. Сид дымила как паровоз до двадцати трех лет. Дэвид до сих пор курит.

— Но ведь твоя мать была права. Насчет табака.

— Конечно. Но вот я не уверен, что ее методы воспитания были разумными. Доведенная до ручки, она становилась фурией. Сид считала, что все дело в ее имени. Что еще можно ожидать от женщины по имени Гортензия, восклицала Сидни после очередной порки за ту или иную провинность. Я же склонен полагать, что материнство было для нее скорее тяжким бременем, чем счастьем. Ведь отец жил своей жизнью и дома нечасто появлялся. Она была фактически одна с такой оравой, не считая, конечно, нянек. Особенно ее терроризировали Дэвид и Сид.

— Вы чувствовали себя жертвами?

Сент-Джеймс продрог. Дул легкий ветерок, но спускающийся туман был морозным, ложился на кожу будто липкая и тяжелая ткань, просачивался сквозь мышцы и кровь до самых костей. Сент-Джеймс задумался, прежде чем ответить.

Материнский гнев всегда приводил его в ужас. В иные моменты она превращалась в Медею. Могла накричать, ударить и провинившегося обычно не подпускала к себе часами, а иногда и днями. Она никогда не наказывала без повода, однако по нынешним меркам считалась бы настоящим деспотом.

— Нет, — признался он, не кривя душой. — Мы слишком много шалили, не давая ей передышки. Я думаю, она делала все, что могла.

Линли кивнул и вернулся к созерцанию церкви. Насколько мог судить Сент-Джеймс, смотреть там было особенно не на что. Лунный свет падал на зубчатую крышу, очерчивая серебряным контуром дерево на кладбище. В тени оставались часы на колокольне, остроконечная крыша покойницкой, маленькая северная паперть. Близилось время вечерней службы, но никто не готовил храм к приходу паствы.

Сент-Джеймс ждал, глядя на друга. Коробку «странных вещей» они взяли с собой, и он нес ее под мышкой. Сейчас он поставил ее на землю и подышал на руки, согревая их. После этого Линли, словно очнувшись, сказал:

— Извини. Нам пора. Дебора наверняка удивляется, куда мы пропали. — Однако с места он не сдвинулся.

— Я думаю.

— О деспотичных матерях?

— И о них тоже. Но больше о том, как все сложить в единую картину. Если это вообще возможно. Если хотя бы некоторые факты связаны друг с другом.

— Девочка не сказала тебе сегодня ничего, что указывало бы на жестокое обращение с ней?

— Мэгги? Нет. Она и не скажет. Никогда. Если верно, что она о чем-то рассказывала Сейджу, о чем-то таком, что побудило его действовать и стоило ему жизни, маловероятно, что она еще с кем-нибудь поделится этим. Она будет чувствовать себя виновной в случившемся.

— Мне кажется, ты не вполне уверен в этой версии, несмотря на телефонный звонок в Социальную службу.

Линли кивнул. Туман просеял лунный свет и бросил тени на его лицо, от чего оно стало угрюмым.

— «И беззаконник, если обратится от грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет и не умрет». Интересно, кому Сейдж предназначал эту молитву, Джульет Спенс или себе?

— Возможно, никому. Не кажется ли тебе, что ты надуваешь мыльные пузыри? Эта закладка могла оказаться там случайно. Или предназначаться какому-нибудь третьему лицу. Этой цитатой из Писания викарий мог утешать кого-то на исповеди. К тому же известно, что он пытался вернуть людей в церковь. И эти слова вполне вписываются в контекст подобных его усилий. Что может быть законней и праведней, чем посещение храма по воскресеньям?

— Верно, об исповедях я и не подумал, — признался Линли. — Свои самые скверные грехи я держу при себе и не представляю, как можно поступать иначе. А что, если кто-то исповедался Сейджу и потом пожалел об этом?

Сент-Джеймс задумался:

— Вероятность настолько ничтожна, Томми, что я считаю ее несуществующей. По-твоему, выходит, что пожалевший о своей исповеди человек должен принадлежать к тому кругу лиц, которые знали, что Сейдж собирается пообедать у Джульет Спенс. А кто об этом знал? Сама миссис Спенс. Еще Мэгги…

Эхо громко хлопнувшей двери разнеслось по дороге. Они повернулись на звук торопливых шагов. Колин Шеферд открыл дверцу своего «ленд-ровера», но при виде их замер в нерешительности.

— И разумеется, констебль, — пробормотал Линли и двинулся к Шеферду, чтобы перехватить его, пока он не уехал.

Сент-Джеймс остался на месте, в нескольких ярдах от них. Он видел, как Линли остановился на краю светового конуса, падавшего из салона «ровера». Как он вытащил руки из карманов — при этом правая рука была сжата в кулак Сент-Джеймс достаточно хорошо знал своего друга и решил, что надо к нему подойти.