Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр

«Как только королева благополучно ступила на сушу, ее рыцари и слуги устроили для нее подобие дома, открытого с одной стороны, из четырех ковров, и там они разожгли для нее большой костер».{1124} Поначалу «они не знали, в какой части Англии находятся, в дружественную или враждебную местность попали»{1125} — но, расспросив местных жителей, выяснили, к своему облегчению, что эта земля принадлежит Томасу Бразертону, графу Норфолкскому.

Выгрузка людей, лошадей и провианта длилась три часа{1126}, и королева за это время написала обращения к гражданам Лондона, а также других городов, больших и малых, в которых заявляла, что вернулась домой, чтобы отомстить за убийство Ланкастера и избавить страну от Деспенсеров и Роберта Болдока, врагов королевства, и просила помощи в этом предприятии.{1127}

Упоминание о Ланкастере было сделано, возможно, по просьбе дяди Изабеллы, Лестера, который предложил свою поддержку не только ради свержения ненавистного режима, но также ради мести за смерть брата. Он был важным союзником, королева не могла позволить себе потерять его, и с самого начала его влияние стало преобладающим. Изабелла могла под давлением обстоятельств отвернуться от Томаса Ланкастера, но ее потрясла история его суда и казни — в конце концов, он был ее дядя и принц королевской крови. Кроме того, она отлично знала, что его теперь почитают в Англии как настоящего святого и мученика. То, что ее предприятие связывали с этой могущественной легендой, имело огромную политическую ценность, — еще одна причина, по которой пришельцам с континента стоило идентифицировать свои цели с делом Ланкастеров.

По окончании высадки флот, доставивший мятежников, отправился обратно в Эно.{1128} После полудня прибыл граф Норфолкский, чтобы сопроводить Изабеллу в свой приморский замок Уолтон-он-Нейз[95], где она провела ночь. Здесь к ней присоединилось множество баронов, рыцарей и дворян Восточной Англии, а также тайных сторонников «несогласных».{1129}

Томас Бразертон хорошо выполнил свою работу: спустя три дня после высадки Изабеллы к королю в Норфолке явилось с войском лишь пятьдесят пять человек.{1130} Это стало предвестием грядущих потрясений и началом одного из самых драматических эпизодов английской истории.

На следующее утро королева, все еще облаченная во вдовьи одежды, «как будто паломница», повела свое войско «с развернутыми знаменами» в Берисент-Эдмундс за 30 миль. В «первом же городке», попавшемся ей на пути (вероятнее всего, это был Ипсвич), «она обнаружила все дома в исправности и полные провизии, но все жители бежали».{1131} В Бери ей предоставили приют в доминиканском аббатстве, где она обнаружила 800 марок, оставленных на хранение Херви Стонтоном, одним из судей короля, и немедленно конфисковала их.[96]

Тем временем авангард королевы «прошелся по области, присваивая весь скот и продукты, какие могли найти; и владельцы последовали за ними, горько сетуя, и предстали перед королевой, которая спросила у них, какова честная цена их добра. И когда они назвали цену, она щедро расплатилась с ними всеми звонкой монетой. Людям так понравилось ее поведение, что они стали обильно снабжать ее провизией».{1132} Таков был лишь один из многих примеров умения Изабеллы устанавливать связи с народом, — умения, которым ей предстояло часто пользоваться в последующие несколько недель.

Известие о вторжении распространилось быстро, и реакция на него была неоднозначной. «Одни заявляли, будто [королева] предала короля и королевство, другие — что она поступила так ради мира и благоденствия королевства».{1133} Однако очень скоро общественное мнение полностью склонилось на ее сторону.

Посетив гробницу святого Эдмунда и позволив своим солдатам отдохнуть, королева проехала еще 30 миль к западу, до Кембриджа. Куда бы она ни направлялась, «все проявляли к ней благожелательность», и простые люди толпами стекались под ее знамя.{1134} Весть о ее прибытии быстро «разошлась по всей стране и достигла тех, кто давно поддерживал связь с королевой и звал ее вернуться. И они немедленно собрались в путь, чтобы повидаться с нею и ее сыном, которого хотели сделать своим государем».{1135}

В Кембридже Изабелла провела три дня, заняв приорат Барнуэлл, главный королевский странноприимный дом в этом городе.[97] Там же, в Кембридже, к королеве присоединились многие вельможи и ряд епископов, в том числе Орлитон Херефордский, Бергерш Линкольнский, Хотем из Эли и Бомонт Даремский, а также Александер Бикнор, архиепископ Дублинский.{1136} Орлитон снабдил Изабеллу немалой суммой на расходы, Бергерш убедил собратьев-епископов щедро жертвовать ради дела королевы, а Хотэм помог собрать людей.{1137} Бейкер, чьи симпатии неизменно принадлежали Эдуарду II, впоследствии едко назвал этих епископов «жрецами Ваала, сообщниками Иезавели».

Епископы избрали в качестве своего представителя Орлитона, и он заверил королеву и ее и лордов, что их дело правое, «сказав, что для королевства будет лучше, если короля заставят подчиниться решению столь большого собрания знатных людей, съехавшихся сюда».{1138}

К 27 сентября известие о вторжении королевы достигло Лондона.{1139} Король и Деспенсеры сидели за столом в королевских апартаментах Тауэра, когда спешно прибыло несколько моряков с сообщением, что королева высадилась на берег с большой армией. Это вызвало весьма слабую реакцию; Эдуарда на самом деле даже утешило сообщение о том, что королева для достижения своих целей вынуждена опираться на содействие иноземных наемников. Но когда новые, лучше информированные посланцы доложили, что у Изабеллы при себе всего 700 человек, он был поражен страхом, а Деспенсер-старший воскликнул: «Увы, увы! Мы все будем преданы, ибо, несомненно, имея столь мало сил, она ни за что не решилась бы явиться сюда, если бы не знала, что народ этой страны ее признает!»{1140}

Король немедленно издал приказ о всеобщем сборе войск{1141}, написал письма с просьбой о помощи папе и королю Франции, а также обратился с воззванием к жителям Лондона, чтобы они сопротивлялись королеве. Но на призыв откликнулось только четыре человека.{1142} Решающим фактором оказалось то, что Изабелла всегда была популярна в столице — а Эдуард потерял любовь горожан в 1321 году, когда грубо попытался отнять у них ревниво оберегаемые свободы. Потому теперь они демонстрировали неохоту содействовать ему и предпочли бы отправиться на помощь королеве, но были вынуждены игнорировать ее письмо «из страха перед королем».{1143}

На следующий день Эдуард велел людям из своих собственных графств присоединиться к нему, «где бы он ни находился», а значит, он уже подумывал о том, чтобы покинуть Лондон.{1144} Он обратился за поддержкой также к валлийцам и даже пообещал простить заключенных и объявленных вне закона, если те станут на его сторону; в итоге свои услуги сразу же предложила сотня осужденных убийц.{1145} Он издал прокламацию, обещающую преследования всякому, кто поднимет оружие против него, и призывающую народ подняться и уничтожить войско королевы, сохранив жизнь только ей самой, ее сыну и Кенту.{1146} Затем он направил некоего Роберта Уэйтви-ла в Восточную Англию, чтобы набрать отряд для сопротивления вторжению, но Уэйтвил сумел набрать всего шестьдесят человек, которых немедленно увел… к королеве.{1147}

Король также предложил дать 1000 фунтов любому, кто принесет ему голову Мортимера{1148}, а 30 сентября он заставил архиепископа Рейнольдса прочесть у креста святого Павла (Paul's Cross) папскую буллу против «захватчиков» — хотя на самом деле она была издана семью годами ранее и обращена против шотландцев. Лондонцы выслушали буллу, храня враждебное молчание.{1149} Тем временем придворные и служащие начали покидать Эдуарда. Из всех лордов ему остались верным только Арундел, чей сын был женат на дочери Деспенсера, и Сюррей.

В тот день, исполненный страха при известии, что мятежники направляются к Оксфорду, король обратился к городу и университету с призывом о помощи против них, обещая взамен щедрые привилегии; на следующий день он велел заточить троих сыновей Мортимера в Тауэр и приказал городу Оксфорду закрыть ворота перед королевой.{1150} Но когда она прибыла туда (вероятно, 2 октября), граждане Оксфорда вышли целой процессией навстречу и радостно приветствовали ее, причем преподнесли серебряную чашу.[98] Это, наверно, принесло ей облегчение, так как она беспокоилась насчет того, как ее примут.{1151} Ведь Оксфорд был первым важным городом, к которому она подошла, а Эдуард II был первым монархом, простершим свое покровительство на университет.