Черный день - Алексей Доронин

Лишь однажды, на второй день после бегства из Коченево, ему по-настоящему повезло, когда в подсобке какого-то сельмага среди пустых ящиков и разного хлама нашлись безнадежно просроченные рулеты. Много. Кому же торгаши собирались их подсунуть? Какая разница? Они не пахли. Да, по хорошему счету, там и портиться было нечему, сплошные консерванты. Упаковка герметичная, протереть как следует и можно есть. Данилов тогда еще думал, что его желудок способен справиться с любой дрянью, поэтому особого страха не испытывал, набрал полный мешок, как Санта-Клаус, и пошел дальше. Больше такой удачи ему не выпадало до самого поезда.

Вскоре Сашина добыча стала так обильна, что встретилась с двумя ограничениями, которые хорошо знакомы любителям ролевых игр - вместимостью рюкзака и его собственными силами. Но, увы, эти рамки были жесткими. Больше десяти килограммов себе на горб он взваливать не решался, ведь кроме продуктов приходилось носить с собой минимальный 'набор для выживания'.

Если бы к этому моменту Сашин противогаз был при нем, то он выкинул бы его без промедления. Пусть придурок, начитавшийся книжек про мутантов, носит с собой лишний килограмм резины и стекла. Нормальному человеку больше проку будет от лишней пары банок сгущенного молока. Чтобы освободить побольше места, он выложил даже смену нательной одежды. Найти новый свитер или футболку проще, чем ту же банку сгущенки. И все равно придется делать мучительный выбор. Всего не унести.

О том, чтобы остаться здесь еще на пару дней, речи не шло. Поезд с тысячей непогребенных трупов - не лучшее место для сна. Он должен привлекать живность со всей округи, и не только четвероногую. Откуда пришлым мародерам знать, что тут уже нечего ловить?

К тому же хватит с него задержек. Он и так топчется на месте уже вторую неделю. Если проходить по пять километров, а потом делать остановку на сутки, то года не хватит, чтобы добраться до Кузбасса. Поэтому он решил не задерживаться в 'Сибирском экспрессе' дольше, чем понадобится для одного плотного обеда. Или ужина? Или завтрака, черт его разберет?..

Главное, что этот прием пищи будет самым основательным за последние полмесяца, да и самым разнообразным. Причем к столу будет подано только то, что могло испортиться в перспективе. Остальное он постарается впихнуть в свою котомку.

После обеда в пустом купе Данилов находился в прекрасном расположении духа, но к бочке меда примешивалась крохотная ложечка дегтя. Увы, опять никакого оружия. Если тут и были сотрудники транспортной милиции, то они находились там, где сгорело все и вся. А ведь втайне он надеялся, что наконец-то перестанет быть беззащитным. Увы. Придется и дальше полагаться только на незаметность и свою редкую удачу. Разве что лыжной палкой да топориком отбиваться от врагов.

Перед тамбуром Александр почувствовал, как по коже снова ползут холодные мурашки. Он не хотел становиться чьим-то обедом, но переборол себя и рывком распахнул расшатанную дверцу, которая не забыла протяжно скрипнуть, лишний раз подхлестнув его нервы. Погода была спокойной и безветренной. Будто компенсируя бесполезность зрения, его слух за последние две недели стал гораздо острее или мозг, лишенный половины внешних раздражителей, лучшее обрабатывал оставшуюся информацию. Да и сам Александр стал куда более внимательным.

Парень высунулся наружу и осмотрелся. Следы на снегу, уходящие в темноту, говорили в пользу того, что твари оставили одинокого беглеца в покое. А может, они и не подозревали о его присутствии. Но разум подсказывал ему и другое объяснение. Стая могла разделиться. Что если часть животных убралась прочь, а другая поджидает неподалеку, под вагонами?

Однако Саша следовал принципу Оккама и, попав в затруднение, отбрасывал сложные объяснения в пользу простейших. В конце концов, это всего лишь животные, за тысячелетия рабства у людей успевшие потерять многие свои таланты. Ушли, и бес с ними. Забыть и не думать. Хватает других поводов для беспокойства.

Александр спустился по лесенке и спрыгнул на примятый снег, произведя довольно много шума. Но он не таился - если они рядом, пусть лучше покажут себя сейчас, пока у него есть возможность запрыгнуть обратно.

Снег, покрывавший перрон, был весь истоптан, но среди отпечатков не было ни одного, хоть отдаленно напоминающего следы волкодава или мастиффа - только следы множества маленьких лапок. Так велики оказались глаза у страха. Парень вспомнил нечеткий силуэт увиденной им 'собаки Баскервиллей' и подумал, что размером она не отличалась от своих товарок. Просто игра света и тени.

В последний раз взглянув на поезд, издали казавшийся кораблем пришельцев, потерпевшим крушение, Данилов двинулся вдоль занесенных путей, в ту сторону, куда мчался состав, прежде чем встретить свою гибель.

'Куда же ты прешь? - спрашивал он себя в тысячный раз. - На тот свет торопишься?'

Глава 17. Ветер

Данилов шел на восток. Его взгляд был устремлен туда, где каждый день вставало из-за горизонта невидимое солнце. Он уже ни во что не верил и ни на что не надеялся, но продолжал идти вперед как заведенный.

Уходя все дальше во тьму, Александр убегал от себя, но мысли гнались за ним, не отставая ни на шаг. Он достиг нижней точки своего горя, Марианской впадины отчаяния, но продолжал скользить вниз. Ему хотелось только одного - провалится сквозь землю и падать, падать, падать...

В день он проходил едва ли километров пятнадцать. У его выносливости имелись четкие пределы, но они не шли ни в какое сравнение с теми барьерами, которые воздвигала перед ним взбесившаяся погода. 'Бабье лето' в этом году не порадовало уцелевших людей ни одним теплым деньком. К середине сентября температура упала настолько, что никакая одежда уже не могла защитить от ледяного дыхания зимы. Похоже, к ядерной присоединилась обычная - и вместе они решили расправиться с остатком людей быстро и безжалостно.

После одного часа ходьбы в этом антарктическом аду он чувствовал себя так, будто отмахал три смены кузнечным молотом, хоть и имел смутные представления об этом занятии. Все кости ломило, все мышцы горели. Хотелось одного - лечь и не вставать хотя бы целые сутки.

Возможно, будь на его месте кто-нибудь более тренированный, он бы справился лучше. Но не факт. Данилов смутно догадывался, что для человека, непривычного к физическим нагрузкам, он держится хорошо. Порукой тому служило продолжение его марафона, в то время как другие, может быть, куда более сильные, на его глазах сходили с дистанции.

То, что Александр до сих пор жил, иначе как чудом назвать было нельзя. Человек, который чуть ли не с самого рождения вел малоподвижный образ жизни, презирал зарядку и не хотел заниматься никаким спортом кроме шахмат, продолжал бороться наперекор всем законам физики и физиологии.

Но самым страшным испытанием был даже не холод, а невиданной силы ветер, стихавший всего на несколько часов в сутки. Повинуясь вселенскому закону подлости, его направление почти всегда было противоположно Сашиному. То есть дул он тому исключительно в лицо и хлестал парня как плеть жестокого надсмотрщика, словно задавшись целью сорвать и без того почти невесомую плоть с его костей. Саше оставалось лишь стиснуть зубы и закрыться колючим шарфом, оставив небольшую 'смотровую щель'. Защитить глаза помогли бы лыжные очки, но он их пока не нашел.

Весь мир был против него. Живое, неживое - все ополчилось на бедного скитальца. Казалось, кто-то могущественный и злой задался целью остановить его любой ценой. Но Александр знал, что должен дойти до финиша во что бы то ни стало. Должен вернуться домой. Для чего? Этот вопрос он старался себе не задавать.

Считая про себя шаги, Данилов не позволял себе делать передышку до тех пор, пока счет не дойдет до тысячи. Мизер, по прежним меркам. Меньше, чем от дома до автобусной остановки. Если принять его шаг равным метру... Потом краткий привал и снова в путь. Пятнадцать или двадцать таких отрезков в сутки - максимум, отмерянный ему самой природой. Чтобы хоть немного уменьшить сопротивление, он шел, согнувшись в три погибели.

'Погибели?'

Он двигался вперед, гадая, что же произойдет раньше. Откроется второе дыхание или прекратится первое? Но иногда сила ветра была такова, что его передвижение можно было описать формулой 'Шаг вперед - два шага назад'. Куртка, такая теплая и удобная, сразу начинала играть роль паруса. О том, чтобы идти с высоко поднятой головой и гордо выпрямленной спиной, не было и речи. За гордыню пришлось бы расплачиваться немедленным падением.

Ему и так часто приходилось валиться на землю. Отдельные порывы, налетавшие со скоростью автомобиля, сбивали его с ног как кеглю. Такие нокауты были довольно болезненными, когда падать приходилось не на только что выпавший снежок, а на слежавшийся наст или на ледяную корку.