Приманка - Лоис Буджолд

– Рид! Поставь на место! Фаун привезла ее мне из самого Глассфорджа!

Фаун резко втянула воздух и кинулась в гостиную. Даг двинулся следом, заранее готовясь к неприятностям.

В гостиной Рид и Раш, фигурально выражаясь, загнали родителей в угол. Трил сидела у стола, на которой горела яркая масляная лампа, опустив на колени какое-то рукоделие; Нетти в углу держала в руке веретено, с которым редко расставалась; Вит сидел рядом с ней, заинтересованный зритель, в порядке исключения никого не подзуживающий; Соррел и Рид стояли посередине комнаты лицом к лицу, и Раш нервно кружил вокруг них.

Рид держал в руках стеклянную чашу и с пафосом – преувеличенным, на взгляд Дага – вопил:

– Продать свою дочь кровопийце, пожирателю трупов за какой-то кусок стекла?

– Рид! – яростно взвизгнула Фаун. – А ну отдай! Это не твое!

Даг подумал, что ответное действие Рида было следствием привычки: в ответ на знакомое возмущение сестры он, не задумываясь, поднял чашу повыше, чтобы маленькая Фаун, даже подпрыгнув, не могла ее достать, а потом перебросил Рашу, который так же автоматически ее поймал.

Из глаз Фаун брызнули слезы бессильной ярости.

– Вы двое – просто пара дворовых псов!

– Если бы ты не притащила с собой Бесполезного... – начал оправдываться Раш.

Ах, еще одно прозвище для него, понял Даг. Их здесь набралось уже множество. Однако его собственное раздражение не шло ни в какое сравнение с яростью, рожденной в нем унизительной беспомощностью Фаун.

Соррел бросил взгляд на свою огорченную жену, прижавшую руку к губам, и сердито рявкнул:

– Хватит, парни! – Он сделал шаг вперед и попытался отнять чашу у Раша, но, не желая вступать в схватку с сыном, выпустил ее в тот же момент, что и Раш, испугавшийся отца.

В случившемся ничьей вины не было – по крайней мере ни у кого не было намерения разбить чашу. И Даг, и Фаун поняли, что должно случиться, и Фаун горестно вскрикнула еще прежде, чем чаша упала на деревянный пол, разлетевшись на три больших куска и кучку блестящих осколков.

Все в комнате замерли, одинаково скованные ужасом. Вит открыл было рот, но огляделся и снова его закрыл.

Соррел опомнился первым и тихим хриплым голосом распорядился:

– Вит, не двигайся: ты без башмаков.

Трил воскликнула:

– Рид! Раш! Как вы могли! – и начала всхлипывать, уткнувшись лицом в свое шитье.

Материнский гнев скатывался с этой парочки, как с гуся вода, но искреннее отчаяние в голосе Трил произвело на Рида и Раша впечатление. Оба они начали сбивчиво извиняться.

– Извинениями горю не поможешь! – воскликнула Трил и отшвырнула прочь свое рукоделие. Ткань была запятнана кровью – Трил нечаянно укололась иголкой, когда чаша разлетелась на куски. – Что за наказание мне с вами...

Вопли Блуфилдов были так болезненны для Дара Дага... он пытался закрыться от них и не мог – слишком тесно был он связан с Фаун... что он помимо воли опустился на колени. Под гневные и огорченные выкрики семейства он пристально посмотрел на осколки стекла. Отгородиться от эмоций Блуфилдов Даг не мог, но мог направить свое внимание в другое русло – это был древний, древний способ справляться с невыносимым.

Он освободил свою сломанную руку из перевязи и пальцами и крюком неуклюже сдвинул большие куски как можно ближе друг к другу. Теперь мелкие осколки... они ведь не крупнее, чем москиты. Если он мог отогнать москита, он сможет сдвинуть осколок... если сможет сдвинуть один осколок, сможет и два, четыре... много. Даг вспомнил, как нежно пел Дар чаши в солнечном свете в их комнате в Глассфордже, рождая радуги, и начал сам тихо напевать, подбирая правильный тон... да, вот такой.

Стеклянные осколки замерцали, потом сдвинулись, потом поднялись над досками пола. Даг передвигал их не рукой, а Даром руки... Даром левой руки, которой у него не было... мысль об этом оказалась такой пугающей, что Даг в ужасе отшатнулся.

Однако даже ужас не мог разрушить его сосредоточенность. Осколки кружились в воздухе вокруг чаши, как светлячки; каждый искал свое место. Золотой свет пробежал по тонким как паутинки линиям разлома – как жар тигля, как свет звезд, – много сравнения Даг не мог найти. Чаша засияла, отражая его бледное напряженное лицо. Даг продолжал тянуть почти неслышную ноту, и линии света завились водоворотами бледного золота, а потом растеклись по всей чаше, как по поверхности спокойного озера под лучами зимнего солнца.

Свет начал меркнуть... и погас.

Даг пришел в себя, стоя на коленях; волосы его свесились над покрытым потом лицом, как занавес, рот был открыт... и смотрел он на целую чашу. Его кожа была холодной и липкой, как свиной жир зимним утром, его трясло, желудок болел. Даг стиснул зубы, чтобы они не стучали.

Единственными звуками в комнате было дыхание восьми человек: у кого-то тяжелое, у кого-то быстрое и судорожное; кто-то сдерживал слезы, кто-то задыхался от шока. Даг подумал, что может на слух определить, кто как дышит. Вот посмотреть на Блуфилдов он не мог себя заставить.

Кто-то – Фаун, конечно – упал на колени с ним рядом.

– Даг... – раздался ее неуверенный голос. Маленькая рука коснулась его подбородка и подняла голову Дага так, что он смог взглянуть в ее широко-широко раскрытые глаза.

Даг подвинул к ней чашу левой рукой. Чаша была горячей, но не обжигающей. Она не расплавилась, не взорвалась, не распалась снова на тысячу кусков. Она просто тихонько зазвенела – обычный звон обычного стекла, если его двигать по доскам пола, – как будто никогда не разбивалась и не воссоздавалась. К Дагу вернулся голос – по крайней мере что-то похожее на голос, хоть он и казался самому Дагу совершенно незнакомым, словно доносился из-под земли или из воды.

– Отдай ее обратно своей маме.

Даг оперся протезом о плечо Фаун и с трудом поднялся на ноги. Комната кружилась вокруг него, и Даг внезапно испугался, что его сейчас вырвет – прямо посередине гостиной у всех на глазах. Фаун прижала чашу к груди и тоже поднялась, не сводя глаз с лица Дага.

– С тобой все в порядке? – спросила она. Даг коротко кивнул, облизнул свои холодные губы и поковылял к двери, ведущей в холл. Он надеялся, что сумеет добраться до крыльца прежде, чем его вырвет. Трил, вскочив, кинулась было к нему, но застыла на месте. Фаун последовала за Дагом, задержавшись только на мгновение, чтобы сунуть чашу в руки матери.

Даг услышал позади низкий и яростный голос Фаун:

– С сердцами он делает то же самое, знаете ли.

Девушка решительно вышла из гостиной следом за Дагом.

16

Фаун последовала за Дагом на крыльцо и встревоженно следила, как он тяжело сел на ступеньку, оперся левым локтем на колено и опустил голову. Небо на западе за домом цвело красками заката, на востоке, над речной долиной, в темнеющей синеве загорались первые звезды. Дневная жара спала, воздух сделался мягким. Фаун уселась справа от Дага и нерешительно – протянула руку к его лицу. Кожа Дага показалась ей ледяной, его все еще сотрясал озноб.