Знающий не говорит. Тетралогия - Людмила Астахова

Впрочем, теперь ничего не изменить и ничего не исправить. Где-то на великих весах Предопределенности сдвинулись песчинки.

Если меч один раз вложен в руку, вложен толково и умело, вложен великим мастером клинка, таким как Хэйбор, то где же та сила, которая остановит эту руку?

Чуткие пальцы прошлись по плотной коже ножен, лаская бронзовые накладки, лаская, как живое существо, податливое и жаждущее внимания. Пусть никто и никогда не увидит, что молодая женщина нежит спящую сталь, как нерожденного своего младенца, как неверного своего возлюбленного, и какая горькая радость затаилась в уголках бледных губ. Сколько дорог пройдено с тобой, последнее Хэмово дитя? Сколько жизней погубил ты и спас за долгую, удивительную жизнь свою? Если осушить русло могучей и многоводной Бейш, то кровь, пролитая этим мечом, заполнила бы его до самых краев. Ты помнишь? О, ты помнишь. Ты спишь, и тебе снятся сны, полные мучительных стонов и предсмертных криков, тебе снятся теплые широкие руки Хэйбора из Голала, глубокие и синие стальные сны. Должны сниться, потому что они снятся твоей госпоже, твоей рабыне, твоей подруге…

Джасс редко ошибалась в предвидении перемен. Прошло еще немного времени…

Дэрих немного потоптался на порожке, надеясь, что леди выйдет сама. Не хотелось ему заходить, совсем не хотелось. Ему, кабы не господская воля, мысль о том, чтобы в гости к колдунье зайти, и в голову не приходила. Да делать нечего. И он легонько постучался в дверь.

– Входи!

Староста судорожно вдохнул, холодный воздух ожег легкие, притушив ненадолго отчетливый запах перегара, и вошел внутрь. Чистая светелка, светлая, и пахнет приятно сухими травами, свежим хлебом, козьим молоком и, кажется, даже ухой. Гость низко поклонился молодой женщине, сидящей за стареньким ткацким станком. Девка как девка. Перестарок, конечно, но ежели в глазищи не глядеть, то и вовсе ничего такого страшного. И все же боязно. Одно слово – ведьма. Что ни говори, а права сто раз маргарская пословица о волчьей шкуре, которую бесполезно прикрывать атласными бантиками.

– Садись, Дэрих, – пригласила она. – Не бойся, я не кусаюсь.

Староста осторожно опустился на низкий колченогий стульчик, как ребенок, сложив широкие грубые руки на коленях.

– Тут такое дело… Тута гиррема княжья пришла на Балас. Слыхала небось?

Леди кивнул в знак согласия, и староста оживился:

– Из самого Тартоннэ. Вся раззолоченная, длиннючая аж жуть какая. На носу птичья рожа и паруса желтые. Герцог прислал к нашему конену посла. Говорят, чуть ли не герцогский племянник.

– Дэрих, зачем пришел-то?

Она насмешливо сощурилась на одно лишь короткое мгновение, превратившись из внушающей трепет ведьмы в милую и улыбчивую молодуху. Дэрих смутился до полного онемения. Ох и нелегкая это работа – беседовать с леди с глазу на глаз. Пока он набирался храбрости, та терпеливо ждала, прекратив работу.

– Указ вышел такой: мол, все чародеи и ведьмы от подземных демонов происходят и чарами простых людей в глубины преисподней замануют. Мол, все ведьминские штуки суть обман и мракобесие, а ежели кто станет таковых привечать, то, стал быть, тот сам супротив истиной веры в Бога и Пророка. Велено на каждом острове построить по церкви, а герцог с патриархом пришлют к осени нам правильного священника. Стал быть, ведьм велено гнать в три шеи.

Всему на свете приходит конец, особенно хорошему. Причем, что показательно, хорошее имеет необъяснимую тенденцию иссякать гораздо быстрее, чем плохое. И хотя до весны, до того как первая купеческая шикка преодолеет расстояние от Лорарда до кераганских причалов, времени еще немало, но можно считать, что этот этап жизни подошел к логическому финалу.

«Как жаль, – подумалось Джасс. – В кои-то веки появились свой дом, достойное занятие, мирные богобоязненные соседи».

– Ежели его светлость дознается через конена нашего, что ты тут живешь, то худо нам всем придется. Точно тебе говорю – быть беде. Несдобровать тебе, леди. Его светлость на расправу скорые, чик – и повесят. И тебя и нас. За компанию. Понимаешь меня?

– Понимаю, – согласилась женщина.

– Пока зима, оно еще куда ни шло. А чего весной будет?

– А чего весной будет?

Дэрих сначала покраснел, потом побледнел до синевы. Боязно ему было.

– Я о чем говорю… эта… о чем я говорю-то? Ну стал быть, надо тебе… эта… домой надо. Стал быть…

Бедняга трижды вспотел, и трижды пробрало его мертвящим холодом от собственной смелости. Но главные слова уже были сказаны, и теперь отступать поздно.

– Негоже леди прогонять, но с герцогом шутки плохи. Наши кераганские мужики решили, что лучше совсем уж совсем без леди… Ты уж извини нас великодушно, но будь ты хоть трижды своя… а то ведь пришлая. Оно ведь раньше и на Эрмидеях были повелительницы погод. Вера нонче поменялась, господам оно ведь виднее. Будем в церкву ходить. Бог-то ведь один.

Джасс впервые слышала, чтобы староста произнес такую длинную речь. Значит, сильно прижали неуступчивых кераганцев. И тут как раз их понять было несложно. Джасс не обижалась. Рыбаки жили до нее без всякого волшебства, полагаясь лишь на приметы, и дальше обойдутся. Они простые богобоязненные люди, что с них возьмешь.

– Хорошо, как только потеплеет, я уберусь с Керагана.

– Ты не серчай на нас… Так сход решил. А я что?

Леди печально улыбнулась. Опустила виновато голову, теребя кончик толстой короткой косы, точь-в-точь как Дэрихова старшая дочка – тихоня и молчунья Крити. Только у леди волосы темнее и руки тонкие, как у благородной женщины. И хвала Владыке Небес, что Крити никогда не станет похожа на это… чудище в юбке. Безмужняя, некрасивая, злая. Разве такой должно быть бабе? Ото ж!

– Я того… пойду я, леди. Ты только зла на нас не держи? – с опаской спросил Дэрих.

– Ладно, – махнула она рукой и добавила: – Шторм еще три дня будет.

Неуклюже пятясь задом, староста выскользнул наружу и чуть ли не бегом потрусил по тропинке к притихшей кучке смельчаков, с нетерпением ожидавших результата столь серьезного разговора. Ожидание дело тяжкое, и они успели согреться изнутри ядреным самогоном, а теперь, когда появился повод отпраздновать удачу Дэриховой миссии, радостно загалдели. Их путь лежал прямиком в теплую старостову халупу, и никто лишнее мгновение не стал задерживаться в такой непосредственной близости от дома колдуньи.

Прошло еще три дня, три дня покоя, работы и шума ветра, свирепого и ледяного, истинно агейского шторма. Точно в соответствии с предсказанием Джасс, за которое, впрочем, никто не спешил благодарить. А затем небо расчистилось, выглянуло бледное северное солнышко, море успокоилось, сделавшись из грязно-серого синим и радостным. Кераганцы быстро протоптали тропинки сквозь высокие сугробы, торопясь воспользоваться столь редкой в такое время года хорошей погодой. Кто-то из хозяек затеял постирушку, кто-то выбил на свежем снегу пыльные половики, мужчины вышли на лов, а детишки укатали пологую горку рядом с мелким, насквозь промерзшим заливчиком и теперь с визгом и воплями катились с нее кто на рогожках, а кто и на собственных задах.