Бета-самец - Денис Гуцко

Если выходить через проходную, придется идти мимо охранника. Идти мимо охранника не хотелось. Магнитный ключ от пожарного входа валялся у Томы на столе, поверх черновых смет. Спустился по дальней лестнице, прошел на площадку.

Антон лежал на левом боку, подвернув под себя руку и прижавшись лопатками к стене. Рот полуоткрыт. Вторая рука закинута за голову. Простыня, которую он связал узлом на плече, сбилась комом. Над углом правой брови, ближе к виску, темнела красная точка. Крови вытекло совсем немного.

Мой «Стример» валялся тут же.

Я зацепил травмат носком, переступая с ноги на ногу.

Я понял сразу: Влад.

Дальнейшее давалось тяжелей, но я справился.

Каждая мысль упиралась, грохотала по похмельным извилинам. А все же я умудрился ничего не упустить.

На двери в офисный корпус по-прежнему висел прикрепленный Антоном листок с просьбой не беспокоить. Его должно было хватить на первое время, чтобы сдержать любопытство охранника. Но для верности я прокрался к этой двери и запер ее на засов.

Когда устанавливали видеонаблюдение по периметру «Плиты», Антон приказал вывести сигнал и управление системой на мой компьютер. Одной из моих обязанностей было сверять время выезда машин, указанное в путевых документах, с тем, что фиксировали камеры. Случалось, водители упрашивали диспетчеров, и те вписывали время на несколько часов позже — так можно было успеть подшабашить по-быстрому на стороне.

Найти нужную запись не составило труда.

Влад правильно подметил, что с камер, установленных над забором и над проходной, пожарный выход не просматривается. Он прокололся в одном: проглядел камеру на противоположной стороне улицы, на фонарном столбе.

Подошел впритирку к забору. Капюшон надвинут на лоб, на плече спортивная сумка. О встрече, судя по всему, договорились заранее. Мне Антон по каким-то своим соображениям решил не говорить — полагаю, готовил нам с Владом сюрприз. Собирался разобраться сразу с обоими. Стукнуть себя в грудь, сказать: «Да что вы, мужики, ей-богу!»

Нажав на кнопку звонка, Влад повернулся спиной к двери. В этот момент капюшон сполз на затылок, приоткрыв нижнюю часть лица. Ждал полторы минуты, пока ему открыли. Еще через четыре минуты вышел. Я кое-что домыслил для этих четырех минут — пока не знаю, насколько верно. Скорей всего, он выстрелил сразу, с порога. Мог сказать что-нибудь перед этим. Они могли даже перекинуться несколькими короткими фразами. Если верно предположение, что Влад выстрелил сразу и несколько минут после выстрела провел возле рухнувшего Антона, — это, полагаю, свидетельствует о том, что убийство было случайным. Влад стрелял в лицо. Влад был настроен серьезно, но рассчитывал лишь нанести увечье. Не знал, что с такой дистанции выстрел из «Стримера» смертелен. Потому и стоял там, над телом Антона, осмысляя случившееся, решая, как действовать дальше.

Мне хочется верить, что было именно так.

Почему Влад пришел рано утром, в день новогодних выходных, в «Плиту», я тоже пока не знаю. Возможно, Антон пригласил его ходить в заводской бассейн: полезно для позвоночника.

Я остановил регистрацию видеосигнала и стер записи со всех камер, сделанные после Нового года. Потом открыл в «Блокноте» лог-файл и отредактировал вручную дату остановки регистрации. Теперь получалось, что система перестала записывать перед самым боем курантов, в ноль-ноль часов минувшего года. Могло сойти за программный сбой. По крайней мере, я на это рассчитывал. (Впрочем, следователь с видеокамерами особенно не возился.)

Протерев травмат, я взял его в правую руку, чтобы оставить свои отпечатки.

Зашел в кабинет Антона. Проверил его мобильник: несколько пропущенных звонков от жены. В исходящих тоже ничего незнакомого: с Владом они не созванивались.

Уладив технические детали, сходил в бассейн за остатками «Бурбона». Почему-то постеснялся лезть к Антону в бар. Пока головная боль растворялась в новых порциях алкоголя, я зубрил версию, которую выложу ментам. Выпивали с партнером, мирились после прошлогодней ссоры. Бассейн, сауна. Задремали. Почудилось, что кто-то вошел в здание через пожарный вход, я спустился туда, подошел к двери, сзади меня окликнул притаившийся Антон — решил пошутить. От неожиданности я испугался. Пьяный, спросонья. Повернувшись, выстрелил. Случайно. Не глядя. Пьяное непредумышленное убийство.

— Такие дела, — сказал я, разглядывая семейную фотографию на стене: Антон и Оксана целуют в сплюснутые щеки смеющихся детей. — Простите.

Все было готово для последнего шага. Сердце сжалось.

Как, уже?

Ну да.

Так скоро?

Если бы не похмельный пресс, заметалось бы сердечко, заверещало тонущей мышью.

Очень хотелось потянуть время. Чего-то эффектного захотелось напоследок. Душевного разговора, на худой конец. Перед трагическим финалом (перед тем как выйти под шквальный огонь или вот — предаться в руки правосудия) герой звонит дорогому для него человеку — который не подозревает, естественно, из какого пекла ему звонят, и они ведут легкий трогательный разговор, звучащий пронзительно в силу известных зрителю обстоятельств. Вечная слабость таких, как я, — что-нибудь пронзительное.

Анне я позвонить не мог.

Подержал палец над маминым номером, но и ей не позвонил. Испугался, что размякну и всё в последний момент провалю (а это я умел капитально). Так что обошлось без эффектных концовок.

Вызвав полицию, я спустился к проходной. Охранник в своей стеклянной каморке настраивал антенну на портативном телевизоре. Из шипящей пурги на экране выскакивали куски праздничного новогоднего концерта. На шатком столе, когда охранник поворачивал антенну, покачивался в металлическом судочке холодец, уже украшенный полосками горчицы.

— Сейчас полиция приедет, — сказал я ему, словно речь шла о доставке пиццы. — Впустите их, пожалуйста.

— Понял, — откликнулся он громко и радостно, как будто отвечал из концертного зала, мелькающего сквозь помехи на экране. — Впущу.

— Пусть в кабинет к Антону Степановичу поднимаются.

— Понятно. А что-то случилось?

По инерции он продолжал шурудить антенной — так что в наш разговор периодически врывались голоса ведущих.

Эпилог

Дело поручено старшему следователю Коломийцу Михаилу Ярославовичу.

Старше меня лет на пять. Умеет расположить к себе. Зачитывает мне пространные цитаты из показаний свидетелей — играет со мной в открытую. Или делает вид.

На каждом допросе мы просматриваем запись следственного эксперимента, во время которого я показывал, как именно спустился к пожарному выходу, как все произошло.

— Неубедительно, Александр Григорьевич. Зачем пострадавшему было прятаться под лестницей? Ну что он, озорник малолетний? Потом, как вы могли его не заметить? Пострадавший был довольно крупный мужчина. Согласитесь.

Коломиец не верит, что я выстрелил с пьяных глаз, обернувшись на шутливый крик пострадавшего.

— Увы, Александр Григорьевич, — предупредил он вежливо, но твердо. — «Убийство по неосторожности» вам не светит.

Отрабатывает версию убийства на почве конфликта бизнес-интересов — Тамара слышала, как я настаивал на разделе компании, как Антон меня отговаривал.

В первую очередь Коломиец допросил жильцов коммуналки на Нижнебульварном. Странно: о моих отношениях с Митрохиной Анной Николаевной никто из них, включая Софочку, следствию не сообщил.

Либо они все-таки дали такие показания, но Коломиец решил от меня скрыть, что ему и это известно. Хотя зачем? Вписывай ревность как мотив преступления — и закрывай следствие.

Назначенный адвокат Вадим Валентинович Майтов, энергичный молодой человек, производит впечатление добросовестного и педантичного специалиста. На первой встрече несколько раз переспрашивал, собираюсь ли я придерживаться занятой по делу позиции вплоть до суда. Интересовался, буду ли обжаловать какие-нибудь действия следователя — наверняка не обошлось без нарушений. Считает, что защиту следует строить на состоянии аффекта в момент преступления.

— Но для этого, Александр Григорьевич, придется доказывать, что до состояния аффекта вас довел потерпевший. Третировал, отказывался исполнять ваши справедливые требования. Подумайте. Было такое?

Пожалуй, только обгрызенные ногти портят приятный образ. И галстук бы ему сменить.

Мы столкнулись с Оксаной в коридоре следственного управления. Меня привезли на допрос. Оставалось пройти мимо трех кабинетов и встать возле четвертого, чтобы конвойный постучался и спросил разрешения ввести подследственного Топилина, — когда я заметил ее впереди, недалеко от главной лестницы. Она могла и не оглянуться. Пока меня вели, Оксана дошла до лестницы и встала там, положив руку на перила. Но она оглянулась. Конвойный стучался несколько раз, ему не отвечали. Оксана долго на меня смотрела. В ее взгляде не было ненависти. Мне даже показалось, она кивнула мне машинально, здороваясь.