Лучший друг - Ян Жнівень

супе из кусков плоти. Под конец дышать он уже не мог. Легкие разорвало на части, но он успел договорить:

– Мудрый опыт… – выдавил Костя и отплевался, прикрыв глаза. – Дайте ему возможность…

– Я обещ…

Голова блондина рухнула, вдруг дернулась и, словно мешок с картофелем, упала в сторону. Губы Кости на секунду разомкнулись, произошел вдох, но на этом его жизнь и остановилась. Он умер столь же неожиданно, сколь и появился в их жизни, хотя пробыл в ней всего неделю с лишним.

Егор и представить не мог, что их путешествие окажется настолько разносторонним. Казалось, будто бы он прочувствовал уже все спектры эмоций. Он убрал емкость, взялся испачканными в крови руками за его простынку и сказал:

– Я не забуду, что ты сделал для нас… Мы не забудем. Никогда…

XII

Дело подходило к утру. Егор сидел снаружи и ковырял ногой серый пол. Наконец пришел Лёша, который должен был помочь Косте с утра и сделать ему завтрак. Старший брат, потирая глаза, вошел внутрь и, так и не убрав руку от лица, остолбенел, смотря на бездвижное тело на кровати. Лёша вздохнул и вышел, сев на скамейку неподалеку. Он подпер голову рукой, вытаращившись в одну точку. По его лицу было видно, что он сожалеет, но боится лишний раз расчувствоваться. Егора вывела из себя постоянная невозмутимость брата, и он ушел, сдерживая слезы.

Спустя половину часа пришел Паша, тяжело волоча за собой ногу, которую схватила ночью судорога. Здесь уже у Лёши перехватило дыхание и, когда Паша входил в комнату, он готовился к самым неприятным звукам и самым страшным эмоциям, которые доведется пережить… Однако Паша промолчал. Столь тихо и спокойно он вышел из комнаты, что можно было подумать, будто Костя не лежит сейчас мертвый на своем одеяле, а ходит по корпусу и варит себе почерствевший за годы затворничества Уорвика кофе. Паша, со все той же судорожной ногой, прошагал в комнату и надолго там закрылся.

Старший брат прикрыл лицо рукой, чуть отдышался и ушел к себе наверх. Егор, все же вернувшийся, еще решил переждать Машу с генералом, точно так же мертвенно выходивших из комнаты и садившихся на скамейку, а потом так же уходивших, узнавая о том, что Паша успел все увидеть своими глазами.

– Пора выходить. Надоело время тянуть, – Лёша зашел в каюту к брату и холодно посмотрел на него. Увидев на лице его полное безразличие, Лёша подошел ближе и сел на койку. – Ты что это, дуться вздумал на меня? – Лёша повернул стул брата к себе. – Слушай, ты только вдумайся – мы с тобой единственные братья, которые никогда не ссорятся. Нам это биологически запрещено, на уровне инстинкта. То, что сейчас происходит – фикция. Ну серьезно…

– Что серьезно? – спросил безразлично и хриплым от рева голосом Егор. – Ты вел себя как мудак последнюю неделю. Вот и думай теперь, фикция или нет.

– Эй-эй! – он гаркнул, и Егор, наконец, посмотрел ему в глаза. – Все десять лет, что мы одни – я был главным. Я понимал, что ты маловат для сложных дел, поэтому брал ответственность на себя. Прости, я не успел углядеть тот момент, когда ты стал взрослым, поэтому-то и стал вас ограничивать. Однако вы с Машей сработали на отлично… – глаза старшего чуть дрогнули. В них на секунду появился отблеск, который тот тактично скрыл. – Мой маленький Джо. Ты даже не представляешь, как мне было трудно преодолеть этот барьер, но теперь я вижу, что давно пора было.

Егор слабо улыбнулся и сказал:

– Ну ладно, верю. Однако с сегодняшнего дня я запрещаю тебе давать мне указания. Теперь только я решаю, как мне поступать. Мне восемнадцать, я взрослый.

Старший брат улыбнулся, хоть и не до конца хотел принимать наставления Егора. Сам осознавая ту истину, что даже он далек от понимания банальных вещей, пусть он и старше, Лёша смирился и решил дать младшему самому это понять. До последнего Лёша был уверен, что Егор лишь неумело блефует перед ними; будто бы пытался показаться перед Машей кем-то большим, однако теперь старший брат увидел эту пугающую решительность.

Поднявшись на ноги, Лёша хлопнул брата по плечу и бросил облегченное: «Хорошо».

Книга захлопнулась. Егор положил голову на растопыренные пальцы и начал думать. Ему напрямую этого не сказали, но по голосу брата явно чувствовалось, что дальнейший план действий он предоставляет ему. В голову совсем не лезло никаких интересных идей.

– Сам же говорил, – прервала его размышления Маша, – что планы не для вас.

Она внезапно вошла в комнату и села рядом на койку.

– Очевидно, что ваш план в начале пути был бесполезен и в итоге разрушен. Мы хоть что-то сделали по нему? Не отвечай – не сделали. Видимо, такая вот у нас компания, – Маша встала и навострила раскрасневшиеся уши (Егор первый раз заметил эту ее необычную способность). – Будь что будет, а там посмотрим. Наш фрегат все равно непотопляем, уж тем более не старыми собаками и дряхлыми стариками.

– А ты почему стала такой? – спросил без интереса Егор. – Вроде же за прагматизм была.

Она улыбнулась и вышла, откинув назад шелковистую розовую прядь. Вслед уходящей девушке Егор бросил свой полный грусти взгляд. В ее вальяжной походке он снова углядел эту шаловливую насмешку.

В последний путь Костю провели без пошлостей – все как он просил: был замотан в белую простынку и кремирован. Паша стоял и держал пластиковую коробку с пеплом друга. До того была эта картина дика, что у младшего брата подкосились ноги, и он с трудом удержался рукой за стену. В его мозгу проплыла картина того, как он держит в руках урну своего друга (Яши, например). Ему стало настолько некомфортно, что он уже было хотел выбить из рук Паши коробку, но Егор не посмел принимать решения за и без того настрадавшегося громилу.

Поблагодарив остальных, Паша молча поставил коробочку с пеплом на большую упаковку с завещанием Кости. Здоровяк удалился в свою комнату.

– Как ему только удается держаться столь мужественно и терпеливо? – задался справедливым вопросом Уорвик. – Даже я после смерти последнего члена экипажа пустил скупую слезу…

– Он знал, что Костя умрет, – вдруг сказал Егор, чувствуя какое-то неизвестное ему ощущение. – Он знал, и глаза его говорили об этом еще на поверхности. То, что было во время его утреннего бешенства, не более чем прикрытие.

– Господи, – взялся за грудь генерал, – о чем ты?

Егор посмотрел на него, а потом хрустнул пальцем и сказал:

– Черт, сам