Владимир Мономах - Андрей Сахаров

В этот день полки облачились в брони, закрыли головы боевыми шишаками, поразобрали из обоза щиты и копья. Здесь же Мономах изрядил войско к бою, определил чело, крылья - полки правой и левой руки, дал наказ воеводам, а также тысяцким, которые поведут в бой пепщев.

Теперь войско подвигалось медленно, уже боевым строем. Впереди шел сторожевой полк, потом тремя потоками конные дружины, сзади же тли пешцы, которым надлежало при появлении половцев выдвигаться вперед и стоять в челе войска, принимая на себя первый их удар.

Но проходил час за часом, далеко сзади остался Донец; к вечеру сторожи донесли, что впереди виднеется город Шарукань - половецкая столица. Войско изготовилось к бою, но половцы так и не появились, а вскоре русские воины впервые в своей жизни увидели город, откуда начинались многие половецкие выходы в Русь, куда гнали русских пленников, сгоняли захваченный скот, свозили имение. Руссы смотрели во все глаза, по так и но увидели настоящего города: стояли сотни кибиток, глинобитных домов, шатров, и все это нестройное степное селение было опоясано невысоким земляным валом, который, видимо, и был предназначен для того, чтобы охранить Шарукань от единого коттого набега соплеменников. Здесь, в далекой степи, за десятками рек и речек, Шарукан опасался лишь своих братьев - половецких xanoii, русские же рати никогда не являлись в здешние места, их половцы не принимали в расчет. Теперь же город лежал, по сути, беззащитным перед русскими воинами - большими умельцами брать и пе такие валы, а пастойщие, рубленные из дерева ш даже сложенные из камня

детинцы.

Русское войско подошло почти вплотную к стенам города. Было очевидно, что Шарукана и всего его конного войска в городе нет, а будут ли защищать этот вал горожане и если будут, то как они это станут делать, - было совершенно неясно.

После короткого свещания с киязъями Мономах, которому после Переяславля братья отдали руководство всем русским войском, приказал полкам готовиться к приступу, а поначалу вперед выдвинул попов. Полки приближались к городскому валу, а впереди воинов, одетые в ри-ны, с крестами над головами, шли свящеппослужитзли и пели тропари и кондаки честного креста и канун богородицы.

Перед этим па свещанип Мономах сказал братьям, 'по и Шарукане, как рассказывали сами половцы, жившие в Переяславле, и торки, и заезжие торговые люди, живет много русских людей, не пленных, а либо пришедших сюда в давние времена добровольно, либо челяди, бывшей в услужении ханов, много здесь и христиан, и пусть свя-щепное пение напомнит им о родине, о родных святынях, возбудит их дух, пусть возьмутся русские люди, все тамошние- христиане за оружие.

С городского вала замахали руками, подали знак, и Мономах приказал войску остановиться и пропустить к нему послов из Щаруканя.

…Они сидели на боевых конях, в боевом же облачении - броиях, сияющих шлемах, каждый под своим стягом - русские князья Святополк, Владимир Мономах, Давыд Святославич; сзади обретались их дети и сыновцы, справа и слева теснились дружины, а дальше выглядывали пешцы. А перед князьями в глубоком земном поклоне склонились видные жители Шаруканя, держа в руках чаши с вином и рыбу па огромных серебряных блюдах. Это означало, что половцы сдают город па милость русским и просят пощады, умоляют не разорять город и не жечь его в отместку за все те жестокости, которые совершили они, половцы, в русских землях; откуп же дадут, какой русские князья им укажут.

Все ликовало в душе переяславского кпязя. Наконец-то после долгих лет нескончаемых погонь за уводящими полон половцами, бесконечных страхов перед их выходами, нескончаемых зажженных ими пожаров, истребления городов и сел, стонов смердов и ремесленников, бессильной ярости боярства и дружинников, терявших с приходами степняков своих зависимых людей, свои годами скопленные богатства, - он и его братья, сыновья и сыновцы стоят в середине половецкой земли между Донцом и Доном, и жители Шарукановой столицы сгибаются перед ними, отдавая город в руки руссов. И за этим поклоном виделись ему десятки прошлых битв, мно-гке миры, вечные на словах, назавтра уже нарушаемые, схватки между самими русскими князьями, становившимися игрушкой в руках половецких ханов, и уговоры, уговоры без конца - и Святополка, и Давида, и Олега, и иных князей, и предательские удары в спину Ростислав ичей, Давыда Игоревича, Вссслава Полоцкого и снова пожарища и погони…

Он не чувствовал за своими плечами 58 лет, сегодня его душа ликовала с такой же силой, как в юности, Б пору первых одержанных нобед, первых ободряющих слов

отца.

Мономах выпрямился в седле, нахмурился, приподняв голову, взгляд его прищуренных глаз был устремлен куда-то вдаль, поверх шатров и крыга Шаруканя, его округлое лицо словно окаменело, подбородок потяжелел, а голос стал жестким и державным. Мономах приказывал жителям сдать все оружие, отогнать в русский стан коней, отпустить немедля всех русских пленников, а также пленных торков, берендеев и людей иных земель, кто захочет быть свободным и уйти с Русью. А для войска он просил все золото и паволоки, что есть в домах, все ценное имение, взамен же обещал жизнь и жилища…

Половецкие послы толкли сапогами грязь перед Мономаховым конем, снова и снова кланялись русскому князю.

Это было 19 марта 1111 года.

Войско оставалось в Шарукане одну ночь, а уже на следующий день двинулось еще дальше к Дону, к другому половецкому городу Сугрову, находившемуся в 88 верстах от Шаруканя. Перед подходом к городу русские князья выслали к горожанам своих послов с предложением о сдаче, но половцы отказали и решили биться. Они велели передать Мономаху, что отомстят ему и братьям за смерть своего хана и здесь, на Дону, он испьет свою смертную чашу.

Сугров был укреплен посильнее Шаруканя: земляной

вал здесь был выше, а поверху вала стояло воткнутое

остриями вверх колье.

Co всех сторон русское войско обступило Сугров, но на приступ не пошло, начали метать в город со своих подвижных веж всякий огненный припас и стрелы с горящими смоляными наконечниками. Деревянный Сугров зажегся быстро, запылало и колье на земляном валу, высушенное и прокаленное жарким весенним солнцем. Половцы не умели так, как русские, отбивать приступы и тушить пожары, да и воды в городе было мало - всего ' несколько колодцев для питья. Половецкие воины мота-." ' лись среди горящих домов и кибиток, сбились с вала, который стоял, окутанный клубами дыма. Но руссы ие спешили, и лишь когда весь Сугров занялся огнем, они таранами высадили городские ворота и, разметав около них кучу половцев, ворвались в город.

Сеча продолжалась уже среди огня и дыма, русские.. ' князья приказали пленных ие брать и уничтожить всех половецких воинов, кого увидят с оружием в руках: Мономах хотел иадолго выбить колено хана Сугра из общеполовецких воинских сил, чтобы никогда более это хищное степное гнездо не выплескивало на Русь свои конные рати. Все имение, что сохранилось после пожара, руссы побрали в свой обоз и, отойдя, оставили город в пожарищах и развалинах. Остаток дня и весь следующий день русское войско устраивалось, хоронило убитых, отправляло сильно пораненных воинов назад в Русь; остальные отдыхади, залечивали свои раны, исправляли брони и щиты, брали себе взамен сломанных новые щиты и копья, топоры, мечи, сабли.

Затем, обходя сгоревший Сугров, русские полки двинулись к Дону и через полперехода были уже на его берегу.

Тих и пустыней был берег Дона, вода в низких тра-; вянистых берегах текла светлая и чистая. Сначала вдалеке блеснул он небольшой серебряной полоской, потом, уже ближе, поразил своей красивой плавной излучиной. Красив был Днепр своим быстрым потоком, своими береговыми кручами, тпумпыми порогами, красив был и Дон своим покоем и мирным привольным течением. Не верилось, что здесь, на этих спокойных берегах, десятилетиями зарождались страшные половецкие походы, опустошавшие Русь, иссушавшие душу русского народа.

С негромким гулом русское войско подошло к самому берегу Дона и встало на его берегу. Теперь все смотрели на князей.

Мономах сошел с коня, подошел к берегу реки, снял с головы свой золоченый шлем, нагнулся, зачерпнул им воды из Дона, показал шлем всему русскому воинству и отпил из шлема несколько глотков холодной мартовской воды. И тут же крики ликовадия покатились по русскому войску, воины поднимали вверх колья и мечи, потрясали щитами. Следом за Мономахом под радостный гул из Дона испили Святополк, Давыд, другие князья, а потом к воде подошли воеводы, дружинники, пешцы; каждый воин считал для себя честью вслед за князьями взять из Дона воды в знак великой победы над половцами. Ведь каждый знал, что со времен старого Святослава Игоревича, громившего здесь хазар и сжегшего их крепость Белую Вежу, русские рати не доходили до такой степной глуби.

Плескалась вода в русских шлемах, раскололась допекая тишина криками и громким, возбужденным говором.