Свартхевди - северянин - Goblins

Хорошо, что я успел продать трофеи до нашего отъезда (а вернее, бегства) из Эйхельфельда, так что деньги были. Три меча со сбруей и старый Уиллов клинок, все шлемы и единственную целую кольчугу забрал хольд; все щиты и моя кожаная бронька разошлись по торговцам, а прорубленные кольчуги достались кузнецу. Пришлось немало поторговаться, конечно, но я не продешевил, хотя надуть меня пытались. Особенно старался местный жадный хольд: сначала попробовал зачесть часть трофеев за долг, но расценки лекаря и трактирщика я узнал заранее, и он обломался. Потом, ковыряя ногтем зазубрины на клинке, попорченном фрайхером Адамом об мой щит, он рассказал мне смешную байку о сыром железе и подмастерье кузнеца, чье негодное изделие, дескать, он и держит в руках, чем изрядно меня повеселил.

Я не злился на него. Он видел перед собой молодого дренга, и не мог не попытаться меня надуть. Однако не вышло.

Так что в наших кошелях снова зазвенело, и голодать нам не пришлось. Коровье молоко, овощи, мясо кабанчика, свежий хлеб и сыр — вот то, что нужно для раненого героя, для восстановления сил телесных и от ран скорейшего исцеления. Еще бы деву красивую под бок, дабы немного разнообразить ночное времяпрепровождение, но деву мне не предлагали. Впрочем, и просто спать не в лесу с пауками и муравьями, и не в каменном чулане замка тоже хорошо.

Рана затянулась, оставив неровный багровый рубец со следами стежков, и, хоть и беспокоила, но вполне терпимо, так что все стало, вроде как, и неплохо. Не так, как раньше, но все равно неплохо. И вот, спустя полторы седмицы, мы оседлали наших коней, и снова помчались навстречу Уилловой любви, что свила себе гнездо в вольном городе Эркенбурге.

А в Эркенбурге было хорошо.

Огромный оказался город, больше чем Дорнмауэр, и тем более Эйхельфельд, не говоря уж о Хагале. Я говорил о том, что все упомянутые селения были многолюдны?

Был неправ.

Народу в Эркенбурге было, наверное, больше, чем во всем нашем фюльке. Ну, может, не больше, но сравнимо. И городскими укреплениями местный конунг явно не пренебрегал: высоченные стены и широкие, приземистые башни хоть и не выглядели новыми, но содержались в надлежащем порядке. Видать, было что взять в этом городе, и, возможно, находились желающие это проверить. Толстенные ворота, обитые железом, бдительная стража (спросившая с нас медь за лошадей), жрец в красивой мантии, надзиравший за тем, чтобы не проникла в город никакая нечисть, хитро спрятавшись под человечьей личиной — все тут серьезно оказалось устроено. И даже с первого взгляда понятно: ярл или конунг, взявший на меч такой город, добудет себе великую славу и великое же богатство. Но если защитники будут готовы к нападению, то обойдется это большой кровью. Да и много будет этих защитников: ополчение, гарнизон города, купеческая стража, свита благородных мужей… Еще нидингов всяких из тюрем понаберут, трэлей, бродяг и разбойников, дадут ножи и копья, пообещают прощение и награду в обмен на храбрость…

Но если удачи ярла хватит, то его имя запомнят на века, и в Чертогах Павших, когда он туда явится, то займет место не в конце стола.

Красивый и богатый город.

И море! Море рядом!

Сквозь вонь города я чувствовал его запах, сквозь шум и гомон толпы я слышал плеск волн, крики чаек! Как же мне надоели города и болота, леса и бесконечные дороги, как бы хотелось сменить седло коня сухопутного на скамью коня морского… Песня волн и ветра всегда будет слаще для моих ушей, чем трели всех соловьев в этом краю.

Если задержимся в Эркенбурге, может, отыщу кого с наших краев, узнаю новости. Или весточку отправлю, дам знать, что жив-здоров.

Просто так являться пред очи любимой Уильям не захотел, но и медлить не стал. В городе нашлись особые гостиные дворы, сдававшие комнаты путникам, и мы остановились в одном таком, кстати, недешевом. Сдали коней на конюшню, сложили оружие, кольчуги и прочее барахло в ларь в комнате, и до полудня Уилл приводил себя в порядок. Мылся, брился (хотя брить было особо и нечего), стригся. Добыл из седельной сумки новую одежду, сапоги и пояс, повесил на него новый кинжал в ножнах, и стал выглядеть в обновках, как сын ярла. Меч на месте этого длинного ножика смотрелся бы лучше, но друг ответил, что не на битву собирается. Да и свободный народ тут, в большинстве своем, вооружен был длинными ножами и короткими мечами, на меня, с секирой за поясом, стража поглядывала неодобрительно. Старшой привратной варты даже посоветовал ее прибрать, а то знает он, дескать, о любителях помахать топором из тех, кто носит молот на груди…

Уильям долго стоял перед воротами подворья, в коем проживал свет его очей. Привратник сначала не хотел его пускать, дескать, нет главы семейства, с визитом отбыл, но Уилл настоял на своем.

Я не стал его сопровождать, мне было интересно посмотреть город, и особенно порт. А Уилл пусть насладится встречей с любимой, в делах сердечных ему моя помощь ни к чему. Хотя, последние дней несколько он начисто выел мне мозг, описывая красоты и достоинства суженой, и было бы интересно взглянуть на нее. Но успею еще: на пир он не может меня не позвать, и на сватовство, и на свадьбу, если все у него срастется. А если останется в поместье у любимой, то пришлет вестника в гостиный двор, и предупредит меня.

Так что прогуляюсь пока, осмотрюсь.

Прогуляться не удалось, осмотреться тоже.

Я коротал время, упражняясь в красноречии — от нечего делать, лаялся с уличными мальчишками. Им был безумно любопытен дикий северный варвар, что выглядел почти как человек, и даже умел говорить, чего, по их мнению, от него ну никак нельзя было ожидать.

Развлечение, меж тем, излишне долго не продлилось: за спиной громко хлопнула дверь, раздался шаркающий звук шагов.

— Пойдем отсюда, Сварти! — совершенно убитым голосом Уильям отвлек меня от перечисления умственных ущербностей и физических уродств местных шпанят, которым я рассказывал всю как ни есть о них неприглядную правду — Нечего тут больше делать…

Куда делся мой прежде жизнерадостный друг, что это за потухшие глаза?

— Что случилось, твоя милость? — стало беспокойно мне за баронского сынка — Несчастье какое-то? Кто-то умер? Или не дождалась тебя избранница?

Уильям тяжело вздохнул, в глазах у него стояли слезы.

— Она… — он едва слышно всхлипнул — Ей был нужен вовсе не я…

— А кто?

— Я рассказал ей, что ушел от отца, и что теперь мы можем быть вместе, а она… — он хлюпнул носом — Сказала… Сказала…

— Что ей нужен сын ярла, с землей, домом и дружиной, а безземельным голодранцам в этом доме теперь не рады? — чтобы угадать сие, не надо быть умудренным сединами старцем.