Дворец грез - Паулина Гейдж

— Я знаю. У подножия лестницы он повернулся ко мне, — Но я принадлежу твоему прошлому, моя Ту, и я не хотел, чтобы прошлое вторгалось в твою жизнь без особой необходимости, пока ты не привыкнешь к тому, что теперь стала собственностью Рамзеса. Он попытался выдавить улыбку. — Но, думаю, теперь мы снова можем быть вместе, ничем не рискуя.

«О, я так не думаю, Мастер, — возразила я про себя, у меня по-прежнему бешено колотилось сердце, когда я смотрела на него. Нет, мы рискуем. Потому что я больше не девушка, вожделеющая твоего тела в своих фантазиях. Я опытная женщина. С тобой связана пора моего взросления, и я не могу обожать тебя, как в ранней юности, когда еще не осознавала своих бушующих желаний, но твое тело все еще зовет меня, и я хочу ответить на его призыв».

— Почему ты называешь меня собственностью Рамзеса? — резко спросила я. — Ты ведь не случайно так сказал, правда? Мне не нужно напоминать о моем положении, Гуи, и не пытайся унизить меня. Я никогда не буду всецело подчиняться ни одному мужчине.

— Узнаю свою пылкую крестьянку, — с улыбкой сказал он. — Очень хорошо. Поднимайся наверх, дорогая, и, когда насладишься, я буду ждать тебя в кабинете.

Я медленно поднялась по лестнице, прошла но тихой галерее и остановилась перед закрытой дверью своей комнаты. Дисенк куда-то исчезла. Я была совершенно одна. Глубоко вдохнув, я открыла дверь и вошла.

В комнате все выглядело так, будто я покинула ее всего час назад. Занавеска на окне была поднята, и солнечный свет разливался на гладком полу, расплескивался но скромной кушетке, покрытой свежим покрывалом, рядом с которой стоял все тот же простой столик с единственной алебастровой лампой. Стол, за которым я трапезничала, а Дисенк чинила мои платья, ворча на мое упрямство, казалось, только и ждал, когда я пододвину кресло и с усердием примусь за урок письма

Послышались голоса, я подошла к окну и взглянула вниз. Главный садовник разговаривал с одним из своих помощников, на земле между ними стояла корзина, полная ярко-зеленой рассады. В кронах деревьев у главных ворот порхали, перекликаясь, птицы. Небо сияло голубизной.

Вобрав этот благословенный покой, я присела на край кушетки. Какой маленькой теперь казалась мне комната! Простое убранство, скромная мебель, но с каким вкусом подобрано в ней все и как гармонично. Когда я впервые увидела эту комнату, она показалась мне верхом роскоши. Мне следовало остаться здесь, подумала я. Я могла бы заставить Гуи жениться на мне. Эта благословенная безмятежность могла бы навсегда стать моей. Но потом я вспомнила свой бело-золотой скиф, качавшийся на якоре у причала, представила, как солнце вспыхивает в позолоченных лепестках лотоса, вспомнила мягкий эбеновый блеск своих носилок и встала. Еще раз с удовлетворением окинув взглядом прежнюю обитель, я вышла и закрыла за собой дверь.

Когда я постучалась в кабинет Гуи, он диктовал Ани. Мне позволили войти, Ани поклонился и тут же исчез, и Гуи поднялся мне навстречу.

— Дисенк принесла твою врачебную сумку, — сказал он и начал развязывать сложные узлы на ручках двери внутреннего кабинета. — Я полагаю, нужно немного пополнить ее после того несчастного случая с фараоном. — Шнур упал, и Гуи пригласил меня в кабинет.

Я с радостью последовала за ним, вдыхая слабый, горьковато-сладкий аромат, наполнявший эту маленькую комнату. Гуи быстро зажег лампу.

— Ты блестяще прооперировала его, — продолжат он, открывая мою сумку и снимая с полок фиалы и банки. — Хотя я бы добавил толченой мирры в касторовое масло, которое ты приложила после удаления швов, просто чтобы быть уверенным, что вся ухеду исчезла.

— Ухеду не было, — возразила я, почувствовав себя уязвленной. — Откуда ты знаешь, что я прикладывала, Гуи?

Он быстро взглянул на меня. Я вздохнула:

— А, ну конечно. Паибекаман. А о моих упражнениях в царской постели тебе дворецкий докладывает? Он говорит тебе, сколько раз за ночь Рамзес получает удовлетворение?

Гуи покачал головой:

— Нет. Об этом ты расскажешь сама, если в постели фараона что-нибудь пойдет не так и тебе нужен будет мой совет. Но ты не должна утратить влияние на Рамзеса, поэтому очень важно вести себя как врачевательница. О боги, Ту! Твои запасы шипов акации совсем иссякли! Ты что, снабжаешь противозачаточными средствами весь гарем?

— Нет. Только нескольких женщин, — промямлила я. — Я почти все использовала сама.

Он не стал комментировать это, наполнил банку, закупорил ее и поставил в мою сумку.

— Продолжаешь ли ты регулярно тренироваться? — спросил он. — Внимательно ли следишь за тем, что ешь и пьешь? Дисенк готовит тебе сама? Она пробует то, что приготовлено другими?

Вспомнив Аст-Амасарет, я кивнула, потом рассказала ему о неприятном визите в покои Старшей жены. Он слушал внимательно, продолжая пополнять мою сумку. К моему великому сожалению, мы вышли из комнаты, где хранились травы, и уселись в кресла во внешнем кабинете. Гуи налил вина.

— Если ей не удалось запугать тебя, значит, будет пытаться влиять на твои отношения с Рамзесом, — сказал он. — Пусть думает, что у нее это получается. А как наш божественный правитель? Все еще отчаянно влюблен в тебя?

Расслышав явно циничные интонации в его вопросе, я вдруг остро ощутила вину перед фараоном, вспомнила его теплые карие глаза, когда он схватил мою руку и признался, что любит меня, но я прогнала переживание прочь и довольно быстро ответила на вопрос. Гуи посмотрел на меня долгим взглядом, потом медленно улыбнулся.

— Ты отлично справляешься, — похвалил он меня. — Я горжусь тобой, моя Ту.

По непонятным причинам у меня возникло беспокойство. Вопросы Гуи и его глубокая заинтересованность в моих ответах раздражали и обижали меня. Все это казалось не очень важным, и я хотела было сказать ему, что меня больше не волнует судьба Египта, но не осмелилась.

— Смешно надеяться, что я могу оказать на него какое-то политическое влияние, лаже если он безумно влюблен в меня, — осторожно сказала я. — Я могу проводить все свое время в его личных покоях, но я не такая уж важная персона, чтобы присутствовать на официальных приемах или переговорах с иноземцами. Я довольно смутно понимаю, что на самом деле происходит в кабинетах его министров. Однажды мне довелось слышать, как Рамзес с сыном горячо спорили о царской внутренней политике, и тогда я поняла, что на мнение фараона повлиять невозможно. — Я выпрямилась в кресле и поставила на стол бокал. — В самом деле, Гуи, если он не хочет слушать собственного сына, почему он должен послушать какую-то наложницу, как бы привлекательна она ни была?

— Потому что эта самая наложница — совсем другое дело, — твердо сказал Гуи, — Она умна, она много времени проводит с фараоном, и чем больше времени она с ним проводит, тем глубже проникают в его сердце и разум ее искусные пальчики. Это возможно, Ту. — Он сложил руки на груди и наклонился ко мне. — Торговые посланники фараона скоро вернутся из плавания к далеким пределам Великой Зелени. Когда их груз будет подсчитан, военачальники обратятся к царю с прошением увеличить жалованье их солдатам. Попытайся убедить Рамзеса быть великодушным. Жрецы будут требовать себе большую долю и вопить, что фараону необходимо принести богатые дары богам в благодарность за успешное плавание. Сделай все возможное, чтобы боги этой благодарности не получили. —  Его красные глаза сузились.

— Ты не служишь ни одному из богов, правда, Гуи? — тихо спросила я. — Ты не используешь свой дар предвидения в их пользу и не считаешь никого из них источником твоей магической силы. Кому ты тогда поклоняешься? Ты лично? Кому по-настоящему принадлежит твое сердце?

Его глаза превратились в узкие щелки.

— Я не отвечаю на такие вопросы, — еле слышно прошептал он, — Я вижу, что незрелый ребенок, которого я подобрал в грязи Асвата, превратился в очень непростую женщину. Будем в этом деле действовать сообща, Ту. Награда будет очень велика.

Мне вдруг стало холодно.

— Для Египта или для тебя? — выдавила я.

Он вдруг успокоился, напряженность исчезла из его взгляда.

— Для обоих, — живо ответил он. — За какое чудовище ты меня принимаешь, дерзкий ребенок? Это душный воздух гарема, кишащий слухами и сплетнями, так повлиял на твой разум?

— Что твое предвидение говорит тебе о будущем, Гуи? — настаивала я. — Или оно показывает тебе только твои мечты?

Некоторое время он сидел, тяжело дыша и закусив подкрашенную губу, потом его лицо прояснилось. Он улыбнулся:

— То, что оно говорит мне, касается только меня. Если я предсказываю фараону, это тоже касается только его. Делай то, что ты можешь, Ту. Я не прошу большего. Разумеется, я не жду, что ты пожертвуешь собой ради процветания Египта. Наслаждайся царем. Наслаждайся тем, что он может дать тебе. Почему нет? — Он поднялся, налил мне еще вина, приблизив лицо почти вплотную. Я мучительно сознавала его близость, его губы были совсем близко от моих губ. — Еще я слышал, что он подарил тебе землю. Это правда? Мудрое решение. С твоей стороны было умно попросить его об этом. Мой землемер Атирма не раз помогал женщинам гарема. Когда у тебя будут на руках свитки, пошли за ним. Он честный человек. Если захочешь, мой смотритель может взять на себя заботу о твоем урожае или стадах. Он обеспечит тебе доход.