О смелых и отважных. Повести - Млодик Аркадий Маркович

Конопатый притащил с собой рулон какой-то бумаги и развернул перед Хрящом. Это была сорванная с забора цирковая афиша. Большой слон держал в хоботе флаг с надписью: «Цирк шапито. Слон и другие всемирно-известные аттракционы. Спешите! Спешите! Спешите!»

— Вот это верблюдище! — сказал один из телохранителей.

— Это слон! — поправил его Хрящ.

— Всемирно-известный! — добавил Конопатый.

— Откуда знаешь? — спросил царёк.

— Написано.

— Где? — Хрящ поводил глазами по афише, хотя не знал ни одной буквы. — Не вижу!

— Не видишь? — хитренько переспросил Конопатый. — Пожа! — Он вытащил из-за пазухи бинокль и повторил: — Пожа!… Глаз — как шило! Сказал — наколол!

— За это получишь добавку! — объявил Хрящ, приставил бинокль к глазам, посмотрел на афишу и подтвердил: — Теперь вижу… Надо будет сходить… Разведай про цирк!

— Могу.

Наверху просвистел караульный — два раза. Это означало, что идут не свои, но и особой опасности нету.

— Кого несёт? — удивился Хрящ и спрятал бинокль.

Мальчишки замолчали, выжидательно поглядывая на заваленный кирпичами вход в бывшую котельную. Послышались шаги, уверенные, хозяйские, и в подвал вошли Трясогузка и Мика.

— Хрящу — наше с кисточкой! — поприветствовал царька командир. — И Конопатый тут?… Здорово, Конопатый!

Трясогузка чувствовал себя как дома.

— Слушай, Хрящ! Опять к тебе… Без тебя, знаешь, — туго!

Ну, чего, чего? — спросил польщённый царёк.

— Привёл своего человека! — Трясогузка показал на Мику. — Ты уж его не обижай и работать не заставляй — воровать он не умеет.

— На что такой нужен? — произнёс Хрящ. — Второй Малявка! Лишний рот!

— Мы за него пай вложим! — пообещал Трясогузка. — За нами не пропадёт! Сам знаешь!… Поладили?… Не обижай — наш человек!

— Отчаливай! — согласился Хрящ. — Не обидим.

Трясогузка протянул Мике руку.

— Держись… Мы часто заходить будем.

— Эй! — крикнул Хрящ, когда Трясогузка уже пошёл к выходу. — Лови!

Блеснув стёклами, полетел бинокль. Трясогузка поймал его, вернулся и похлопал Конопатого по плечу.

— Спасибо! — А Хрящу сказал: — И тебе это зачтётся!

— Ха! — презрительно ухмыльнулся царёк, но в душе он был рад слышать это многозначительное обещание.

С первой встречи с Цыганом и Трясогузкой Хрящ почувствовал, что за этими мальчишками, внешне похожими на других беспризорников, скрывается какая-то таинственная сила. А силу царёк уважал.

Когда Трясогузка ушёл, все уставились на Мику. Конопатый даже обошёл вокруг него, осмотрел со всех сторон и спросил:

— А не ты в шляпке бегал?… Глаз — как шило!… Может, ты — девчонка?

Мика похолодел. От первой встречи зависит все. Как он себя покажет, так к нему и будут относиться потом. И Мика набросился на Конопатого. Оба упали на пол.

— Я девчонка? — кричал Мика, работая кулаками. — Девчонка?… Девчонка?

Драться Мика не умел, но сила у него была, и Конопатый почувствовал её. Вывернувшись из-под Мики, он отскочил в сторону. А Мика упрямо шёл на него, приговаривая:

— Девчонка?… Девчонка?… Сейчас получишь от девчонки!

— Отстань! — оттолкнул его Конопатый.

Он тоже не умел и не любил драться. Но Мика петухом наскакивал на него, пока Хрящ не гаркнул:

— Ша!… Расчирикались!

Телохранители растащили мальчишек.

— Проверил? — насмешливо спросил Хрящ у Конопатого. — Девчонка?

Тот потёр ребра и признался, без всякой злобы посмотрев на Мику:

— Не похоже! — А потом добавил с недоумением: — Но глаз-то — шило! — и опять взглянул на Мику.

Один за другим стали появляться беспризорники. Начался обычный предобеденный ритуал. Хрящ сидел в плетёном кресле перед широкой доской, положенной на кирпичи. Мальчишки подходили и выкладывали на доску свою добычу. Отчитавшись перед царьком, они усаживались вдоль стен, поджидая остальных беспризорников. Мика стоял сзади царька, как третий телохранитель. Мальчишки видели его, но никто не спрашивал, кто это такой. Хрящ знает — этого достаточно.

А на доске росли и росли горки всякой снеди: творог в тряпице, горсть подсолнечных семечек, четыре огурца, кусок вяленой медвежатины, два яйца. Следующий беспризорник подошёл к доске и потряс плечами, освобождаясь от какого-то невидимого груза. К его ногам из-под одежды выпала связка сушек. Он поднял её и положил перед Хрящом. Царёк только взглянул на телохранителей, и те набросились на беспризорника. Четыре руки огладили, ощупали его, и на доске очутились ещё две сушки, которые мальчишка прятал за пазухой.

— Без обеда! — изрёк Хрящ.

Подошёл Малявка, жалкий, с обречённым лицом, с губами, заранее сложенными на плаксивый манер. Руки он держал за спиной.

— Опять? — спросил Хрящ и, не дожидаясь ответа, повернулся к левому телохранителю. — Который день он пустой?

— Третий.

— Позавчера кормили?

— Кормили.

— Вчера?

— Кормили.

Хрящ посмотрел на Малявку и вынес приговор:

— Вчера задарма кормили, позавчера кормили — сегодня великий пост.

Малявка всхлипнул и без всякой надежды показал палку, которую держал за спиной.

— А это не примешь?

— Покажи-ка! — воскликнул Мика.

— Не лезь! — осадил его Хрящ и сам взял палку с большим серебряным набалдашником.

Мике показалось, что именно эта палка была в руке у Бедрякова, когда он приходил к отцу.

— Где взял? — спросил Хрящ у Малявки.

Маленькая надежда засветилась в глазах у мальчишки, и он, всячески стараясь разжалобить царька, рассказал, как его чуть не убили в лесу за станцией. Он скрыл, что собирал там бруснику, а в остальном не соврал ни слова.

Сначала он услышал крики, потом выстрелы. Малявка испугался и спрятался в кустах. Мимо пробежал хромой человек с палкой. За ним гнались солдаты, стреляли на бегу. Человек с палкой упал. Солдаты уволокли мёртвого к станции, а палка осталась в брусничнике. Не заметили её семеновцы или забыли.

Хрящ погладил серебряный набалдашник, как скипетр, взял трость, приосанился. Эта вещица ему понравилась.

— Пост отменяю! — сказал он и добавил: — На два дня.

А Мика готов был расцеловать Малявку за эту новость. Теперь отцу ничто не угрожало…

Беспризорники все шли и шли. На доске уже лежали и куски домашней колбасы, и сахар, и снетки. Стояли даже два глиняных горшка, украденных из чьего-то погреба. В одном горшке — ещё тёплая гречневая каша, в другом — сметана.

Увеличилось и число наказанных. Иной раз Хрящ просто тыкал пальцем в какого-нибудь беспризорника и, ничего не объясняя, говорил:

— Ты уже наелся. Обедать будешь завтра.

Никто не спорил, потому что царёк редко ошибался. Он каким-то чутьём узнавал провинившегося.

Когда все пришли, Хрящ торжественно объявил:

— Делёж!

Все бросились к доске. Наступил самый ответственный момент. Хрящ мог дать больше или меньше, мог выбрать что-нибудь вкусное, а мог сунуть горсть семечек — и все.

— Слушай, Хрящ! — смело, как Трясогузка, сказал Мика. — Подожди!… Сколько, по-твоему, вся эта еда стоит?

Царёк снял цилиндр, положил его рядом с собой на доску.

— Купить хочешь?

— Продай!

— Гони десятку!

Беспризорники думали, что все это шутка. И Хрящ назвал цену тоже в шутку. Откуда у этого оборвыша десятка? Да и зачем ему эта торговая сделка! Но Мика вытащил из кармана десять рублей и положил на цилиндр.

— Моё? — спросил он, указывая на еду.

— Забирай, — растерянно произнёс Хрящ, не успев сообразить: выгадал он или проиграл.

— Жадюга! — крикнул Малявка Мике. — Обожрёшься! Лопнешь!

— Не лопну! — весело ответил Мика. — Конопатый! Ты своим глазом хвастаешься!… А ну-ка, раздели на всех поровну!…

ПОМОЩНИКИ

О несчастье, которое произошло в доме Митряевых, узнала вся Чита. Старики припоминали прошлое и говорили, что над этим родом всегда висело какое-то проклятье. Пожар и бегство управляющего, прихватившего с собой деньги и девочку, — новое тому подтверждение. И когда Платайс, мрачный, подавленный случившимся, вошёл в церковь, многие оглянулись на него — кто со злорадством, а кто и с сожалением.