Максимализмы (сборник) - Михаил Армалинский

Едучи на машине погружённым в такие мечтания, он попал в аварию и пролежал в коме два года. За это время его слава выросла до знаменитости и деньги за бестселлерство скопились великие.

Так что когда писатель вышел из комы, то он проснулся как и мечтал – знаменитым и богатым. А прошедшие два года ощущались для него пронёсшимся мгновеньем.

Ё-моё

Попытки избавиться от буквы ё – это попытка ограничения ебли, орфографически обозначаемой этой буквой.

Мою борьбу за сохранение и использование буквы ё можно назвать «ё-моё».

* * *

Когда в злобе бросают: – «Я тебя ебал!», – то делается это для того, чтобы использовать еблю как способ срывания с человека всякой личины, искусственности, помпезности, необоснованного величия или показной значимости, поскольку именно в ебле человек лишается всего наносного.

А срывание наносного чаще всего воспринимается как оскорбление.

Борьба за боль

Во всех видах спортивной борьбы мужчины обхватывают друг друга посильней, чем в страстных объятиях, руки и голова одного часто оказываются между ног другого. Они хватают друг друга за руки и за ноги, пытаясь их сломать. Они трутся потными телами, чтобы нижний не смог оказаться наверху. В самой жестокой борьбе (cage fight) происходит самый большой телесный контакт, так как бойцы дерутся с голыми торсами и босыми.

Чем больше бойцы приносят друг другу боли или сдавливают шею, чтобы прекратить подачу воздуха в мозг, тем более оправдан их тесный телесный контакт.

То есть в боли или в смерти мораль разрешает мужчинам обниматься.

Но чуть дело доходит до наслаждения, как те же мужчины при малейшем телесном контакте переименовываются в гомосексуалистов и изгоняются из среды «мужественных» мужчин, подвергаясь издёвкам и пренебрежительному отношению.

Таким образом, общество, оказывается, не возражает против тесного контакта между мужчинами при условии, что они приносят друг другу не наслаждение, а боль.

Первый признак античеловечности нашего общества – это его страх перед наслаждением. Общество ревнует человека к наслаждению, зная, что человеку в наслаждении становится наплевать на общество, и оно теряет над ним власть. А лучший способ отогнать наслаждение – это с помощью боли. Вот почему общество готово узаконить всё, что приносит человеку боль и сделать противозаконным всё, что приносит человеку наслаждение.

* * *

Нельзя близко подходить к народу – могут принять за народ.

Деньги – время

Если время – деньги, то верно и обратное: деньги – время. Время можно исчислять в долларах, например: «десять тысяч долларов спустя» – недаром же деньги «спускают».

Подобным образом относительность времени тесно связана с относительностью денег. Так одному человеку, чтобы заработать десять тысяч, потребуется год, а другому – день. Нечто похожее происходит и со скоростью их траты.

Чем больше денег, тем больше удаётся замедлить течение времени, то есть втискивать большее количество событий в единицу времени. Так, если у тебя есть деньги, то ты выбираешь наиболее скорую доставку купленного товара и таким образом уже на следующий день начинаешь им пользоваться, достигая вожделенной цели.

При отсутствии денег даже если ты и можешь купить такой же товар, то доставка его будет длиться десять дней, так как это самый дешёвый и доступный тебе метод доставки, а значит использование этого товара и достижение цели отложится на десять дней.

И так с каждым шагом.

Замедление времени с помощью денег осуществляется и на пространствах любви. Так остановка прекрасного мгновенья с женщиной может длиться значительно дольше, когда у тебя есть деньги купить несколько красавиц, сменяющих или дополняющих одна другую, тогда как без денег мгновенье проносится почти незаметно при соприкосновении с одной надоевшей кисло-тоскливой бабой.

Деньги через время влияют и на пространство – чем больше денег, тем большим пространством ты можешь владеть (тем больше дом, в котором ты живёшь).

Короче, без денег нет тебе ни времени, ни пространства.

* * *

Когда я сажусь за стол, полный яств, я радостно твержу: «Не хлебом единым!»

О наказаниях

Ныне все наказания свелись к тюряге и смертной казни – универсальным наказаниям за разнообразные преступления. Штрафы и прочие мелочи я не беру в рассмотрение.

Идеология иудо-христианства больше всего заботится о душе, считая её главной по отношению к телу, однако от пыток, избиений и прочих телесных воздействий люди отказались во имя истязания души – а что, как не истязание души есть заключение в тюрьму, да ещё на долгий срок. Тем более что особенно в европейских комфортабельных тюрьмах тело совершенно не страдает, а страдает лишь душа, подвергаемая пытке изоляции или даже полного одиночества.

Таким образом, за преступление наказывают душу, а не тело.

И только в крайнем случае, да ещё далеко не везде, тело уничтожают смертной казнью. То есть промежуточного ничего нет: либо безмерно над душой измываются, охраняя тело, либо раз – и тело уничтожают вусмерть. Отпуская душу на все четыре стороны.

Про евреев

Евреи – это подавляющее меньшинство.

Женская сексуальность песни

О том, что структура всякого музыкального произведения иллюстрирует половой акт я писал не раз. Но тут, слушая волшебную песню Out of the Game из одноимённого альбома Rufus Wainwright я сделал ещё один шажок в осмысливании этой иллюстративности. Как принято, структура этой песни состоит из запева и припева, причём после двух куплетов делается инструментальный проигрыш и песня заключается последним куплетом.

Припев (Look at you, look at you) ярко меняет ритм и возвышает чувства в исключительно очевидном в песне музыкальном оргазме.

Тот факт, что этот музыкальный оргазм повторялся три раза, без всяких пауз и только после второго раза с кратким отдыхом проигрыша, растолковал мне, что сексуальная структура песни – исключительно женского рода, ибо только женщина может испытывать оргазм за оргазмом припева при непрекращающемся интенсивном возбуждении запева и разнообразящем возбуждение музыкальном проигрыше.

Будь у песни мужская структура, песня состояла бы из лишь одного куплета, припева и запева, а затем паузы, более или менее продолжительной, которая была бы по сути концом песни. Такая мужская структура песни была бы для слуха, для мечты, рождаемой песней, неудовлетворительной и разочаровывающе прерывисто-краткой.

Истинный прообраз наслаждения в прекрасной песне может демонстрироваться наслаждением только женским, которое способно длиться значительно дольше и многократней, чем мужское.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});