Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1 - Семен Бабаевский

— Да вот и Прохор! Откуда он взялся? — Афанасий сложил у рта ладони ковшиком и крикнул: — Про-о-о-хор. Э-ге-ге-гей!

Снизу, точно эхо, донеслось:

— Ого-го-го-го!

— Бежим! — крикнул Семен.

Разборка залома — трудная и опасная работа. Гонимый потоком, лес сбился в кучу, сплелся, запутался так искусно, что разобраться в этом сплетении, найти нужные концы, чтобы потом развязать весь узел, — дело не простое. Лежащая на воде стена бревен покачивается, как понтонный мост, а у берега она плотно прижата и местами уже сидит на дне. Вода с такой силой сдавливает бревна, что они глухо потрескивают и на них лущится кора.

Разборкой руководил Прохор. Ему во всем беспрекословно подчинялись молодые молевщики. По его указанию они сплавляли по течению одно бревно за другим. Через некоторое время натиск воды уменьшился, и весь плот, почуяв свободу, зашатался. В углу, ближе к быстрине, где стоял со своей бригадой Семен, откололся огромный кусок залома. Тут надо было не упустить и минуты, чтобы сильно толкнуть бревна, направить их на быстрину, — в этом был ключ к успешному разбору всего залома. Семен это хорошо понимал.

— Хлопцы! — крикнул Прохор. — Ударьте баграми!

Семен первый кинулся к отколовшемуся плоту и с разбегу, как копьем, ударил багром. Образовалась неширокая прогалина, в ней бурлила вода. Бревна отошли еще дальше и потянули багор, глубоко вонзившийся в мокрое дерево. Семен хотел вырвать его, потянул к себе, но под ногами у него зашаталось бревно, он потерял равновесие и сорвался в воду. И в тот момент, когда он, схватившись за ствол, поднялся по пояс и подал руку подбежавшему Афанасию, вода сзади него приподняла большое бревно; оно покачнулось и ударило Семена в затылок… Семен упал. Его подхватил под руки Афанасий. Семен еще помнил, как бревна, гонимые водой, тронулись с места и сдавили ему обе ноги ниже колен, но боли не почувствовал. Он потерял сознание.

…Далеко за порогами лодка плыла по спокойному течению реки. Афанасий сидел у весел и старался не смотреть себе под ноги. На дне лодки на сене лежал Семен, бледный, с закрытыми глазами. У изголовья, согнувшись калачиком, неслышно плакала Анфиса. Только вблизи Усть-Невинской Семен открыл глаза и, не понимая, где он и что с ним, увидел синее небо и на его фоне, как рисунок на синей бумаге, залитое слезами лицо Анфисы.

Глава XXVII

Только на третий день с попутной машиной в Чубуксунский лагерь вернулся Прохор Ненашев. Смущенно поглядывая на Сергея, он сбивчиво рассказал о несчастном случае на разборке завала. Сергей слушал молча, широкие его брови нахмурились.

— Эх, Прохор, Прохор, — сказал он, — лучше бы ты с такой вестью и не приезжал. Как же это могло случиться? Ты человек в этом деле опытный, как же ты мог…

— Недоглядел. Он же горячий, кидается. То, что провалился, — не беда, со всеми такое случается. Искупался бы — и все. А тут, как на грех, вода наперла, бревно, чертяка его возьми, высунулось и садануло.

— Вода! Бревно! А ты где был?

— Да тут и был. Это же произошло в одно мгновение. Мы кинулись к нему, а он уже без чувства… Вдобавок и ноги подавило.

— Он так и не очнулся?

— Не знаю. Мы еще остались, а Фоменков Афанасий увез его на лодке в станицу.

Сергей поручил руководство сплавом Прохору (работа уже приближалась к концу), подседлал застоявшегося жеребца и ускакал в Усть-Невинскую. Всю дорогу думал о Семене. «А что, если увечье тяжелое?» Старался чем-нибудь успокоить себя, смотрел по сторонам, вспоминал о предстоящем празднике, а тревожные мысли о друге ни на минуту не покидали его.

В лагере у обрыва его встретили Игнат, Грицько, Никита и подробно рассказали, как Семен упал, как его уложили на лодку и отправили в станицу. Варя, заменившая Анфису, упрашивала Сергея пообедать, хвалила свежий, с помидорами, борщ. Сергей от обеда отказался, выпил, не слезая с седла, воды и ускакал.

Подъезжая к Усть-Невинской, Сергей еще издали увидел то место на реке, где была устроена коренная запань для приема бревен… Знакомый перекат, лежавший наискось, нельзя было узнать — весь он был запружен бревнами. Запань разрослась и в длину и в ширину, уровень воды поднялся — образовалось небольшое озеро. Бревна высоким и широким завалом, похожим на противотанковое укрепление, перепрудили Кубань. Вытаскивать лес из воды не успевали, хотя и приспособили для этого трактор. По берегу лежали в штабелях и вразброс уже высохшие, отлично вымытые бревна. Вода их не только вымыла, но и так почесала о камни, что на многих стволах не уцелела кора… «А здорово получается, — подумал Сергей, подъезжая к запани. — Еще недавно весь этот лес находился в Чубуксунском ущелье. Теперь же он здесь. И все это делала вода, помогая людям. Берите и стройте! Какая сила!»

Савва Остроухов только пришел на запань сказать бригадиру по приемке леса, что завтра прибудет еще один трактор. Увидев подъезжавшего на знакомом жеребце всадника, Савва побежал ему навстречу.

— Сережа! — крикнул он. — Посмотри, что у нас тут делается! Пристань у берегов Усть-Невинской! Свой лесной склад. И плывут, и плывут, и плывут! Вот если бы Кубань всегда была такая щедрая.

— Были бы мы на работу щедрые, — ответил Сергей, — а Кубань свое сделает. Сила необыкновенная! — Сергей передал поводья Савве. — Горячего ты мне дал коня. — Он задумчиво посмотрел на запань. — Да, Савва, скоро сплаву конец. Ну, ничего. Мы одно плотбище очистили, хватит нам на много лет. А вы, я вижу, механизировали работы?

— Директор МТС прислал трактор. И еще один обещал прислать, а сам заговаривал со мной насчет леса для мастерских… Они у них без крыш.

— Поможем, — сказал Сергей, любуясь запанью.

— Конечно, помочь надо. А без тракторов мы бы тут запарились. Ты посмотри, уже зацепил целую вереницу. Потащил! А какой лес! Это же богатство… Да, чуть было не забыл. Тебя разыскивал какой-то военный. Я сказал, что ты в горах. Не повстречались?

— Никого я не видел. А как тут мой друг?

— Лежит, бедняга. Из района я привозил хирурга. Осмотрел. Говорит, что кость не повреждена.

По настоянию Анфисы, Семена из лодки перенесли не к бабке Параське, а к Тутариновым. Его уложили в передней комнате на взбитой перине. Позвали фельдшера. Прибежал Савва и распорядился послать в район тачанку за хирургом. Анфиса, похудевшая, со слезами на глазах, ни на минуту не отходила от кровати. С матерью говорила неохотно. Будто и слушала то, о чем ей говорила Ниловна, но ничего не слышала, будто и смотрела на мать, но ничего не видела.

— Мамо, не трогайте меня.

Всю ночь Анфиса просидела у кровати больного. Семен лежал тихо, дышал спокойно. На рассвете, не открывая глаз, попросил воды. Пил короткими, жадными глотками.

— Сережа еще не приехал? — спросил он.

— Должен бы скоро приехать, — успокаивала Анфиса. — А тебе уже лучше? Ну, посмотри на меня.

Семен открыл глаза. Сухие его губы болезненно скривились.

— Видишь, Анфиса, какой я стал. — Он потрогал рукой забинтованную голову. — Прилипло.

Вошел Тимофей Ильич, остановился возле кровати. Анфиса не замечала отца. Перевязывая Семену голову, она одной рукой обняла его за шею, другой заматывала бинт. Старик видел ее тоскливые, с высохшими слезами глаза, почерневшее лицо. «Недаром же говорится, — думал он, — суженого и на коне не объедешь».

Когда Семен снова лежал на подушке, Тимофей Ильич подошел к нему.

— Ну, Семен, как твои дела? — спросил он участливо.

— Лежу…

— Вижу, что лежишь. Надо тебе парное молоко пить. Я сказал Ниловне, чтоб подоила корову. Молоко, ежели пить прямо после дойки, — силы прибавляет.

— Ничего мне не хочется.

— А ты пей, хоть и не хочется.

Ниловна вошла с дойницей. Тимофей Ильич взял кружку, зачерпнул теплого, вспенившегося молока и заставил Семена выпить.

После завтрака, собираясь идти на огороды, Тимофей Ильич наказал жене:

— Ты оставайся дома. Может, что помочь надо. Да еще скажи Анфисе и Семену, что я противиться не буду. Бог с ними, пускай паруются.

— Как я вижу, они уже спаровались, — сказала Ниловна.

— Теперь-то и ты увидела.

— И раньше я тебе говорила, да ты тогда глухой был.

— Глухой, глухой, — обиделся Тимофей Ильич. — Знать, плохо говорила, оттого и не слыхал.

На третий день утром Тимофей Ильич снова зашел к Семену. Анфиса сидела на стульчике и спала, уронив на кровать голову. Семен приподнялся, опираясь локтями в подушку.

— Лежи, лежи, — сказал Тимофей Ильич. — Ну, как молоко, помогает?

— Сегодня мне уже лучше.

— А я тебе что сказал? Анфиса! Вставай! — Тимофей Ильич разбудил дочь. — Беги, неси дойницу.

Анфиса вышла из хаты.

— Вот только ноги, — проговорил Семен, — точно и не мои.

— Ничего, подживут и ноги. Теперь тебе залеживаться нельзя. Надо свадьбу справлять.