Аутодафе - Алексей Пехов

— Извините, что побеспокоил, синьоры. Я всего лишь хотел поздороваться с синьором стражем. Помните меня, синьор ван Нормайенн?

— Ланцо ди Трабиа, кавальери герцога ди Сорца, — сказал я, вставая со скамьи и пожимая ему руку. — Вот видите, мы все-таки встретились. А вы говорили, что невезучи.

— Наверное, Господь решил не забирать меня к себе слишком рано. Я рад нашей встрече.

— Я тоже. Это мои друзья, господин Шуко и господин Сильбер. Господа, это Ланцо ди Трабиа.

— Присаживайтесь, — благодушно сказал Натан. — Вы ведь из Каверзере? У нас как раз вино с вашей родины. Выпьем за знакомство.

— Судя по следам на руках, вас коснулся юстирский пот. Прошлогодняя эпидемия? — хмуро спросил его Шуко.

— Именно так, синьор. Солезино. Там мы и познакомились с синьором Людвигом.

— Проклятый город. Вам повезло, кавальери. Редко кому удается пережить мор. Пойду подышу воздухом.

Он встал, кивнул нам и направился к лестнице, ведущей на улицу.

— Я чем-то его расстроил? — спросил у меня каверзерец.

— Не обижайтесь на него, — извинился Натаниэль за друга, опередив меня, — Шуко потерял в Солезино жену.

— Понимаю.

Прошлой осенью на ночной дороге, среди гниющих трупов, по пути в город, где свирепствовала самая страшная болезнь, которую когда-либо знало человечество, Ланцо ди Трабиа был болен и умирал, мы распрощались возле городских стен, и, признаться, я не надеялся встретить его живым. Хотя, если честно, уже после Солезино несколько раз думал о том, что с ним случилось.

— Как поживает молодой герцог? — спросил я у него.

— Он не смог пережить мор. Как я слышал, заболел на следующий день после нашего расставания и умер в своем охотничьем доме вместе со всеми слугами. Так что я остался без покровителя и перебрался сюда. В окрестностях Солезино сейчас делать, увы, нечего.

— В Каверзере из-за прошедшего мора и того, что наследников у династии ди Сорца больше не осталось, царят беззаконие и беспорядки. — Натаниэль положил локти на стол.

— Продовольствия до сих пор не хватает, зима вышла голодной, на полях почти никто не работает, купеческие караваны тоже предпочитают обходить край стороной. Мелкие дворяне сражаются друг с другом за право стать более крупными. Болезнь обнажила старые язвы, так что теперь несколько лет в этом котле будет бушевать пламя.

— Лоренцо! — крикнул из-за стола молодой человек, очень светловолосый и светлоглазый для уроженца Литавии, что говорило о старой крови. — Ты что там застрял? Бери своих друзей и возвращайся!

— Мне и здесь хорошо, — пожал плечами Натаниэль. — Еще три бутылки вина осталось.

— Это герцог ди Козиро, владелец Ульветты и Ловирингии, зачем обижать его из-за такой малости? — сказал кавальери.

— Мы сейчас подойдем, синьор ди Трабиа, — кивнул я и, когда он ушел, произнес: — Не будем отказывать герцогу, Натан.

— На тебя это непохоже, Людвиг. Обычно ты не угождаешь всесильным вельможам. Но я не против веселой пирушки, — хмыкнул ньюгортец, вставая и беря в руки оставшиеся бутылки, собираясь направиться к чужому столу.

— Я уже достаточно нажил себе врагов среди влиятельных господ. Не вижу причин заводить еще одного. Кроме врагов нужны и друзья.

— Очень мудро, Синеглазый. Очень мудро. Гертруда будет тобой гордиться.

Было за полночь. Герцог ди Козиро, потомок королей, один из могущественнейших людей севера Литавии, богатей, повеса, игрок и дуэлянт, в залитой вином рубахе, с лихорадочным блеском в глазах, приобняв щербато улыбающегося Натаниэля, рассказывал ему на ломаном ньюгортском о том, как его дед, обладавший даром Видящего, пытался выгнать душу из фамильного замка.

От знакомства сразу с тремя стражами его светлость пребывал в полном восторге. Ему было чуть больше двадцати, он горел жизнью, жаждал приключений и оказался неплохим человеком. Вернувшийся Шуко подсел к нам, но молчал, хмурился, отвечая редко и односложно, задумчиво поглядывал себе в кружку с явным желанием посильнее напиться. Кроме нас, ди Трабиа и герцога за столом остались только четверо, остальные разошлись по домам.

Джузеппе Меризи — придворный художник, скульптор и поэт его светлости — с приятным, округлым лицом и модной ветецкой бородкой. В кожу его длинных, изящных пальцев въелась едкая краска, и от него пахло мастерской художника, несмотря на дорогие духи из Прогансу. Характер у этого человека оказался задиристый и вспыльчивый. В любой фразе, в любом жесте или взгляде он видел вызов, а слова Шуко о том, что тот не любит стихи, счел личным оскорблением, и лишь грозный окрик герцога и его гневный удар кулаком по столешнице остановил задиру.

— От Меризи много проблем, — поделился со мной ди Трабиа. — Он чертовски талантлив, почти такой же гений, как художники прошлого века, работавшие над заказами трех Пап и пяти королей, но больше занят дуэлями и безумными кутежами, чем творчеством. Он не в тюрьме лишь потому, что пользуется покровительством его светлости, но даже его терпение иногда дает трещину.

— Хорошо владеет рапирой? — Шуко исподлобья посмотрел на сидевшего по другую сторону стола от нас черноволосого мужчину.

— Не покривлю душой, если скажу, что он лучший из всех, кого я видел. Я выигрываю у него лишь каждый шестой поединок, а я был не последним фехтовальщиком в отряде герцога ди Сорца.

— По мне, лучший сейчас сидит с вашим господином, — тихо произнес Шуко, но ди Трабиа его не расслышал.

Еще одним другом герцога ди Козиро был совсем еще молодой человек, которого все называли Птенчиком. Птенчик это прозвище воспринимал совершенно спокойно, оно его абсолютно не смущало. Право слово, некоторые благородные могут не обращать внимания на такие мелочи, особенно если у них на плечах цепь с тремя крупными рубинами и знаком виноградной лозы[24] в придачу.

К нему начал задираться Меризи, но Птенчик, не стесняясь, послал его куда подальше, тут же получил вызов на дуэль (герцог был занят беседой с Натаном) и лишь рассмеялся в ответ:

— Черта с два я буду тебя убивать, Джузеппе! Ты задолжал мне двадцать флоринов, так что, пока не отдашь, забудь о поединках!

— Вечно ты уклоняешься от вызова! — недовольно ответил ему художник.

— Вечно ты не можешь провести хоть один вечер спокойно, Меризи, — проронил крепкий, низкорослый дворянин, единственный, кто был за столом без оружия. — Направь свой неуемный пыл на творчество, именем Христа тебя прошу. Не ты ли обещал закончить обеденную залу в летнем дворце еще до Пасхи?

— Я говорил, что не раньше Рождества следующего года! Чем ты слушаешь, Джанни? — огрызнулся бретер. — Займусь ею вплотную, как только завершу конную композицию для его светлости и фреску в палате торговой общины.