Артемий Волынский - Игорь Курукин

У Волынского с Головиным в 1737 году уже был конфликт: президент Адмиралтейств-коллегий присвоил сумму, выданную Конюшенной канцелярией в счет займа, взятого у флотского ведомства на покупку лошадей в Башкирии. Соймонов заставил его осенью того же года вернуть деньги, но дело дошло до государыни, и адмирал на коленях просил у нее прощения{384}. На этот раз дело было еще серьезнее. В августе 1738 года Волынский заготовил проект указа об «отрешении» Головина от управления коллегией и «присутствии вместо того за коллежских советников экипажской экспедиции советникам Пушкину и Хрущову»{385}. Но документ «в действо произведен не был»: Бирон, по свидетельству Соймонова, «взяв оной у государыни из рук, бросил Волынскому в глаза, упрекая его, что он неправильно подает на графа Головина, а он де человек чесной и доброй»; таким образом, адмирал с «помощию» своего патрона Бирона «пришел в прежнюю свою силу»{386}.

Он осмелел настолько, что в феврале 1739 года стал требовать от Штатсконторы якобы недоплаченные его коллегии с 1731 года 2 394 605 рублей 47 с половиной копеек. Финансисты, обидевшись, стали доказывать, что Адмиралтейство, как и другие ведомства, действительно недофинансировалось, но сумма долга составляет никак не более 959 тысяч рублей, да и тех «Статс контора платить не должна и не ис чего», поскольку на флотские расходы были учреждены «особливые сборы» с таможен. В итоге в апреле 1740-го Сенат повелел выдать Адмиралтейству 100 тысяч рублей «с денежных дворов», а затем еще 50 тысяч на жалованье и провиант строителям галер, чтобы они не разбежались, а на все последующие требования отвечал отказом.

Однако противники адмирала покоя ему не давали. В июне 1738 года Сенат потребовал от Адмиралтейства отчет во всех расходах с 1731-го. Головин, ссылаясь на «неприсылку счетов от портов и контор», с выполнением тянул, а присланные из коллегии бумаги противоречили друг другу{387}. Несмотря на это, президент не унимался и требовал «свои» два с лишним миллиона. Тогда Кабинет нанес ответный удар: именной указ императрицы от 21 мая 1739 года, «контрактованный» подписями всех трех кабинет-министров, обязал морское ведомство в недельный срок отчитаться за все полученные и израсходованные за восемь лет средства, в том числе за собранные недоимки, закупленные «припасы» и сэкономленное от «неполного комплекта» жалованье{388}.

Адмиралтейство с заданием не справилось и в сентябре. В том же месяце прокурором коллегии был по представлению Волынского и Черкасского назначен Н. Желябужский{389}. Соймонов стал генерал-кригскомиссаром флота; этим же указом были уволены его предшественник на этом посту М. Голицын и обер-штер-кригскомиссар Ф. Лопухин, а членами коллегии стали часто бывавший у Волынского капитан П. Пушкин и И. Микулин{390}.

Соймонов сразу же доложил Сенату, что его ведомству надлежит «не такая сумма, сколко та коллегия почитала, но многим менше». Указанные адмиралтейским начальством недоимки названы «без подлинных справок», тогда как на деле многие из них уже получены и недостающие материалы закуплены; к примеру, на строительство доков было выделено не 80 тысяч рублей, а все 120 тысяч, только не все суммы проходили через ведомости Адмиралтейства. В итоге сенаторы 9 января 1740 года постановили, что морякам недоплачено не два с лишним миллиона, а 507 421 рубль. Головин, после того как ему продемонстрировали соответствующие бумаги «за руками» адмиралтейских бухгалтеров, вынужден был с этими расчетами согласиться{391}.

Параллельно неутомимый Соймонов в декабре 1739 года начал ревизию Кронштадтского порта и обнаружил «против портному регламенту не токмо непорядочные, но и казне убыточные поступки» флотского начальства. На складах недосчитались сотни четвертей муки, мачтовые деревья гнили в грязи и воде, в гавани стояли бесхозные суда с «припасами»; служащие не знали, что хранится в тех или иных «магазинах», в то время как флотское имущество обнаруживалось лежащим в частных «амбарах»{392}. 29 января все нарушения были перечислены в поданном императрице «экстракте», так что эту кампанию Соймонов и его «патрон» едва ли считали проигранной.

В других случаях приходилось уступать. Кабинет министров долгое время не давал добро на план приватизации металлургических заводов, выдвинутый другой креатурой герцога — саксонским бароном Куртом Александром фон Шембергом. Прибывший в Россию в 1736 году с группой немецких инженеров и мастеров Шемберг, возглавив горное ведомство (Генерал-берг-директориум), выступил сторонником приватизации казенных предприятий — при условии, что именно его контора будет этим процессом руководить, а его подчиненные смогут вступать в рудокопные компании и становиться владельцами заводов.

Двадцать второго марта 1738 года Шемберг подал в Кабинет доношение, в котором, как резюмировалось в подготовленном для министров «экстракте», «он… болше стал склонятца об отдаче заводов в партикулярные руки», но при увеличении налогов с их владельцев. В частности, с домен он предлагал брать столько, «как ныне Акинфей Демидов платит в казну», то есть по три с лишним тысячи рублей, в то время как сбор в казну по копейке с пуда чугуна в среднем давал около 800 рублей с каждой домны. Для преодоления «сумнительств» он просил передать ему гороблагодатские и лапландские заводы, обещая менее чем за год выплатить их стоимость казне, отказываясь от полагавшихся льгот по налогообложению («никаких уволнителных лет не желает»). Генерал-берг-директор просил к заводам земли и приписных крестьян, права распоряжаться кабаками и поставкой провианта на заводы, а также гарантий владения и распоряжения заводами. При этом он рассчитывал, что и другие заводчики пожелают «с ним равные кондиции получать и к тому ж охотно и безспорно со времянем склонятца будут платить то же, что он в казну платить будет», то есть полагал, что права, которых он добивался, должны распространяться на всех частных предпринимателей{393}.

Подготовленные в Кабинете «экстракты» для слушания этого дела отразили «перемену мнения» автора (прежде он считал, что «лутче те заводы казенным коштом заводить, нежели партикулярным людем отдать»), отметив, что прежний начальник сибирских горных заводов В.Н. Татищев обещал казне от гороблагодатских заводов почти 30 тысяч рублей дохода, а Шемберг — только 9378.{394} Эти «экстракты» были поданы «его превосходительству Артемию Петровичу… в апреле месяце», после чего в Кабинете был составлен проект указа об организации комиссии для рассмотрения проектов Шемберга о «позволении ему в Лапландии и в Сибири при горе Благодати заводить горные заводы компанею». Заодно комиссия должна была определить, «сходно ли с нашими правами и не возможно ли иных лутчих способов изыскать, чтоб казне нашей болшая прибыль быть могла».