Мы - истребители - Владимир Поселягин

— На пластинках я ее не записывал, а спеть — почему нет?

— Знаешь… ты изменился, — через пару минут, когда я доедал третий десерт, негромко сказал Покрышкин.

В это время в столовую как раз ввалилась очередная партия жаждущих утолить голод, поэтому он и понизил голос.

— Изменишься тут. Война, считай, один год за пять. Да еще Академия эта… «Вы себя ведете недостойно старшего офицера! Будем переучивать!» — передразнил я одного из своих преподавателей.

— Я смотрю, переучили.

— Кишка у них тонка. Вон когда Ваське Сталину полковника обмывали, ни одного слова не сказали, а когда я со своими однополчанами в ресторан завалился, так давай брюзжать, мол, недостойно.

— Они правы.

— Не в этом случае, это парни, с которыми я воевал. Да будь я генералом, а они сержантами, ничего бы не изменилось. Они боевые товарищи, и ничего тут не поделаешь.

— Тут ты прав.

— Угу. Держатели старых традиций, — брюзжал я. — Помнишь, как летом сорок второго погоны вводили?

— Еще бы!

— Вот эти больше всех возмущались, а когда с фабрики вышли офицерские погоны, так первые их нацепили.

Вечером, выйдя из землянки, где с Линьковым обсуждал маршрут полета, наткнулся на одного из двух контрразведчиков. Старшего из них.

— Товарищ гвардии подполковник, можно вас на минутку?

— Да, конечно. — Изменив маршрут, я направился за ним, вместо того чтобы идти к опушке, где готовили импровизированную сцену. Мое обещание спеть было воспринято серьезно.

Мы просто отошли в сторонку, где мало кто ходил, и, остановившись под тенью берез, поговорили. Капитана интересовала причина, по которой я набился в группу. Честно ответил ему, что хотелось побывать там, где началась моя военная карьера. Да и задание выполнить тоже хотелось. А задание у нас было непростое, ой какое непростое! Похмыкав и взяв у меня еще две подписки о неразглашении, контрразведчик удалился. Через десять минут я был на опушке.

— Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуйте!

— Привет! — неслось отовсюду. Был вечер, люди после тяжелой работы пришли на мой концерт отдохнуть. Конечно, не все — техники двух звеньев, которые еще не вернулись с задания, ждали у стоянок машин.

— По многочисленным просьбам нашего, как выяснилось, немаленького полка хочу спеть песню, исполненную мною лишь однажды. Итак: «Штурмовики»!

Как обычно, вылет срочный,Знать, прижали наших точно.Мы летаем денно-ночноНа свой вечный риск и страх.Наношу в планшете метку,Там в квадрате, словно в клетке,Задыхается разведкаВ этих чертовых горах.Нам поставлена задача,Вот еще бы нам удача.Мы торопимся, иначеТам поляжет целый взвод…

Концерт мог как всегда закончиться поздно ночью, но тут вмешались контрразведчики, и после моего юмористического опуса «Девятый вагон», нагло уворованного у Задорнова и переделанного под местные реалии, отправили спать не только летчиков из звена Линькова, но и меня. Попросив у капитана разрешения задержаться еще на десять минут, я спел в заключение, как у нас говорят, хит сезона.

— Я знаю, сейчас война, а хочется хоть немного забыть о ней, вспомнить о мирной жизни, которой нас лишили фашисты. Поэтому и хочу спеть эту песню. Вообще-то я подарил ее своей жене, подарок к свадьбе, но один гость, услышав, попытался настоять, чтобы я спел ее для записи. Ну я, конечно, был против, подарок все-таки, однако жена согласилась с гостем, поэтому-то вы ее и слышите по радио. Добавлю, скоро она выйдет на пластинках. Итак: «Мир непрост».

Мир непрост, совсем непрост,Нельзя в нем скрыться от бурь и от гроз,Нельзя в нем скрыться от зимних вьюгИ от разлук, от горьких разлук.Но кроме бед, непрошеных бед,Есть в мире звезды и солнечный свет,Есть дом родной и тепло огняИ у меня, есть ты у меня.Все, что в жизни есть у меня,Все, в чем радость каждого дня,Все, о чем тревоги и мечты,Это все, это все ты…

Летели мы в радиомолчании, да и не принято было у нас общаться просто так — только когда обнаружили или ведешь бой.

Штатовская кислородная маска довольно плотно прилегала к лицу и кислород давала вполне исправно. Бросив взгляд на командира звена — его темный силуэт хорошо виднелся на ночном небосклоне, а в этом вылете он был моим ведущим, — я покосился на альтиметр.

«Двенадцать тысяч, предел, тут нас никто не возьмет. Главное, дойти до цели вовремя и невредимыми».

На этом задании, на которое так нагло набился, я был простым летчиком и подчинялся командиру звена капитану Линькову. Тут о субординации даже не заикался — если сравнить мой опыт и его… Небо и земля. Это в начале войны я был передовым летчиком, а сейчас с ходу могу назвать три десятка тех, кто заткнёт меня за пояс. Нет, мои летные умения никуда не делись, но одно — наращивать мускулы в спортзале, а другое — в реальном бою. Я почти год учился в Академии и преподавал, какая уж тут тренировка? Ладно, хоть на аэродром заскакивал в редкие минуты свободного времени. Вообще не понимаю, почему Линьков согласился меня взять, я бы, например, темную лошадку точно не взял. Видимо, только из-за моего авторитета, который был непогрешим среди не только молодых летчиков, но и командования ВВС. Может, еще из-за странного слуха, ходившего среди летного состава всех частей, что я, мол, везунчик.

Наша задача была довольно непроста. Нужно уничтожить важную птицу, которая прибывала на станцию Бреста в девять часов утра. Именно поэтому мы вылетели затемно и идем на пониженной скорости, прячась среди облаков. На цель мы должны выйти точно в срок и немедленно атаковать ее, согласуясь с землей. Да, именно так, согласуясь. Подпольщики, которые ракетами покажут нам цель, имели радиостанцию и радиста. В такой ситуации даже я понимал, что все они смертники, тут и говорить нечего. Вряд ли кто-нибудь из них уйдет живым. Охрана не даст. У нас и то шансы выше. Хотя я думаю, от истребителей прикрытия, которые там точно будут, мы отбиться сумеем. Не зря же у звена самое большое количество звездочек на фюзеляжах, так что они тоже могут показать зубы асам Люфтваффе.

В девять часов утра на Брестский вокзал прибывал рейхсминистр Пауль Йозеф Геббельс. Цель — роскошный вагон с флагом фашистской Германии, расстеленным на крыше. Именно в нём, по сведениям разведки, и находился один из нацистских вождей.

Кстати, никто, кроме меня, подробностей не знал, мне же об этом рассказал контрразведчик с разрешения Москвы. Для остальных в принципе обычная операция повышенной сложности. Я, кстати, узнавал — Линьков не первый раз выполнял задания контрразведки, так что опыт подобных операций у ребят был немалый.

Заметив появление солнца, натянул на глаза очки, сдвинув их со лба.

Линьков в это время, используя только ему одному понятные ориентиры, стал забирать влево.

Понятное дело, чтобы не подставиться с прямым маршрутом к цели, мы взяли сильно в сторону. До подлета оставалось три часа. По плану, используя резервное время, мы должны были зайти на станцию со стороны Польши, то есть с тыла. Откуда нас точно не ждут.

«Вредная» привычка истребителя держать на контроле окружающее пространство давала о себе знать — к концу маршрута у меня заболела шея.

Заметив знак капитана «опускаемся», чуть повернул двурогий штурвал, стараясь не упустить силуэт своего командира из вида и на всякий случай проверяя управление. Всё было в норме.

Мы снизились уже до трех тысяч, выходить на цель будем на четырехстах метрах, так что нужно наблюдать — мало ли чего, вдруг на кого наткнемся?

Мельком глянув на наручные часы, понял, что до атаки осталось восемь минут. Впереди, чуть левее показалась длинная серебристая змея железной дороги, по ней в сторону Бреста шел эшелон с платформами, на которых стояла какая-то техника.

«Тэк-с, судя по габаритам груза, под брезентом танки, и танки немаленькие. „Тигры“? А что, вполне может быть. Ничего, наши противотанкисты на самоходках как били вас, так и будут бить. Посмотрим, что от вас останется, когда вы с „ИСами“ повстречаетесь».

Судя по тому, что штурмовик Линькова слегка кренился в сторону эшелона, он тоже наблюдал за ним. Похоже, на фронт шла новая часть. Когда выберемся отсюда, нужно будет сообщить нашим эту новость. Но это все потом, а сейчас заход на це-е-ел-ль…

— Ата-а-ка-а-а!!!

Над станцией взлетели четыре ракеты и опустились на один из эшелонов, окруженный толпой охраны. И хотя ни одна из них не упала рядом с вагоном, где был флаг, для нас это не имело никакого значения. «Таир» освободился от пятисоткилограммовой бомбы и, подпрыгнув, устремился в сторону. Именно для этого мы шли на предельной скорости — чтобы уйти от взрывных волн. Короче, мы такого пинка получили…