Прощение - Лавирль Спенсер

Адди, как выяснил Роберт, была подвержена настроениям. Иногда она уходила в себя, и тогда требовались большие усилия со стороны Сары и Роберта, чтобы вывести ее из мрачного расположения духа и заставить улыбаться. Летом они вместе устраивали пикники, и миссис Смит снабжала их разными вкусными вещами, уложенными в корзинку, куда она клала и полотняную скатерку. Там были сандвичи с ветчиной и огурцом, сырные палочки, малиновый торт, а также деликатес под названием «чатри», приготовленный из подсахаренной клубники с пряностями, который особенно нравился Роберту. Девицы отворачивали носы, а он мазал чатри на хрустящий белый хлеб миссис Смит и считал, что вкуснее этого ничего на свете нет.

Зимой они катались на коньках на мельничном пруду Степмана, где было много молодежи, там устраивали костры и пили горячий персиковый пунш, заправленный палочками корицы. Часто по вечерам Роберт и Адди вместе занимались, а Сара писала в своей тетради. Нередко Сара и Роберт вместе помогали Адди, которой не очень легко давались задачи по математике или было трудно разобрать предложение.

Отец их редко находился дома. Когда же он был дома, юное трио не беспокоило его, занимаясь своими делами. Как-то Сара представила Роберта Айзеку Мерриту.

— Отец, это наш друг Роберт Бейсинджер, он пришел к нам заниматься. Мы помогаем Адди по математике.

Отец протянул ему руку. Он выглядел весьма внушительно; прямой, высокий, чисто выбритый, одетый в строгую деловую тройку с золотыми часами на цепочке в жилетном кармане.

— Очень рад, Роберт. Я всегда удивлялся, почему Сара никогда не приглашает молодых людей к нам домой. Рад, что у нее появился новый друг.

Его предположение, что Роберт был в первую очередь другом Сары, было не верным, так как в то время Роберт был другом обеих сестер. Однако в глубине его души зарождались симпатия и привязанность к младшей.

А Адди расцветала прямо на глазах. Стали заметны первые признаки наступления зрелости. Ее формы слегка округлились. Волосы достигали талии, слегка закручиваясь на концах. Они имели цвет белого вина на дне хрустального бокала. Лицо утрачивало детское выражение, на смену ему приходила девичья красота. Но, взрослея, Адди, казалось, стала отдаляться от Роберта и Сары. Она часто замыкалась в загадочной задумчивости. Когда она садилась за пианино, лицо ее принимало отчужденное выражение. Она теперь играла Мендельсона, вкладывая в некоторые пассажи поистине необузданную страстность. Когда Роберт услышал это в первый раз, он даже испугался и тронул ее за плечо, чтобы она остановилась.

— Адди, что с тобой, что тебя так взволновало?

Она резко сняла руки с клавиш, как будто обожглась о них, и спрятала в складках юбки.

— Ничего, — ответила она бесцветным голосом. Сара сидела рядом у газовой лампы, на носу у нее примостились очки, она что-то писала в своей тетради для сочинений. Миссис Смит находилась в кухне и вышивала, сидя у плиты. Роберт потряс Адди за плечи.

— Я пойду, пожалуй. Проводи меня.

Адди встала с вертящегося стула, безжизненная, но вежливая.

— Доброй ночи, Сара, — крикнул Роберт. Она подняла голову.

— А-а-а! Доброй ночи.

В полутемной передней, у лестницы, Роберт застегивал куртку, а Адди стояла в ожидании, все с тем же отчуждением на лице, уставившись на резное украшение стойки для зонтов.

— Адди, — обратился к ней Роберт. — Может, мне не приходить к вам больше?

— Нет, нет, Роберт! — Безразличие на ее лице сменилось почти отчаянием. — Что я буду делать без тебя?! — И, не дожидаясь ответа, она вдруг крепко обняла его за шею. — Роберт, дорогой! Ты — самое лучшее, что у меня есть в жизни. Разве ты сам этого не видишь? — Дыхание ее было частым и прерывистым.

Он обхватил ее тонкую фигуру, скрестив руки на спине, и держал так несколько мгновений, впервые в жизни. Ей было пятнадцать, ему, преисполненному грусти от невысказанного чувства, восемнадцать. Он уже решил, что не будет открыто выказывать его, пока ей не исполнится шестнадцать. Тогда он, быть может, подумает о будущем и попросит ее стать его женой. Пока же он сдерживал огонь желаний, держа руки на ее спине.

— Иногда ты, кажется, вообще забываешь, что я нахожусь в комнате.

— Да, да! Но ты приходи, приходи во вторник, как всегда. Пожалуйста, Роберт, скажи, что ты придешь.

— Конечно, приду. И я хочу, особенно в последнее время, чтобы ты чувствовала себя счастливой. Только не знаю, как это сделать.

— Нет, ты знаешь, Роберт. Пожалуйста, поверь мне.

Собравшись с силами, он отодвинул ее от себя. Как прекрасны ее глаза, ее губы, даже когда она в таком странном настроении. В полумраке передней, где они стояли, было видно, с каким неподдельным чувством она глядела на него и вместе с тем со страхом при мысли, что может его потерять.

— Ты ведь и так делаешь меня счастливой. Я умру, если потеряю тебя.

Он почувствовал, что сам умрет, если не поцелует ее сейчас.

— Адди, — прошептал он, нежно прикоснувшись рунами к ее лицу. Он наклонился к ней, а она потянулась навстречу его поцелую, как будто тоже, страдая от нетерпения, ждала его. Он ощутил податливость ее трепетных губ, и теперь, повинуясь импульсу, которому сопротивлялся десятки раз, он крепко обнял и прижал ее к себе, впиваясь в ее рот. Она горячо откликнулась на его порыв.

Он с усилием оторвался от нее и отступил. Даже в сумерках было заметно, что она покраснела.

— Я думаю, ты должен идти сейчас, Роберт.

Он попытался взять ее за подбородок и поднять лицо, но она резко отвернулась.

— Не надо!

— Но, послушай, Адди…

— Нет, я сказала, не надо. — Она не поднимала головы. — Мы не должны больше этого делать.

Прошло пять месяцев, прежде чем они поцеловались еще раз. Был очень холодный январский вечер, и они пошли во двор за дровами. Она набросила на себя пальто, а он вообще остался в одной рубашке. Она стала набирать дрова и класть их на руку, тогда он взял ее за локоть, сжал его и сказал:

— Адди…

Она выпрямилась, повернулась к нему, взгляды их встретились, в ее глазах был немой вопрос, смешанный с тревогой и невинным желанием. Не могло быть никакого сомнения в том, что хотели они оба.

Он снял дрова, полено за поленом, с ее рук, и бросил их обратно на поленницу.

— Нет, — прошептала она. — Роберт, нет… — Она уперлась ладонью ему в грудь, а он схватил ее за руки и сжал, давая понять, что не смирится с отказом.

— Я раньше, когда мне не было еще и тринадцати лет, больше целовался с девочками, чем все эти годы потом. Из-за тебя, Адди… Потому что ждал тебя. С того дня, когда я вошел в ваш дом и ты играла для меня на пианино, я все время жду тебя, жду, пока ты вырастешь. Вот теперь ты большая. Поэтому не говори «нет», Адди.