Покидая мир - Дуглас Кеннеди

— Я не хочу никому быть обязанной, мне не надо одолжений.

— Ни о каких одолжениях даже речи не идет. Мы — скажу прямо — пытаемся спасти вас от себя самой.

— Желаю удачи, — ответила я.

На этом я уперлась и решения не изменила. Кристи звонила каждый день, пытаясь поговорить со мной, но я отказывалась отвечать на ее звонки. И еще предупредила сестру Рейнир, что, если моя подруга приедет в больницу, я ее «не приму».

— Ну да, ведь ваше величество слишком заняты, — съязвила сестра. — Вы жалеете себя.

— Можете думать что хотите.

— Разумеется, это уж будьте уверены. Тем более что уж я-то прекрасно понимаю, каково вам сейчас. И знаю, вам кажется, будто одиночество — это единственное решение. Но я на своей шкуре убедилась — это заводит в настоящий ад. Единственный выход — продолжать двигаться.

— Я навсегда останусь в аду.

Сестра Рейнир только пожала плечами:

— Вы можете так думать, и если хотите простых ответов — я могу хоть сейчас, за полчаса, доставить сюда пяток проповедников всех мастей, и они вам навешают лапши на уши про то, как легко попасть в рай, только ответь на телефонный звонок от Иисуса. Они еще наверняка наплетут, что, оказавшись на том свете, вы первым делом встретитесь там со своей…

— Зачем вы это делаете?

— Затем что сама была в вашей шкуре — вот зачем. Я не могу кормить вас успокоительными каплями, профессор. Не имею право вселять какие-то особые надежды. Могу только повторить то, что уже сказала: если попал в ад, просто продолжай идти. Будь я на вашем месте, я бы еще хорошенько подумала насчет того, чтобы пожить какое-то время у подруги в Орегоне.

Кристи продолжала ежедневно звонить в больницу — я по-прежнему отказывалась с ней разговаривать. Точно так же не отвечала и на звонки мистера Алкена, хотя он тоже регулярно пытался со мной связаться.

Если попал в ад, просто продолжай идти…

До тех пор, пока не поймешь, что пора прекратить заниматься самообольщением, рассказывая себе, будто время лечит, а страдания со временем станут переносимыми. Пора склонить голову перед неизбежным.

Поэтому я просто считала дни. Я исправно принимала лекарства и беседовала с доктором Айрленд, я даже стала интенсивнее разрабатывать ногу, когда с нее сняли гипс, и усердно тренировала поврежденный глаз, приучая его к жизни без повязки. Одновременно со всем этим я готовила себя к неизбежной и неотвратимой развязке.

И вот этот миг настал — ровно через двадцать восемь дней после моего «дорожного происшествия» меня наконец освободили от дальнейшей необходимости выздоравливать. Утром в день выписки у меня состоялась заключительная беседа с доктором Айрленд. Она не скрывала, что боится за меня.

— Мне очень жаль, что приходится вас отпускать, Джейн. Если когда-нибудь вы почувствуете, что не справляетесь с собой, обязательно позвоните мне, в любое время дня и ночи.

— Непременно, — пообещала я.

— Как бы мне хотелось вам поверить…

— Поверить чему?

— Поверить, что вы не опустили руки, не поддались отчаянию. Нам всем необходимо надеяться… даже если жизнь распоряжается с нами жестоко.

— Я это запомню.

Я заказала такси к больнице. Сестра Пеппер настояла, чтобы я напоследок приняла ванну, и все повторяла, как она надеется, что я обрету благодать и смогу ощутить, как «милосердная рука высшего существа» ведет меня, куда бы я ни направлялась. Сестра Рейнир проводила меня до такси. Когда водитель поставил мою дорожную сумку в багажник, она протянула мне деревянную трость:

— Хочу сделать вам маленький подарок на прощание. Что-то, на что можно опереться.

— Спасибо вам… за все, — искренне поблагодарила я.

— Мне не нужны благодарности. Я хочу только, чтобы вы жили.

Я попросила таксиста отвезти меня в гостиницу «Холидей Инн» на окраине Маунтин Фолс. По дороге в мотель мы остановились, и я заскочила в аптеку. Там я обзавелась флаконом со ста двадцатью таблетками тайленола.[94] Мы поехали дальше, я попросила притормозить еще раз, у винного магазина, где приобрела бутылку водки.

Шофер настойчиво рвался помочь мне тащить сумку, даже поддержал меня под локоток, когда я оперлась на палочку, так что я налегке поковыляла к стойке регистрации.

— На сколько ночей вы планируете остановиться? — спросила меня женщина за стойкой.

— Всего на одну, — ответила я.

— Вы без автомобиля?

— Да.

Гостиница «Холидей Инн» была устроена как мотель — вы могли подъехать на машине буквально к дверям номера. Таксист — мужик лет сорока с редеющими волосами, в клетчатой охотничьей рубахе — предупредительно дотащил мне сумку через все коридоры прямо до места и даже внес ее в комнату. Это оказался типичный мотельный номер, с паршивыми обоями, паршивым паласом на полу, паршивым покрывалом на кровати. Я выудила из бумажника две двадцатки и протянула шоферу.

— С вас только двадцать, — возразил он.

— Что ж, а вы заслуживаете сорока.

Он попрощался как-то беспокойно, будто предчувствовал, что я собираюсь сделать, и переживал за меня. После его ухода я позвонила на стоику регистрации и спросила, не найдется ли у них клейкой ленты, потому что мне нужно исправить поломку в своей дорожной сумке.

— Повезло вам, — сказала дежурная. — К нам пару дней назад приходил электрик чинить проводку и, представьте себе, забыл здесь моток скотча.

Опираясь на палочку, я поспешила вниз и забрала у нее ленту.

— Только верните ее на место утром, когда будете уезжать, хорошо? А то вдруг парень вернется, искать будет.

— Без проблем, — пообещала я.

Я вернулась в номер. Положила таблетки и ленту в ящик прикроватной тумбочки. На полке в шкафу нашла пластиковый пакет, предназначенный для отправки вещей в прачечную. Разложила перед собой таблетки, пакет и ленту.

Действую быстро, пока не передумала. Наливаю себе полстакана водки, чтобы успокоиться, потом принимаю таблетки — глотать надо по десять штук за раз, запивая водкой. Когда они начнут действовать, надеваю на голову мешок. Закрепляю его на шее и туго заматываю лентой — к тому времени коктейль из водки с тайленолом окажет свое воздействие, и я начну уплывать в…

В ванной я нашла пластиковый стаканчик. Вернулась к кровати. Разложила таблетки на тумбочке. До половины наполнила стаканчик водкой. Хлебнула. Водка сразу ударила в голову. Я схватила гостиничный блокнотик и смахнула часть таблеток в подставленную ладонь. Но, не успев поднести их ко рту, услышала женский голос. Пронзительный голос — тетка не говорила, а злобно кричала.

— Ах ты, сучка такая… ты еще огрызаться будешь, чертова кукла…

Затем раздался звук пощечины, а за ним — детский крик:

— Не надо, мамочка, не надо…

Снова удар и снова крик, подвывания. Потом до меня донеслось:

— Посмотри на свою рожу, сучка!

Неожиданно для самой себя я вдруг вскочила на ноги — таблетки раскатились по всему полу — и поковыляла к двери. Распахнув ее, я увидела, как обладательница пронзительного голоса — здоровая, жирная баба с копной черных волос — бьет по голове ребенка. Девчушка — лет пяти, не больше, — была крупной и толстой, как и ее мамаша. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я схватила бабищу за руку, не дав ей нанести очередной удар по голове собственной дочери.

— Прекратите немедленно, — услышала я свой крик.

— Это еще что за черт? — заорала та в ответ, пытаясь выдернуть руку.

— Перестаньте сейчас же.

Свободной рукой бабища что есть силы толкнула меня прямо в живот. Удар был настолько сильным, что я согнулась пополам, а выпитая водка устремилась наружу.

— Не надо нервничать, дамочка, — процедила баба, рывком заталкивая свою дочь в машину.

Я попробовала подняться. И не сумела.

— Вы не можете так обращаться с ребенком.

Бабища обернулась и направилась ко мне.

— Ты еще будешь указывать, как мне воспитывать собственного ребенка? — заорала она. — Ты будешь учить меня жить, мадам Недотрога?

С этими словами она кулаком ударила меня по ребрам.

Я упала на тротуар, и меня еще раз вырвало. Раздался звук мотора. И заглушая его:

— Видишь, что ты наделала, сучка чертова?

Девочка завыла, умоляя мать простить ее. Потом, чиркнув шинами об асфальт, машина тронулась и скрылась из виду.

Все это произошло за какую-то минуту, нас никто не видел. Я выплюнула горькую желчь, которая наполняла мой рот. С трудом поднявшись, я доползла до комнаты. А войдя, передавила башмаками рассыпанные по полу таблетки. Захлебываясь от плача, я стала сбрасывать с тумбочки оставшиеся таблетки и в бешенстве крушить их каблуками, потом схватила бутылку, доползла до ванной и расколотила ее о раковину. Наконец упала на кровать, продолжая рыдать, — я чувствовала себя совершенно опустошенной.