Три повести - Сергей Петрович Антонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Умею! — Митя выбежал на мостовую, крикнул ломовику: «Эй, дядя, гужи съел!» — и поскакал, высоко подбрасывая на бегу бабку.
— Вернись сейчас же! Митя! Иначе я отправляюсь домой!
Он, шумно дыша, пошел рядом.
— Когда ты со взрослыми, — сказала Лия Акимовна, — ты должен идти рядом или на два шага впереди. Понял?
— Понял. А клевый биток, Айя Акимовна, правда? Хочете, я этим битком в тумбу попаду? С первого раза.
— Митя! Что за манеры! Пожалуйста, не бузи! Митя!
— Видите? Попал. А хочете, я в кошку попаду? Вон она, кошка…
— Подожди, Митя. Успокойся. Во-первых, запомни раз и навсегда, что ни на людей, ни на кошек на улице пальцем показывать нельзя…
— А чем можно?
— Во-вторых, ты все время плюешься, как верблюд. Это неприлично. Что с тобой?
— А я учусь. Мы во дворе все учимся. Кто дальше заплюнет. Вон чинарик валяется. Думаете, до чинарика не доплюну? — Он остановился. — Глядите.
— Митя! Прекрати сейчас же! Ты понял, что конфеты надо спрятать?
— Понял! Вон куда шмякнула! Дальше чинарика! Я на нашем дворе дальше всех заплюнуть могу. У меня, Лия Акимовна, между зубов дырка. Вы и то не доплюнете, куда я доплюну.
— Митя!
— Потому что надо не харкать, а прыскать сквозь зубы… Я бы еще дальше заплюнул, да слюни кончились.
— Слава богу, дошли, — проговорила Лия Акимовна. — Спрячь бабку и дай руку.
Лия Акимовна проверила, не забыла ли паевую книжку, и они вошли в переполненный магазин.
Около шести часов вечера у кинематографа «Ампир» стоял бледный Славик и держал в руке щипчики для сахара.
Перед ним, в коробке, оклеенной кружевным кантиком, лежало шесть ирисок.
Славику было страшно. Он с радостью бросил бы все и удрал домой. Но Таракан объявил — если ребята соберут выкуп, Славик будет прощен. И Славик бормотал: «А ну, налетай, ириски покупай!» — и очень боялся, что его кто-нибудь услышит. Он боялся покупателей, боялся милиционера, боялся, что отнимут коробку… Скоро Нюра станет накрывать к чаю, и мама хватится щипчиков…
Было еще светло, а окна кинематографа блистали электричеством. Весь дом был оклеен цветными афишами. Комик с приятной дырочкой на подбородке прикрывал глаз соломенной шляпой и заманивал: «Хоть бы одним глазком взглянуть на Мессменд!»
В этот день пустили третью серию. У входа, обрамленного глазированными пилястрами, толпился народ.
В толпе мелькал Коська. Главная масса товара хранилась у него в карманах. Кроме того, ему была поручена караульная служба. За Коськой хвостом шлялся Митя. Он отвечал за деньги, охранял Славика, и вдобавок Таракан велел ему следить, чтобы Коська не ел ириски.
С самого начала торговля пошла бестолково.
Сразу, как только Славик установил коробку с ирисками на кирпиче, подошли две старушки. Им было лет по сто, но и теперь можно было заметить, что они двойняшки. Отличались они только тем, что у одной на руке висел бисерный мешочек, а у другой мешочка не было. Они долго смотрели на Славика, и наконец та, у которой висел мешочек, спросила:
— Ты чей, дитя мое?
— Ничей! — сказал Славик. — У меня папы нету.
— А где твой папа?
Славик подумал немного и сказал:
— Утонул. — Он посмотрел на старушек и добавил нерешительно — А ну, налетай, ириски покупай!
Старушки заспорили, стали толкать друг друга острыми локотками.
— А мама? — спросила та, у которой висел мешочек.
— Мамы тоже нету.
Старухи загораживали его. Из-за них люди не видели товара.
— Мама тоже утонула, — сказал Славик, чтобы они поскорее ушли…
Старушки повернулись друг к другу носами и стали копаться в мешочке. И та, у которой был мешочек, дала Славику три копейки.
Он сделал пакетик, подцепил щипчиками одну ириску, потом вторую, потом третью. Но пока он делал пакетик, старушки ушли.
Так к шести часам в кассе оказалось всего три копейки, да и то ненормальные.
На каланче ударили половину седьмого. Ириски потускнели и запылились.
Возле Славика появился длинношеий дяденька, с сахарными петушками на палочках. Он непрерывно жевал и чавкал, и большой, как у холмогорского гусака, кадык поплавком мотался вдоль грязной шеи.
Время шло. Никто не покупал ни петушков, ни ирисок.
— Иди отсюда, — сказал дяденька. — Это мое место.
— А я раньше пришел, — возразил Славик. — Простите.
Дяденька перестал жевать и задумался. Славику показалось, что он сейчас заплачет. Он придвинулся к Славику вплотную, нажал на него длинной ногой и попытался выдвинуть из уютной ниши между пилястрами. Славик сопротивлялся изо всех сил. Как на грех, ни Коськи, ни Мити не было. Дяденька, глядя в другую сторону, нажал покрепче. Славик пискнул.
— Ты чего, босяк, мальчонку обижаешь, — укорила его девица, торговавшая книжками Совкино про Дугласа Фербенкса и Гарри Пиля. — Тебе места мало?
— А кто обижает… — Дяденька отступил на шаг и забормотал, озираясь — Кто обижает… Никто не обижает…
— Вы этих петушков сами делаете? — спросил Славик мягко.
— Что?.. Я?.. — Дяденька вздрогнул. Ему было больше двадцати лет, а он боялся людей, как бездомная собака. — Почему сам?.. Ступай, а то поздно будет…
— Ну что вы! Я еще ни одной ириски не продал. Как же я могу уйти. Какой вы странный. Продам все ириски, тогда уйду.
Дяденька внимательно посмотрел на Славика.
— Нет, пацан… — сказал он тихо. — Сию минуту побежишь…
— Зачем мне бежать! Что вы!
Он оглянулся и шепнул:
— Тебе же приспичило.
— Чего приспичило?
— Сам знаешь чего…
Славик открыл треугольный ротик, прислушался к себе.
— А вот и нет. Не приспичило.
— Ты на ногти погляди. Ногти синие.
Славик посмотрел. Ногти действительно отдавали синевой.
— Ну и что же, что синие. Во-первых, это потому, что я малокровный.
— А вас что, в школе не учили — когда приспичит, всегда ногти синеют. Не знаешь?
— Нет, почему… Я, конечно, знаю… Но у меня они не очень синие. И даже совсем…
Славик замолк. Он внезапно почувствовал, что продавец петушков прав. Прошло еще минут пять, и Славику стало невтерпеж. Он попрыгал на одной ножке, потом на другой. Не помогало.
— А я чего говорил? — сказал дяденька полным голосом. — Сейчас лужу напустишь… Тут — иллюзион «Ампир», а тут — лужа. Очень красиво.
Положение становилось критическим. Коськи и Мити не было. Бежать куда-нибудь в переулок было нельзя, продавец петушков займет нишу. Но и оставаться невозможно. У входа в кинематограф толпились люди. Красивая девица продавала книжки и фотографии заграничных актеров. Со всех стен на Славика смотрел симпатичный комик, прикрыв глаз соломенной шляпой.
Через минуту Славик понял, что необходимо бежать, несмотря ни на что, и возможно быстрее. Но
