Дочь оружейника - Генрих Майер

– Я очень жалею о нем, мессир, – отвечала я, – но Богу известно, что я не виновата ни в чем и не желала его смерти.

– Я тоже уверен в этом, но обязан отослать тебя в Пуатье, к главному судье, где тебя будут пытать и потом казнят за преступление.

– Но вы сами уверены, что я не преступница, за что же вы хотите меня погубить? – возразила я, плача и дрожа от страха.

– Ты, разумеется, не сама выбросила его в окно, это мне сказал и сам умирающий; но его любовь к тебе была слишком сильна… Очень может быть, что ты употребила для этого колдовство.

Я посмотрела на него с удивлением, не понимая хорошенько такого обвинения.

– Я не утверждаю этого, – продолжал судья, опять улыбаясь, – но ты принадлежишь к проклятому цыганскому племени, которое не знает Бога и занимается колдовством. Мне стоит сказать одно слово, и тебя осудят, как колдунью.

– О, вы не сделаете этого, мессир! – закричала я с отчаянием.

– Почем знать, моя милая. Я должен исполнять свой долг. Цыганам запрещено приходить во Францию, и мессир Тристан, друг нашего короля, встречая их, приказывает повесить на первом дереве.

– Но я не цыганка, хоть и живу с ними: моя мать была француженка и христианка, а я не колдунья.

– А где твоя мать?

– Не знаю… должно быть умерла.

– Суд в Пуатье не поверит тебе и ты будешь сожжена на костре.

– Сжальтесь надо мной, мессир! Не посылайте меня туда, – вскричала я, упав перед ним на колени.

– Если я буду так добр, – сказал он, поднимая меня, ласково, – ты должна быть мне благодарна… Я могу тотчас же выпустить тебя на волю.

– О, мессир, я буду молиться за вас каждый день, отпустите меня!

– Мне не нужно твоих молитв, красавица, – возразил он сладким голосом, – поцелуй меня.

Я с ужасом отскочила от урода.

– Не хочешь ли ты поступить и со мной, как с молодым повесой? – продолжал он смеясь. – Я не так глуп, моя милая. Он хотел употребить силу, а я прошу тебя, будь поласковее, малютка, подойди ко мне…

– Мессир! – вскричала я с негодованием. – Я хотела умереть, чтобы избавиться от того, кто погиб так неожиданно. Стало быть и теперь предпочту смерть стыду. Ведите меня в Пуатье, я готова.

– Ты очень глупа и упряма, – сказал судья со досадой. – Я уверен, что если ты обдумаешь свое положение, то будешь сговорчивее. Даю тебе двадцать четыре часа на размышление. Если ты согласишься полюбить меня, то скажешь тюремщику, чтобы он привел тебя ко мне; если же нет, солдаты сведут тебя прямо в Пуатье, к главному судье.

Я ничего не отвечала и меня опять отвели в темницу.

На другой день тюремщик сказал мне, что пришла стража, вести меня в Пуатье.

– Я готова, – отвечала я.

– Здесь тебе было не хорошо, – заметил тюремщик, – а там будет еще хуже… не хочешь ли повидаться с судьей?

– Нет.

– Тем хуже для тебя, капризная девчонка! – проворчал он и вышел.

Прошел еще целый час, и тогда вошли солдаты, и с ними помощник судьи, который должен был сдать меня в главное судилище. Это был человек лет тридцати пяти, приятный наружности и веселого характера. Он говорил скоро, с выговором южных жителей.

Только что мы вышли из тюрьмы, он сказал солдатам, посреди которых я шла:

– Развяжите ей руки. Ведь это не мужчина. С женщинами надобно обращаться учтивее, если она даже и колдунья.

Я была слаба от голода и едва могла идти; мой провожатый заметил это, остановился перед трактиром и дал мне поесть и отдохнуть. Потом он пошел возле меня, приказав солдатам следовать за нами. Из желания поболтать, или из участия ко мне, он начал меня расспрашивать, и я рассказала ему все, что происходило в замке и у судьи. Во время моего рассказа гасконец вскрикивал, клялся, бранился и смотрел на меня с удивлением.

– Так ты не цыганка и не колдунья? – вскричал он, когда я кончила. – То есть, ты все-таки колдунья, потому что твоя красота околдовывает всех. Но все же, по своей ошибке, ты попала в большую беду. Молодая, бедная девушка не должна быть так разборчива. Тебе нужен покровитель, и ты хорошо сделаешь, если выберешь его из судейского звания. Судьи играют важную роль в свете и могут погубить тебя или спасти. В Пуатье будет тебе худо, если ты не найдешь прежде доброго человека, который бы выпутал тебя из всех неприятностей.

– Вы добры, мессир, – вскричала я, – спасите меня!

– Охотно, моя красавица, хотя я могу получить строгий выговор и лишиться места. Но твоя благодарность утешит меня и я буду счастлив…

Я вздохнула печально, поняв, чего он от меня хочет, и не отвечала ему. Он начал уговаривать меня, уверять, что ничего не будет от меня требовать, что будет ждать, чтобы я сама его полюбила, что он не повеса, как вельможа, и не развратник, как судья, но добрый малый, веселый гасконец, который больше ни о чем не заботится в жизни, как только чтобы повеселиться.

Напрасно он старался внушить мне доверие, я видела, что мне нет спасения, но твердо решилась противиться и ему.

Вечером мы остановились у гостиницы. Гасконец свел меня в маленькую комнатку, заботился о моем удобстве и, уходя, шепнул, что вернется через час поговорить со мной.

Оставшись одна, я залилась слезами.

– Боже! – вскричала я. – Неужели все люди одинаковы и не могут сделать доброго дела без дурной мысли. За что Бог послал мне такие тяжкие испытания?

Решимость моя начала ослабевать. Как все женщины, я была смела и тверда в минуту гнева и негодования, и готова была скорее умереть, чем уступить, но если опасность была еще далека, энергия ослабевала от ожидания и страданий, и я не могла уже отвечать за себя.

Я была смела против насилия повесы, отвечала презрением на предложение старика, но как защищаться от человека, который не требует ничего и готов погубить себя, чтобы спасти несчастную цыганку?

Я вспомнила о моем талисмане, вынула крест моей матери, и начала молиться. Молитва подкрепила меня и я стала серьезно обдумывать свое положение.

Помощник судьи был добрым человеком и хотел дать мне средства бежать. Отчего мне не попробовать это и без него? Он посердится, покричит, но не побежит отыскивать меня. У него такой веселый, беззаботный характер.

Но как скрыться незаметно из гостиницы, где без сомнения, меня стерегут солдаты? Притом, уходя, гасконец запер меня в моей комнатке. Вдруг послышались его шаги. Безумная мысль промелькнула в моей голове. Я бросилась к двери и, погасив свечку, тихонько отодвинула задвижку и стала у самой двери, затаив дыхание.

Скоро ключ повернулся в замке и гасконец вошел. Удивленный темнотой, он остановился посреди комнаты и сказал тихо:

– Это я, моя милая, не бойся ничего.

И он вернулся к двери, чтобы запереть ее, но этой минуты было достаточно для меня, чтобы проскользнуть из комнаты, и когда он запирал дверь изнутри, я повернула снаружи два раза ключ, выдернула его и быстро побежала с лестницы.