Казнь - Марина Дяченко

А вот бескорыстных рыцарей здесь не бывает.

Бескорыстные не нуждаются в выслуге. Бескорыстные имеют право на бескорыстное добро – а вовсе не на безнаказанное зло…

Ирене захотелось сесть за компьютер. Или добраться, в конце концов, до ручки и листа бумаги, она уже знает, как писать рассказ «О раскаявшемся», знает, какое имя дать Создателю – не Анджей, конечно, и не Кромар, это было бы прямолинейно, но когда-то, во времена их щенячьей влюбленности, у нее было обыкновение называть его «Андрусь»…

…Беседуют ящерица и хамелеон. Хамелеона зовут Милосердие, а ящерицу Раскаяние… Или наоборот? Стоп, стоп. Рассказ называется «О раскаявшемся», а кто раскаялся-то, неужели Создатель?!

Рек мимоходом на нее взглянул. Близился вечер; еще полчаса – и работы будут свернуты, «убогих» позовут на ужин, приходящих работников выдворят за ворота… А это значит, что…

Она в изнеможении закрыла глаза.

Сегодня будет побег. Сегодня она покинет приют. Сегодня… Кажется, что вырваться за двойной забор означает вернуться домой. Добраться до компьютера, написать рассказ за одну ночь, подать в номинационную комиссию Серебряного Вулкана… Ну на кой он ей сдался, этот Вулкан?!

– Что с тобой? – негромко спросил Музыкант.

Она вздрогнула. Старик вот уже несколько дней молчал – у него началось обострение…

– Ничего…

– Я вижу…

Ирена отвернулась:

– Мечтаю о Серебряном Вулкане… Сумасшедшая я. Тебе-то что?

Музыкант вздохнул:

– Тебе бы… темного Толкователя. Надо бы…

– Кого? – Ирена нахмурилась.

– Темного… Толкователя. Того, что учит людей, как от Провидения уклониться… Говорят. А может, врут все… Кто он тебе, тот парень?

– Какой? – снова спросила Ирена, и вопрос прозвучал нарочито глупо.

– Который телегу разгружает…

Ирена обмерла. Вот оно что; тщательная конспирация приводит к тому, что помыслы ее видны как на ладони…

Ирена открыла рот, на ходу пытаясь придумать ответ – но в этот момент в ворота застучали снаружи. Настойчиво, едва ли не грубо; дружно залаяли собаки.

Носатый старичок выбрел на крыльцо. Скользнул взглядом по двору, по повозке, по работнику Реку с мешком на плече; кивнул двум охранникам, выглянувшим из флигеля, и с недовольным видом направился к воротам.

Музыкант взял причудливый, длинно звучащий аккорд.

Время было внеурочное. В такой час пожертвований не принимали, рабочую силу не пускали и новых постояльцев, соответственно, тоже…

Ирена видела, как Рек побледнел под слоем загара и пыли.

– Кто там? – спросил старичок, приоткрывая смотровую щель.

Ответа Ирена не слышала, но старичок вздрогнул, нахмурился, жестом велел охранникам убрать собак. Ворота заскрипели и отворились.

Ирена обнаружила, что стоит за спиной у Река. И что Рек странно держит руку – будто придерживая нечто, висящее под курткой на боку…

Вошедших было двое, они были не «искупанты» и не потенциальные «убогие». Оба в черном, в шляпах с перьями, у старшего в опущенной руке имелся казенного вида свиток с печатью.

– Приказано выдать тебе, лекарь, женщину умом тронутую, чревом в тягости, что была доставлена тебе десять дней назад из дворца Толкователей на содержание и лечение… Вот.

И протянул носатому бумагу. Тот принял ее дрогнувшей рукой, помедлил, обернулся…

Носатый лекарь все еще оборачивался. Ирена все еще пыталась вздохнуть.

Ясно же, что ни с кем не спутают. И вспоминать не придется, кто такая да когда привезли – ее особая примета выдает сразу и с головой. Вернее, с животом…

Рек перемахнул через повозку. В руках у него непонятным образом оказался кинжал; люди в черном шарахнулись. Они явно не ожидали такой встречи, но и реакция у них была побыстрее Ирениной…

Кто-то из «убогих» испуганно закричал. Глухо звякнула лютня. Заливались лаем псы.

– Закройте ворота! – властно рявкнул тот из гостей, что принес свиток с печатью. – Закройте, живо!

И он, и его напарник были вооружены тяжелыми шпагами. Странный белобрысый крестьянин с повадками фехтовальщика оказался между двумя остриями – вместе со своим кинжалом.

Убийство «при исполнении» – не убийство?

Грехи подчиненных искупает Высокая Крыша? Может быть, искупает наперед, и на той телеге, к борту которой прижмут сейчас Река, сложена плата за его вынужденно пролитую кровь? Мука, мясо, масло для убогих?!

– Не гневи Провидение, – сказал тот, что принес свиток. – Брось оружие… бескорыстный.

Рек молчал. Ирена не видела его лица; о чем он сейчас думает? О женщине, с которой его ничто, в общем-то, не связывает, кроме разве что нескольких рассказов? О самих этих текстах, «О рыцаре, который совершал зло, чтобы оставаться бескорыстным»?!

А вот любопытно, отстраненно подумала Ирена, кто из обнаживший оружие совершает сейчас зло – а кто благо? Совершенно невозможно понять. Рек отстаивает интересы Ирены – а двое со шпагами, возможно, интересы государства…

Пока она думала, Рек прыгнул.

Двое его соперников были классными фехтовальщиками. Движения бойцов оказались неподвластны медленному Ирениному восприятию.

Рек, кажется, подловил одного из противников на слишком широком выпаде. Поднырнул под клинок, поймал нападавшего за руку; сдавленный крик. Шпага летит вниз, но не долетает, Рек подхватывает ее в сантиметре от земли…

Обезоруженный враг отступает. Глаза белые – не иначе, Рек ему руку сломал…

Ирена прозевала атаку второго Рекового противника. Размазанные в воздухе движения, доля секунды…

Человек в черном вильнул, уходя от выпада, выругался коротко и грязно, превосходящей массой отбросил рыцаря так, что тот спиной ударился о телегу. Не в интересах черного было устраивать здесь турнир. Он представитель власти; сейчас запрут ворота и…

Несколько событий случилось сразу.

Охранники спустили собак, и свирепые псы, не разобравшись, кинулись на всех подряд. Завизжали, разбегаясь, дети; Музыкант в своем углу неумело заслонился лютней, он не умел быстро бегать, Ирена молила неизвестно кого, чтобы собаки не сочли его достойной добычей…

Носатый лекарь нечленораздельно завопил. Ему не подчинились ни псы, ни охранники; кто-то из вольнонаемных оборонялся, размахивая палкой, кто-то схватил топор.

Высоко на заборе – как только сумела взобраться?! – сидела беловолосая девочка и не сводила с Ирены испуганных, умоляющих глаз.

Всеобщая паника подействовала на императора Гороха, как инъекция адреналина. Ревя о законности и порядке, он ворвался на поле битвы, со странной яростью набросился на мешок муки, не сгруженный с телеги, и разорвал его голыми руками.

В воздухе взметнулась белая пыль.