Новый Мир ( № 11 2009) - Новый Мир Новый Мир

— Вы сказали: Господь?

— Я сказал — Господь.

— То есть дух?

— То есть дух и плоть.

Посмотри — горит тополиный пух,

то есть плоть, но скорее — дух.

И г о р ь  Б у л а т о в с к и й. Стихи на время. Книга стихотворений. М., «Центр современной литературы», 2009, 96 стр. («Русский Гулливер»).

Из современных больших поэтов (именно так аттестует Булатовского в своем предисловии Олег Юрьев, и я с ним вполне солидарен) петербуржец Игорь Булатовский едва ли не самый малоизвестный: несколько тонких и, разумеется, малотиражных книжек, три толстожурнальные публикации — все в питерской «Звезде». Две превосходные рецензии на книгу 2003 года «Полуостров» — Валерия Шубинского в «Знамени» и Олега Юрьева в «Октябре» — эту ситуацию «недозамеченности», к сожалению, так и не переломили. А между тем Булатовский — поэт на зависть своеобычный; при всей своей негромкости и лаконичности он смело и свободно играет с еще недооткрытыми просодическими и смыслостроительными возможностями русского рифмованного стиха.

Неглубок

ранки поперечник:

голубок

поглядел в скворечник.

А внутрях —

горсточка помета,

перья, прах

и еще чего-то.

На его стихах лежит как бы некий налет иноязыкости; возможно, причиной тому — его переводческие занятия, о которых разговор особый, — но ведь новый поэт и должен быть несколько иноязычным…

Выключи свет за веревочку

и посиди в темноте,

к сердцу привыкни обновочку,

к тихому тику «те-те!».

«Голос кажется тихим и прерывистым, смахивающим на медленную задумчивую скороговорку, я бы сказал, на гармоническое бормотание, если бы по случайности давней моды все на свете не именовалось (одобрительно) бормотанием».

И хотя Олег Юрьев говорит о бормотанье не без приличествующей иронии, хрестоматийные строчки Ходасевича «Бог знает, что себе бормочешь, / Ища пенснэ или ключи» составляют очевидный и неотъемлемый фон поэтики Игоря Булатовского.

Д м и т р и й  С т р о ц е в. Бутылки света. Книга стихотворений. М., «Центр современной литературы», 2009, 88 стр. («Русский Гулливер»).

У минчанина Дмитрия Строцева четыре журнальных публикации — две в «Арионе», одна в «Интерпоэзии» и одна — большая — в «Воздухе». Четыре книжечки в Минске и вот пятая — в Москве.

Строцев — поэт, известный прежде всего изустно. Начинал как бард, вот и стихи читает артистично, зажигательно, шамански, в необычной, ни на кого не похожей манере.

Московская книжка фактически представляет избранное за 1985 — 2009 годы, и это избранное оказывается на удивленье ровным — разнообразным и целостным, как пестрый мир детской игры. (О единстве детски-игрового и безрассудно-религиозного начал в стихах Строцева пишет в предисловии к книге Олег Дарк.)

Все же в охватывающей столь большой период книге, пусть и собранной с установкой на некое единство, нельзя не заметить авторской эволюции: от бесхитростного склада песенки, детской считалки, а то и нескладушки — к более сложным, сбоистым ритмам, свободному стиху; к концу книги все серьезней и обнаженней проступают трагические мотивы.

В современной поэзии существует сектор устойчивой приверженности футуристическим и обэриутским традициям. Дмитрий Строцев — один из немногих, у кого эта приверженность, явленная — где разреженней, а где и сгущенней — на всем протяжении книги, выглядит не литературной позой, а естественным способом поэтической речи, природным жаром нового переназывания всего сущего.

Ева

я устал

отец неугомонный

сеет жизнь

направо и налево

дарит дыхание

легионам и легионам

я просто

не успеваю за ним

я нарекаю имена

всей этой твари

которой нет конца

это просто ад

пойми

я мечтаю

о своем творчестве

я хочу называть

свои изделия

А н я  Л о г в и н о в а. Кенгурусские стихи. М., «Вест-Консалтинг», 2009, 60 стр. (Библиотека журнала «Современная поэзия»).

У этой книжки (фактически первой, если не считать совсем еще юношеской, выпущенной еще в 2001 году совместно с Дм. Мелкиным) веселое, но обманчивое название, вроде бы предполагающее постмодернистски-каламбурную поэтику. Между тем единственное залихватски каламбурное стихотворение, из которого и взято название, вынесено на обложку, а вся книга — сугубо лирическая, дерзко

и размашисто женственная.

Еще темно, горит торшер,

по одеялу ходит кошка.

Мужчина смотрит на часы,

идет на кухню, там включает

плиту, потом минуты две

он ищет белую кастрюлю.

Горит плита, и пахнет рыбой

на темной предрассветной кухне.

Он кормит кошку, подпирает

газетой дверь, ложится спать.

И к женщине с курносой грудью

без исключения ко всей

лицом пытается прижаться.

Ему семнадцать лет, и кошка

штурмует утреннюю дверь.

Четкий рисунок, точные слова, неожиданная острая концовка — явный и яркий контраст с вялым фоном нынешнего общелирического потока.

Молодая поэтесса (я полагаю, этому слову давно пора вернуть его законные права) твердо и, надеюсь, бесповоротно определила для себя, что лирика — это внятность, естественность реплики и жеста, резкая фокусировка, вовремя поставленная точка — и не слишком серьезное отношение к собственной персоне.

Для того чтобы искупать ребенка,

нужно два человека:

один, чтоб держать ребенка,

а другой, чтобы срочно почесать

первому над правым глазом.

Г е о р г и й  О б о л д у е в. Стихотворения 20-х годов. Составитель А. Д. Благинин. Подготовка текста и комментарии И. А. Ахметьева. М., «Виртуальная галерея», 2009, 304 стр.

Вышел, наконец, долгожданный второй том Георгия Оболдуева — ранние стихи с 23-го по 30-й год (да еще отдельным разделом несколько стихотворений разных лет, не вошедших в основной рукописный корпус). В Приложениях, помимо «беломорстроевской» статьи о Пушкине, воспроизведены с небольшими сокращениями мемуары собрата Георгия Оболдуева по медвежьегорской ссылке — литературоведа и критика Н. Н. Яновского и жены поэта Е. А. Благининой.

Читатель, ожидавший от публикации «неизвестного Оболдуева» каких-то невероятных новых поэтических впечатлений, возможно, будет несколько разочарован. Стихи раннего Оболдуева, при всей их своеобычности, все же, мне кажется, бледнеют на фоне его зрелого творчества, представленного первым томом. Что ж, задним числом угадывать в умозрительных и как бы нарочито неловких молодых стихах характерные черты будущего большого поэта — занятие увлекательное и притом весьма поучительное и для нынешних стихотворцев, и для литературных критиков или, скажем, редакторов отделов поэзии.

И вот что любопытно: откуда мог знать и знал ли Виталий Пуханов, называя свою книгу в 96-м году «Деревянный сад», вот эти, 24-го года, оболдуевские строчки:

А ты,

моя бесценная,

хуже деревянного сада:

помнишь не помнишь —

— любишь не любишь.

Андрей Белый, Григорий Санников. Переписка 1928 — 1933. Составление, предисловие и комментарии Д. Г. Санникова. М., «Прогресс-Плеяда», 2009, 264 стр.

Андрей Белый умер в 1934 году в возрасте 53 лет.

Григорий Санников — в 1969-м, не дожив до 70-летия.

В годы, когда длилась их переписка, Санников уже был признанным советским поэтом и более или менее влиятельным литературным деятелем; Белый же оставался подозрительным «попутчиком». Грустно читать приведенный в книге черновик оправдательного письма Андрея Белого прокурору Катаняну (1931), в котором поэт пытается отвести удар от арестованных друзей-антропософов — а возможно, и от себя самого. Вообще эта книга писем донельзя печальная.