Не/много магии - Александра Давыдова

— А вы куда?

— В Лего-Лэнд, — восклицает Огделл.

— Зимой? Он ведь не работа…

Нога Джеса сама давит на газ, мотор ревет, заглушая последние слова, и «жук» рвется вперед.

— Главное — найти цель, а остальное приложится, — голосом из сдавленных пуховичных глубин Огделл подбадривает приунывшего было Кимбли. — В конце концов, всегда можно посмотреть издали.

«Ну, и на крайний случай, — хитро бормочет забытый пассажир про себя, — в багаже, который как раз сейчас снимают с рейса серьезные парни в стиле «нуар», есть аппарат для производства сахарной ваты».

Про вечного пассажира

Элли смотрит на улицу, прижавшись носом к холодному стеклу. Если бы рамы не были двойными, она бы уже примерзла. Панорамные окна превращают холл в полупрозрачный кубик льда, который уже заморожен метелью, а дальше…

Девушка чихает, и на глаза ей падает длинная рыжая челка. В камине у нее за спиной раздается громкий треск полена и шипенье. Уголек выстрелил? Элли медленно оглядывается. Камин электрический. Искусственный. Подделка, как и все вокруг.

Кому-то, наверно, нравится сидеть дома зимой. Пить горячий чай, укрывшись пледом. Раскачиваться в кресле. Укладывать себе в ноги урчащую теплую кошку и наслаждаться тем, что снаружи, мол, холод и непогода, а здесь уютно.

Элли скрипит зубами и дергает плечом, пытаясь отогнать этот образ. Потому что даже если дома тепло и хорошо, ты все равно в ловушке. Потому что ты загнан в теплый плед напополам с подушками и кошками. Загнан тридцатиградусным морозом и ветром — острым, как хрустальный нож, осколки которого вонзаются в щеки каждого осмелившегося выглянуть за дверь. Потому что если ты сидишь дома — ты покорился стихии. А покорился — значит проиграл.

Девушка с размаху шлепает ладонями по стеклу. Потом еще. И еще. Метель снаружи, издевательски пританцовывая, заставляет снежинки лететь снизу вверх. Метель прижимает дома и дороги белой ладонью к земле, но это еще полбеды. Она ловит ледяными пальцами самолеты за фюзеляж, сдергивает с курса и швыряет в сторону, а потом хлопает сама себе, наблюдая, как железная птица борется с потоками воздуха и земным притяжением. На высоте десяти тысяч метров буре все равно, из чего сделана крылатая повозка — сталь или папиросная бумага — если стихия захочет, она порвет любую людскую поделку на конфетти.

Поэтому аэропорт закрыт.

Рейсы отложены.

Пассажиры шатаются по залам ожидания, селятся в гостиницы или, махнув рукой, уезжают в город.

И у Элли наконец появляется возможность сделать вдох. Потом медленный выдох. И посмотреть на себя со стороны.

Вот девочка с огненно-рыжими волосами отходит от окна и осторожно, чуть ли не на цыпочках, движется по холлу гостиницы. Как будто боится спугнуть… Кого? Стеклянную сиренево-оранжевую саламандру, застывшую на вершине искусственного водопадика? Пучеглазых меланхоличных рыб, которые лениво полощут плавники за стенками аквариумов, на каждом по логотипу: Flice, Flice, Flice?

Слово скользит и переливается, оно быстрое, тонкое и острое — не поймаешь, а если поймаешь, то ни на секунду не удержишь.

Изрежет ладони.

Исколет пальцы.

Девочка боится спугнуть слово, крадется за ним, собирая пальцы ковшиком — так человеческие детеныши ловят бабочек. Элли — не они, но ловить умеет.

Слово кружится, порхает, мечется от стены к стене, летит, как подхваченный ветром лист на второй этаж.

Элли скользит следом, то и дело поправляя челку. Приблизившись к лестнице на второй этаж, она задирает подбородок, пару секунд кусает губы, но не выдерживает и начинает смеяться. Огненные зайчики разлетаются во все стороны и со звоном катятся по углам, как будто по отелю рассыпали четыре горсти серебряных колокольчиков. Девочка смеется над лестницей.

Та все никак не может решиться, какая она на самом деле. То широкие ступени с вызывающе-красной, потертой ковролиновой дорожкой и позолоченными железными прутьями, то две дорожки эскалатора, с тихим жужжанием ползущие друг другу навстречу. Сморгнешь — картинка меняется, как в калейдоскопе. Зажмуришься. Потом приоткроешь один глаз и глянешь из-под ресниц, будто случайно — лестница начинает двоиться.

Двое парней думают, что они едут наверх. Толстый круглолицый мужчина уверенно шагает вниз. Парень в смешной шапке стоит неподвижно, перебирая измахрившийся край свитера.

Элли садится на перила и едет вверх, болтая ногами. Где-то там, на втором этаже, спряталось flice. А девочке обязательно, просто обязательно, до зубной боли хочется срочно понять, что такое Flice. Что такое дом в метели. Отдых или ловушка.

Она как лестница — не может определиться сама.

Девочка поворачивает ручку на двери в собственный номер, заходит внутрь, делает несколько шагов и садится на кровать. Ужасно хочется спать. Глаза слипаются, а сны даже успели устроить потасовку за право присниться первым. На мир наплывает прозрачная черная пелена. Но спать нельзя. Элли отворачивается от подушки и изо всех сил кусает губы. Еще. И еще. Пока из уголка рта не начинает ползти красная струйка.

Такой же, как она, однажды заснул в автобусе. Не специально. Шаттл между терминалами аэропорта с Монреале так и располагает к отдыху — широкие сидения с мягкими подголовниками. Он только на секунду закрыл глаза. А открыл их, намотав уже несколько кругов между стеклянными зданиями. Он вытащил из кармана смятый посадочный талон и растерянно проводил глазами свой боинг до Дели, взмывающий над полосой. И для полутора сотен пассажиров, у которых не стало попутчика, сюжет жизни закончился. Ап — и нету. Не надо больше ни за кого жить. Не надо нести ответственность. Не надо заботиться о том, чтобы все в нужное время прилетели из пункта А в пункт B.

А потом — в С.

А потом — в D.

А когда закончится алфавит — начинай сначала.

Поэтому спать можно только в самолетах.

— Говорят, тот парень, — произносит она в пустоту, — сумел пережить это. Он купил домик на берегу озера в Перу, и каждый вечер сидит на террасе, курит сигару и наблюдает закат. Спокойно. В тишине. Не на бегу. Если он смог, то почему другим нельзя?

В конце концов, осколок не падает дважды в одну воронку.

Белоснежку не кладут дважды в стеклянный гроб.

И вечность тебе тоже дважды не предложат.

Приходится выбирать.

Или вечность, или коньки.

Элли до смерти устала. Стертые подошвы. Стертые воспоминания. Стертые крылья. Триста шестьдесят взлетов в год. Ей надоела дорога для других. Хочется остановиться — для себя. И, возможно, отмена рейса — это намек. Намек на то, что она сможет наконец стать обычным человеком.