Крест короля - Ирина Александровна Измайлова

— Мария поговорит со змеями, и они уползут! — усмешка Эдгара немного разрядила общее напряжение. — А что? Или змеи — не твари Божьи?

— О, Господи! — прошептал Фридрих и вскочил на ноги. — Змеи... Звери... Число Зверя! Я — полный идиот!!!

— Вспомнил?! — закричал Седрик, разом утратив свое напускное спокойствие.

Тельрамунд закрыл лицо руками и вдруг расхохотался:

— Ах, сюда бы Блонделя! Вот бы он сочинил балладу о самом тупом рыцаре Германии! Как можно было забыть это?! Раз в жизни я был на торжественном сборище «братьев Грааля». Нет-нет, не на Черной мессе, упаси Бог! Просто на празднике принятия в братство новых членов. И Парсифаль говорил о священном жертвоприношении, о сердце героя... Я тогда ничего не понял. Но число запомнил. Он назвал именно этот год: одна тысяча сто девяносто третий от Рождества Христова. И дальше сказал так: «В шестой час, в шестой день шестого месяца Сириус войдет в созвездие Змееносца!» Шестьсот шестьдесят шесть — число Зверя, символ сатаны!

Спутники тевтонца ошеломленно молчали. Наконец Мария прошептала:

— Ничего не понимаю! О числе Зверя я тоже слыхала, но что еще за Змееносец? В книгах написано про двенадцать созвездий Зодиака. И никакого Змееносца среди них нет!

— Есть созвездия и не входящие в Зодиак, — заметил Эдгар.

— Это созвездие в него как раз входит, — Фридрих с трудом поборол охватившее его возбуждение. — Змееносец обозначался на древних картах Зодиака, затем с них исчез. Но он существует и находится между Скорпионом и Стрельцом, а для всех служителей сатаны это — символ темной стороны неба. Я помню еще одну фразу Парсифаля: «Змей пожрет сердце героя...» А как же дальше?..

— Да уже не так важно, какие еще богомерзкие слова говорил поганый колдун! — вскричал Эдгар. — Важно то, что мы знаем число: шестое июня. И время: шесть часов. Утра или вечера, неизвестно, но это — не самое главное. Фридрих! Сказал бы, что ты — просто золото, но чего стоит обычный блестящий металл в сравнении с великим рыцарем?

— И великим тупицей! — скрипнул зубами Тельрамунд. — А за мое «прозрение», друзья, поблагодарите герцогиню Эльзу: не начни она говорить о зверях и о змеях, я бы мог вспоминать до конца жизни.

Молодая женщина посмотрела на барона и впервые за все время робко улыбнулась ему. При этом ее бледные щеки окрасил румянец, почти такой же яркий, каким еще недавно она злила всех без исключения красавиц Брабанта.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СУД ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

Глава 1

Молитва узника

О том, что наступило утро, можно было догадаться по тусклой полоске света, появлявшейся на противоположной стене. Влажные камни ловили этот слабый отблеск, и те недолгие два часа, когда солнце стояло низко и посылало свои лучи прямо в узенькую бойницу, на сером фоне даже вспыхивали одинокие искры. Потом блеск тускнел, но на протяжении всего дня светлая полоска оставалась напоминанием, что за пределами четырех каменных стен, влажного пола и низкого свода существует другой мир — полный шелеста листьев, птичьих голосов, порывов ветра и тяжелых облаков в теплом летнем небе. Через щель бойницы, чья ширина была куда меньше, чем толщина стены, невозможно было увидеть небо. Ветер сюда не проникал и вовсе — бойница выходила в простенок, и даже сильная буря едва ли могла потревожить мертвый покой каменного склепа. Птиц порой было слышно, но только не жаворонка и не синиц — тем не нравилось угрюмое серое ущелье. Иногда ранним утром очень слабо доносился свист ласточек, а потом весь день — истеричное карканье ворон. Они гнездились в одной из бывших сторожевых башенок внутренней стены, выстроенных, когда внешней стены еще не было, и теперь пустовавших.

В пасмурную погоду можно было и вовсе не заметить прихода дня. Полоска света на стене тогда была совсем тусклой. К тому же в разное время суток жара и прохлада не сменяли друг друга: в склепе всегда было сыро и душно. Это летом. Зимой, наверное, холодно до ломоты в костях.

В это утро вопли ворон раздались почти возле самой бойницы. Должно быть, в простенок свалился кусок добычи, и птицы из-за него дрались, бранясь и взвизгивая, будто рыночные торговки.

Ричард открыл глаза и, зевнув, потянулся. Болью отозвалась не только все еще не до конца поправившаяся левая нога, но и спина. Все оттого, что он спал слишком крепко и не менял позу. Каменная лежанка наказывала за неподвижность — тюфяка не было, тело затекало и начинало ныть уже через пару часов.

Король привстал, глянул на светлый узкий прямоугольник, извещавший о наступлении дня, перекрестился и одними губами прошептал утреннюю молитву. Потом заставил себя размять затекшие мышцы и встать.

Жесткая тяжесть железа и новая резкая боль, на этот раз в щиколотках и запястьях, заставили его пошатнуться, но Ричард выбранил себя за малодушие. В конце концов, сам виноват. Во-первых — приняв год с лишним назад глупое решение ехать после кораблекрушения через Германию, а не через Францию. Сам пошел навстречу опасности, а Филипп-Август не тронул бы его. Но уж очень не хотелось оказаться в роли просителя и быть потом обязанным чванливому родственнику. Гордость! Хуже: гордыня. А за гордыню Бог наказывает всегда. И хорошо, если так, а не хуже. Ну а во-вторых — кто же перед спуском со стены по тонкой веревке влезает в железную кольчугу? Да еще — немецкую, которая в полтора раза тяжелее английской или французской (любят германцы таскать на себе вериги!). Не будь кольчуги, они с Марией могли бы спуститься и вдвоем. Хорошо еще, что он вовремя заметил опасность — не хватало только, чтобы из-за него погибла эта чудесная девчонка! Да нет, уже не девчонка. И не «малыш Ксавье». Теперь она — жена