Фолкнер - Борис Грибанов

Первый из этих разговоров произошел четыре года назад. Они гуляли с Друзиллой по саду вскоре после того, как на глазах Баярда отец чистил и перезаряжал свой револьвер «диллинджер», из которого он застрелил фермера, "почти соседа… который служил в первом пехотном полку, когда этот полк проголосовал снять отца с поста полковника, и мы никогда не узнаем, действительно ли этот человек собирался ограбить отца или нет, поскольку отец стрелял слишком быстро". Баярд видел также, как вдова этого человека, которой полковник Сарторис послал деньги, пришла к нему в дом и швырнула ему в лицо эти деньги.

В том разговоре в саду Друзилла доказывает Баярду, что у отца есть великая мечта и эта мечта важнее всех убийств и боли. Тогда Баярд говорит ей, что если кто-нибудь был одержим мечтой, так это Томас Сатпен. Друзилла возражает — мечта Сатпена касалась только его самого, а ее муж и отец Баярда "думает о всей стране, которую он старается вытащить шнурками от ботинок, чтобы жили лучше все люди, обитающие здесь, не только люди его круга или служившие в его полку, а все, черные и белые, женщины и дети, живущие там на холмах, у которых нет даже ботинок…".

"— Но что хорошего они могут получить от его благ, — спрашивает Баярд, — если они… после того, как он…

— Убил кое-кого из них? — перебивает его Друзилла. — Я полагаю, что ты включаешь в их число и тех двух саквояжников, которых он должен был убить, чтобы овладеть теми выборами.

— Это были люди, — говорит Баярд. — Человеческие существа".

И тут Друзилла излагает Баярду свою философию, старую как мир, к которой прибегали тираны испокон века, стараясь оправдать ею свои преступления против людей, против человеческой морали. "- Мечта — это не такая штука, около которой безопасно находиться, Баярд. Я знаю, у меня была однажды мечта. Это похоже на заряженный пистолет с курком как на волоске: если он долго на взводе, кто-нибудь пострадает. Но если это хорошая мечта, то она стоит того. В мире не так много хороших мечтаний и слишком много человеческих жизней. А одна человеческая жизнь или две дюжины…

— Ничего не стоят? — спрашивает Баярд, и Друзилла твердо отвечает:

— Да, ничего".

Вот с этой философией, оправдывающей убийство человека, не может согласиться Баярд, он уверен, что никакая мечта, никакая абстрактная идея не стоят одной человеческой жизни.

Вторая сцена в саду, которую вспоминает Баярд по дороге в Джефферсон, произошла через четыре года, за несколько недель до того вечера, когда Ринго прискакал в университет и сообщил Баярду, что его отец убит.

Баярд при этом вспоминает всю историю отношений отца с Редмондом, которая воспроизводит последний этап жизни фолкнеровского прадеда, — сначала дружба, партнерство в строительстве железной дороги, потом неприязнь, вызванная властностью полковника Сарториса и нежеланием прислушиваться к чьему-либо мнению, затем откровенная вражда, приведшая к тому, что Джон Сарторис лишил Редмонда партнерства в строительстве дороги, и в самое последнее время — соперничество на выборах в законодательное собрание штата. Баярд знал, что отец без нужды издевался над Редмондом публично, что он довел Редмонда до того, что тот, чтобы его не сочли трусом, должен будет прибегнуть к оружию. Это понимали и жители Джефферсона. Выражая их общее мнение, один из близких сторонников Сарториса говорит Ба-ярду: "Он должен был оставить Редмонда в покое. Я знаю, в чем корень беды: он вынужден был слишком много убивать, а это плохо для человека".

Вот об этом и говорил во второй беседе в саду Баярд Друзилле. Но Друзилла одержима своими собственными идеями. Она говорит Баярду, что есть вещи худшие, чем убивать или быть убитым. "Иногда я думаю, — говорит она, — что лучшее, что может быть с мужчиной, это любить что-нибудь, желательно женщину, любить очень сильно, а потом умереть молодым, потому что он верил в то, во что он не мог не верить, и был тем, чем он не мог не быть".

В усадьбе Сарторисов все происходит именно так, как представлял себе Баярд, — его там ожидают всадники из числа близких помощников отца, готовые тут же ехать с Баярдом во главе, чтобы быть свидетелями его мести, а на верху лестницы в свете, падающем из двери и окон, как на сцене, стоит Друзилла — воплощение тех сил, которые хотят заставить Баярда выполнить предписанный ему кодексом сыновний долг.

В эту ночь Друзилла торжественно вручает Баярду дуэльные пистолеты и в лихорадочном возбуждении говорит ему: "Как ты прекрасен — ты молод, тебе позволено убивать, позволено мстить, позволено взять в руки небесный огонь, который сразит Люцифера. Нет, это я, Я даю тебе этот огонь, я вкладываю его в твои руки. О, ты будешь благодарен мне, ты будешь помнить меня, когда я умру, а ты будешь старым человеком и скажешь себе: "Я вкусил все".

Наутро Баярд едет в город и безоружным входит в контору, где сидит с прошлого дня и ожидает его с пистолетом в руке Редмонд. Баярд должен пойти на это, рискнуть своей жизнью, иначе все будут считать его трусом. Редмонд стреляет в него, промахивается и, видя, что Баярд не стреляет, выходит, шатаясь, из конторы и уезжает навсегда из города. Так с опасностью для жизни Баярд бросает вызов традициям и побеждает. Один из приспешников полковника Сарториса, который как раз перед тем, как Баярд должен был войти в контору Редмонда, с возмущением бросил ему: "Ты кто? Или твоя фамилия не Сарторис? Клянусь богом, если ты не убьешь его, я это сделаю сам!" — теперь уважительно говорит ему: "Может быть, ты прав; может быть, в вашей семье достаточно убивали".

Так Фолкнер действиями своего героя развенчивает героическую легенду о прошлом Юга, показывает безнравственность и пустоту этих мертвых традиций.

В конце августа кончился срок его контракта с голливудской фирмой, и Фолкнер вернулся в Оксфорд. А в октябре он отправился в Нью-Йорк. Ему хотелось познакомиться с руководителями издательства "Рэндом хауз", договориться с ними о контракте на новый роман и получить под него аванс, повидать кое-кого из старых друзей. Здесь на одном коктейле он впервые после многих лет, прошедших с их последней встречи в Новом Орлеане, встретил Шервуда Андерсона и первым подошел к нему. Впоследствии Фолкнер вспоминал, что при этой встрече Шервуд "вновь показался мне выше, значительнее, чем все, что он написал. Потом я припомнил "Уайнсбург, Огайо" и "Триумф яйца" и некоторые куски из "Лошадей и людей", и понял, что я вижу гиганта, живущего на земле, населенной в значительной степени — слишком значительной — пигмеями, даже при том, что он сделал всего два или, может быть, три жеста, присущих гигантам",

13. Фермер