Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Андерсен Йенс

В другой раз феминистка заявила о себе осенью 1957 года. В Швеции тогда обсуждали возможность рукоположения женщин. Можно ли такое вообразить – и допустить? Не только у церковного руководства, но и у Астрид Линдгрен по этому вопросу была ясная позиция, и с ней 18 октября 1957 года была ознакомлена Луиза Хартунг:

«В нашей епархии, епархии Линчёпинг, за женщин не подали ни одного голоса. Незадолго до синодального собрания меня попросили написать о родном городе для газеты „Линчёпингс стифтсблад“ („Епархиальная газета Линчёпинга“). И я согласилась – я вообще отличаюсь дружелюбием и уступчивостью. Но, прочитав затем в газете, в „Дагенс нюхетер“, заметку о синодальном собрании, из которой следует, что епархия Линчёпинг была единственной, где не подали ни одного голоса в пользу женщин, я разозлилась и написала в „Линчёпингс стифтсблад“: „Вслед за апостолом Павлом священство епархии Линчёпинг полагает, что женщинам надлежит хранить молчание в собраниях. Если бы две тысячи лет назад существовали газеты, Павел наверняка сказал бы: женщинам также не следует подавать голоса в епархиальных газетах. Так я и поступлю. Я отказываюсь сотрудничать с газетой. Уверена, что апостол Павел в своем Раю останется доволен“».

Двадцать лет спустя Астрид Линдгрен поучаствовала в свержении мужского правительства Улофа Пальме на выборах 1976 года, а в 1988-м вместе с соратницей протолкнула «Lex Линдгрен», хотя принятый в итоге закон и не возымел того действия, на которое Астрид Линдгрен и Кристина Форслунд рассчитывали. Однако за рубежом эта история привлекла колоссальное внимание. Наконец-то, после всех этих ошеломительных новостей середины 1970-х о всемирно известных шведах, изгнанных из страны безумной налоговой политикой, «народный дом» Швецию вновь признали раем на земле. Где даже звери живут счастливо.

«Помоги Астрид спасти луга и поля», – раздавалось в 1993 г. Детская писательница вместе с другими зелеными – директором компании «Вольво» П. Г. Гюлленхаммаром, биологом Стефаном Эдманом, политиком Марит Паульсен и ветеринаром Кристиной Форслунд – начала кампанию в сельскохозяйственной газете «Ланд» и в «Экспрессе». (Фотография: Йенс Андерсен)

Однако экологическая эпопея для Астрид Линдгрен в 1988 году не закончилась. Напротив, около 1990 года она еще активнее включилась в борьбу за экологическое сознание, улучшение качества пищевых продуктов и, не в последнюю очередь, неприкосновенность открытого полевого ландшафта – ландшафта ее детства, которому столь многим была обязана. В июне 1991 года совместно с политиком Марит Паульсен и биологом Стефаном Эдманом Астрид Линдгрен написала примечательную статью, которую следует понимать в свете подачи заявки на членство Швеции в ЕС (против чего Астрид проголосовала в 1994 году):

«Окружающая среда и биологическое разнообразие культурного ландшафта нуждаются в таком земледелии, которое производило бы пищу в согласии с природой, а не восставало против нее».

В последующие годы было написано еще несколько статей для сельскохозяйственной газеты «Ланд», где когда-то работала младшая сестра Линдгрен, Ингегерд, и где старшая, Астрид, теперь пыталась докричаться до читателей и вместе с директором «Вольво» Пером Г. Гюлленхаммаром и другими занималась сбором подписей в защиту природы и экологических хозяйств, который организовала газета. Как настоящий представитель несистемной оппозиции Линдгрен призывала шведских крестьян выйти на марш протеста:

«И еще одно важно, важнее прочего. Чтобы сами крестьяне высказались по этому вопросу, и не только посредством своих организаций, о нет, – каждый крестьянин, что сражается за свою ферму, должен заявить о себе. Отказывайся, кричи, рассказывай о том, каково тебе, о том, что правильно, а что нет – для тебя, для твоих животных, для шведского земледелия в целом! <…>

Последняя политическая битва в жизни Астрид Линдгрен возвращала ее к истокам. К крестьянской жизни, семейному хозяйству в Нэсе, тесными узами скреплявшему самых разных людей, животных, землю, урожай, поля, луга и леса. К блаженному Бюллербю ее детства. Казалось, те ее противники, кто утверждал, будто политические взгляды Астрид – следствие ностальгии и не укоренены в реальности, оказывались правы, и тем больше, чем старше становилась Линдгрен. И в дебатах об охране животных, и в кампании по защите открытых ландшафтов обнаруживала себя тоска крестьянской дочери по тому «лошадиному веку», что ушел безвозвратно, уступив дорогу «веку машин». Образ мыслей экологической активистки, желание вернуться в прошлое проявились еще в 1982 году в статье «Моя Швеция», опубликованной в еженедельнике «Аллерс». В этом тексте Астрид наивно восхищалась тропинками и лугами своего детства, которым угрожало шведское градостроительство и большая европейская политика 1990-х:

«Вот мимо огороженных сенокосных полей бегут узкие тропинки. Когда-то их протоптали коровы, направлявшиеся в загон, где их доили. Да-да, тут всегда ходили коровы и овцы, они не давали траве разрастись. А дети бегали, собирая землянику в грудах старых серых камней. И всегда здесь пели птицы. Светлыми весенними вечерами щебетали зяблики и синицы, заливался дрозд, а ранним летним утром вволю куковала кукушка. <…> Смоландское поле, райское поле, дети, звери, цветы и трава, деревья и пение птиц. Скоро все это исчезнет».

В 1976 году на вопрос представителя журнала «Велькоммен», как шестидесятивосьмилетняя Астрид Линдгрен воспринимает старость, она ответила, что еще до этого не дожила:

«Пока я работаю, как обычно, пока совершенно здорова, пока могу пробежать сто метров, не задохнувшись, я отказываюсь чувствовать себя старой. Не то чтобы я тут расхаживаю, восклицая про себя: „О, как я молода!“ – просто не чувствую себя старухой. Хотя иногда забываю чье-нибудь имя или что хотела принести с кухни, и тогда понимаю: это признаки старости, с которыми надо учиться жить».

Со смертью невестки Гуллан и Эльсы Олениус в 1984 году, а особенно со смертью Лассе в 1986-м для Астрид Линдгрен началась самая трудная пора старости. В это время у нее значительно ухудшилось зрение, ей стало трудно концентрироваться, очки уже не спасали. В письме Рите Тёрнквист-Вершур Астрид описала себя как «человека из запчастей с увеличительным стеклом и слуховым аппаратом, но зубы до сих пор свои». А когда журнал «Ви» перед восьмидесятилетним юбилеем писательницы в ноябре 1987 года послал корреспондента на Далагатан, Линдгрен назвала себя полуслепой и полуглухой и показала на два одновременно звонящих телефона, из-за чего в гостиной было шумно, как на выпасе, полном коров с колокольчиками и бубенцами.

И все-таки ей было далеко до полной немощи, о которой из-за плохого перевода интервью из «Экспресса» объявили немецкие газеты «Бильд цайтунг» и «Хамбургер абендблат». Они рассказали о трагической слепоте и изоляции стареющей писательницы: «Ihr Haar ist wirr und Die Augen starren in die Leere» («Волосы растрепаны, а глаза уставились в пустоту»). Узнав печальную новость из Германии, Астрид Линдгрен попросила личного секретаря Черстин Квинт засесть за клавиатуру, которой сама Астрид толком уже не видела, и продиктовала ей пару писем. Первое было отослано 2 декабря 1991 года и звучало так:

«Herr Redacteur, ich glaube, es war Mark Twain, der gesagt hat: „Das Gerücht von meinem Tod ist erheblich übertrieben“ (Господин редактор, кажется, Марк Твен сказал как-то: „Слухи о моей смерти сильно преувеличены“. – Ред.). Прочитав захватывающую статью в „Хамбургер абендблат“ от 30 ноября, хочу заметить, что слухи о моей „слепоте“ сильно преувеличены. Единственное, что я сказала „Экспрессу“ (это газета, которая, по всей видимости, послужила Вам источником), – что больше не могу читать (на самом деле могу, с мощной лупой). Читая Вашу статью, проникаешься сочувствием к изможденной и полуслепой писательнице, которой еле хватает сил продиктовать письмо. Ни мой секретарь (с которым Вы, кстати сказать, не связались), ни я не в состоянии узнать меня в Вашем описании. Ради смеха я сосчитала письма, которые надиктовала в эти дни всего за несколько часов. Их оказалось 18».