Террор Бешеного - Виктор Доценко

Савелий поднялся с пола, тяжело вздохнул и задумался: "Что же теперь делать? Как выйти на Воронова? Где его искать? Может быть, у Ли Бао есть какие-нибудь телефоны? Кажется, итальянец упоминал об Ордене..."

Савелий наклонился к трупу китайца, пошарил в его карманах, наткнулся на мобильный телефон и электронную книжку. К счастью, китаец был настолько уверен в себе и своих силах, что не счел нужным кодировать свои записи. Войдя в память записной книжки, Савелий быстро просмотрел номера телефонов, но ничего подходящего не отыскал, пока не наткнулся на фамилию Велихова, с номером его мобильного телефона. "Листанув" ее, он едва не воскликнул от радости: запись гласила - "отель Шератон, 415", а дальше стояло время и число.

"Господи, Велихов сейчас в Нью-Йорке! Отказавшись от депутатства в Государственной Думе, махнул в Америку! Интересно, что тебе здесь понадобилось? Уж не для встречи ли с Ли Бао ты сюда приехал? А что, если взять и прямо сейчас выяснить?"

Он набрал номер и вскоре услышал мужской незнакомый голос, спросивший его по-русски:

- Кого вам?

- Мине нузен госипадина Велихов! - стараясь изобразить китайский акцент, ответил Савелий.

- Аркадий Романович в сауне! Что передать?

- Сиказите, чито виситиреча Ли Бао хотети перенесити на тиридесяти минюти позее.

- Я правильно понял, что господин Ли Бао просит перенести встречу на полчаса позднее? - переспросил тот.

- Да-да, тиридесяти минюти позее! - подтвердил Савелий.

- Хорошо, я передам!

- Сипасиба! - Он положил трубку, радуясь, что не попал на самого Велихова: этот олух, с которым он только что говорил, вряд ли заподозрил, что говорил не с посланцем Ли Бао. "Все-таки интересно, зачем вам понадобилась эта встреча?"

Но продолжить свои размышления ему не удалось: послышался шум у входной двери. Савелий выхватил пистолет из обрубленной кисти Ли Бао и направил в сторону входа: на пороге показалась та самая тройка, которая и встречала Савелия в аэропорту: они тоже были вооружены.

- Не стреляйте, если хотите увидеть своего брата в живых! - сказал один из них.

Судьбе было угодно распорядиться так, что Шура Позин прилетел в Нью-Йорк тем же самым рейсом, что и Савелий. Не догадываясь о разыгравшейся в здании аэропорта драме, как и вообще о существовании самого Савелия Говоркова, Позин преспокойно сел в знаменитое нью-йоркское желтое такси и отправился на Манхэттен. Будучи гурманом и сибаритом, он всегда летал исключительно первым классом и покинул самолет буквально за минуту до Бешеного, а поскольку вещей, сданных в багаж, у него не было, впрочем, как и у Савелия, полетел он первым классом, поэтому чуть-чуть опередил Бешеного.

На этот раз им встретиться не довелось.

Друзья заказали ему номер в его любимой гостинице "Уэстбери" на Шестьдесят девятой стрит между Мэдисон и Пятой авеню. Гостиница была сравнительно небольшой, старомодной и уютной. Позин не то чтобы не любил крупных американских городов, таких, как Нью-Йорк, Чикаго и т.д. Человек по натуре ленивый и созерцательный, Шурик плохо вписывался в стремительный, дерганый темп этих городов, где, особенно в Нью-Йорке, все куда-то спешат, вечно опаздывая из-за пробок на дорогах на деловые встречи, ленчи и обеды, намеченные в дневнике-календаре за месяцы, а то и за полгода вперед. Ему чудилось, что именно в крупных американских городах и происходит то, что один советский социолог обозвал "симуляцией деятельности".

Вероятно, Позин был не прав, ибо американская экономика находилась на подъеме уже добрый десяток лет, а все колесики политического механизма бодро и без скрежета крутились. Может, дело было в том, что американская действительность не привлекала его новизной - подростком он проводил у работавшего в США отца по три месяца летних каникул.

В то же время поездка в предвыборную Америку обладала тем уникальным ароматом большой игры, который всегда завораживал Позина. И хотя он как иностранец вынужден будет пребывать в роли чистого наблюдателя, и эта роль имела для него свою прелесть - у него полностью были развязаны руки. При помощи многочисленных знакомых и друзей он надеялся удовлетворить свою главную страсть - страсть игрока и приоткрыть потайные двери и пройти полутемными коридорами, заглянув в святая святых - на кухню, где варится американская политика.

Предложение прокатиться в Америку, да еще не за собственный счет, привлекло Шуру еще и тем, что в Штатах у него действительно было очень много приятелей, которых он довольно давно не видел.

Позин прилетел в Нью-Йорк с одной тощей спортивной сумкой, ибо собирался там существенно пополнить свой гардероб - в этом городе он знал места, где модные вещи превосходного качества можно было купить существенно дешевле, нежели в Европе, не говоря уже о ценах в бутиках в центре Москвы, куда Позин из принципа никогда не заходил.

С учетом того, что верный Долонович, впрочем по прямому указанию Щенникова, перевел ему на карточку "виза" несколько десятков тысяч долларов, Шура чувствовал себя вполне комфортно. Жаль, в казино не разгуляешься, но он, в конце концов, в Америку не играть приехал.

Еще из Москвы он позвонил Руфь Файнштадт - своей давней приятельнице, богатой и влиятельной даме, которую знал, можно сказать, с детства - ее родители, предки которых были выходцами с Украины, когда-то познакомились с его отцом.

Предки происходили из маленького местечка и уехали от голода и погромов в начале века. В Америке их жизнь сложилась - уже дед Руфи был удачливым и дальновидным брокером, одним из немногих, кто умудрился не разориться в годы Великой депрессии, а позже стал членом правления крупного банка.

Сама Руфь, великолепно сохранившаяся дама неопределенного возраста, с вечной американской фальшиво-доброжелательной улыбкой на лице и подтянутой спортивной фигурой, давно развелась с мужем, став при этом на несколько десятков миллионов долларов богаче. Она коротала свой век в веселом и светском одиночестве - как хозяйка салона в знатном доме на Пятой авеню, коллекционируя предметы искусства и американскую живопись XVIII-XIX веков.

Правда, ехидный Позин всегда доказывал ей, что подобной живописи просто не существует, а предметов искусства в американской массовой цивилизации не может возникнуть по определению. Но она на него не обижалась, заседая в попечительских советах музея Метрополитен и музея Гугенхейма, основатель которого Соломон Гугенхейм приятельствовал с ее дедом.

Руфь неоднократно бывала в России, проводила часы в Эрмитаже и Русском музее. Позин всегда старался помочь ей, сводя с художниками, музыкантами, актерами, - она обожала ночную богемную жизнь и была, как ни удивительно, не чужда традиционного русского порока, иными словами, могла выпить существенно большее количество крепких напитков, нежели средняя американка.

Шура привез ей в подарок дорогую старинную серебряную брошь. Она, скорее всего, являлась национальным достоянием, но разрешение Министерства культуры на вывоз было получено в результате пятиминутного телефонного разговора министром культуры оказался старый приятель, театровед.

От гостиницы до дома Руфь было рукой подать, и Шура всегда ходил к ней пешком. Вообще за границей он предпочитал пешие прогулки, не без оснований утверждая, что только так - ногами - и можно познать чужой город.

Обитала Руфь в огромной квартире - точного количества комнат Позин по своей лени так и не удосужился сосчитать, но ванных было целых три. Она с удовольствием пустила бы его пожить, но злые языки Нью-Йорка и некоторые, особенно осведомленные, персонажи в Москве беспочвенно утверждали, что у Шурика с Руфь затяжной, но бурный роман по современной модной модели: шустрый и веселый сравнительно молодой человек сходится с богатой дамой неопределенного возраста. Поэтому когда Руфь предлагала ему не платить за гостиницу, а остановиться у нее, Позин всегда отшучивался тем, что жизнь под постоянным надзором с детства вызывает у него состояние стресса. Он имел в виду не надзор самой Руфь, а круглосуточную плотную охрану.

"Попасть к тебе в квартиру сложнее, чем в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли", приходя к ней, обычно констатировал он.

В Лэнгли Позин, правда, никогда не был, но попасть в квартиру миссис Файнштадт было и в самом деле очень непросто.

У подъезда обычно дежурил человек в зеленой ливрее и высоком цилиндре, в функции которого входило открывать двери подъезжавших к дому машин. Второй сидел внутри за конторкой и вежливо интересовался у вошедшего, как его фамилия и к кому он направляется, после чего звонил в квартиру и спрашивал хозяев, готовы ли они принять имярек. Третий располагался в лифте и нажимал кнопку соответствующего этажа, на котором имелась лишь одна квартира - в ее предбанник плавно входил лифт. И только когда гостя впускали в дверь, лифтер с чувством исполненного долга отправлялся на своем средстве передвижения вниз, в холл.