Легенды и мифы Невского проспекта - Наум Александрович Синдаловский

Интерьер станции метро «Маяковская»

Так это или нет, сказать трудно, но косвенная вина Лили Брик в его гибели для многих исследователей жизни поэта очевидна. Впрочем, если даже это и правда, Лиля Брик сполна расплатилась с Маяковским. По некоторым сведениям, знаменитая фраза Сталина о том, что «Маяковский был и остается величайшим поэтом советской эпохи», принадлежит ей. Как известно, некоторое время после трагической гибели поэта имя Маяковского было забыто. Его мало упоминали в прессе, на него редко ссылались, мало цитировали. И тогда Лиля решила обратиться с личным письмом к Сталину. Там-то она и напомнила «вождю всего прогрессивного человечества», что сделал своим творчеством Маяковский для партии Ленина – Сталина. Формула понравилась. Оставалось только присвоить ее себе и донести до советского народа.

Можно только добавить, что до конца своих дней Лиля Юрьевна Брик не снимала золотое кольцо, которое подарил ей Маяковский в 1920-х годах. На кольце были выгравированы три заглавные буквы ее инициалов: ЛЮБ. Следовавшие друг за другом, они составляли бесконечно повторяющееся одно-единственное слово «ЛЮБЛЮБЛЮБЛЮБ…»

Таким же верным и преданным «щеном», как он сам себя называл в письмах к Лиле, оставался и Маяковский. Он не раз это доказывал на деле. Однажды Лиля потребовала от него невозможного: добыть для нее автограф Блока. Футурист Маяковский, совсем еще недавно призывавший «сбросить Пушкина с корабля современности», не представлял себе, как он сможет обратиться с такой просьбой к последователю Пушкина, Тютчева и Фета, символисту Блоку, холодное отношение которого к авангардистской поэзии было общеизвестно. Однако ослушаться всесильной Лили он не мог. И он выпросил-таки у Блока автограф для нее.

Петербуржцы чтят память о поэте. В 1976 году в сквере на углу улиц Маяковского и Некрасова открыт памятник поэту, исполненный по проекту скульптора Бориса Пленкина.

На нечетной стороне Невского проспекта, в створе улицы Маяковского, открылась станция метро «Маяковская». Она давно уже превратилась еще в один петербургский адрес, где встречаются и назначают свидания. Может быть, поэтому название станции, трансформированное в обиходной речи в «Маяк», так точно отражает ее повседневную коммуникативную функцию, а выражение «Иду на Маяк» в Петербурге давно уже превратилось в идиому. Встретиться можно как на наружной площадке перед входом в метро или, как говорят в Петербурге, «У Маяка», так и в кассовом зале перед мощным, во весь рост барельефным изображением Владимира Маяковского, выполненным из листовой меди скульптором М.Т. Литовченко в 1967 году. Поэт как истинный трибун революции стоит в характерной позе, широко расставив ноги посреди зала. Адрес встречи хорошо известен: «Между ног Маяковского».

В доходном доме № 3 на Надеждинской улице, построенном в 1900–1901 годах по проекту архитектора П.И. Гилева, с 1908 по 1927 год жил известный юрист, общественный деятель и литератор, автор широко известных «Воспоминаний о писателях» Анатолий Федорович Кони. В 1955 году в память об этом на фасаде дома была установлена мемориальная доска.

Кони считался одним из самых известных юристов дореволюционной России, он был почетным академиком Петербургской Академии наук и состоял членом Государственного совета. Широкую известность Кони приобрел в 1878 году, после судебного процесса над Верой Засулич, совершившей покушение на петербургского губернатора Ф.Ф. Трепова. Суд присяжных под председательством Кони оправдал ее.

Фамилия Анатолия Федоровича, благодаря своему второму, вполне определенному смыслу, сразу же стала удобной мишенью для добродушных каламбуров. Когда Кони был назначен сенатором, нашелся язвительный журналист, поместивший в печати эпиграмму:

В Сенат коня Калигула привел.

Стоит он убранный и в бархате,

                                        и в злате.

Но я скажу: у нас такой же произвол:

В газетах я прочел, что Кони есть

                                        в Сенате.

На это он получил достойный ответ:

Я не люблю таких ироний.

Как люди непомерно злы!

Ведь то прогресс, что нынче Кони,

Где прежде были лишь ослы.

После революции Кони преподавал уголовное судопроизводство в Петербургском университете. Кроме того, вел многообразную просветительскую работу, читая лекции буквально во всех районах города, включая самые отдаленные. Говорят, студенты университета добились, чтобы для пожилого и не очень здорового профессора Народный комиссариат просвещения выделил лошадь с экипажем. Однако после того, как советское правительство переехало в Москву, всех лошадей бывшего петроградского Конюшенного ведомства перевели туда. Лишили и Кони столь удобного средства передвижения. «Подумайте, – пытался шутить профессор, – лошади в Москве, а Кони в Петрограде».

Анатолия Федоровича Кони похоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. В 1936 году его прах перенесли на Литераторские мостки Волкова кладбища.

В доме № 11 по улице Маяковского жил поэт, переводчик и драматург Даниил Хармс. Этот один из последних петербургских чудаков, каким виделся он своим друзьям, на самом деле был хорошо известен в поэтических кругах Ленинграда 1920-х годов как гениально одаренный поэт. Он считался бесспорным лидером группы, называвшей себя «Объединением реального искусства», более известным в истории литературы по знаменитой аббревиатуре ОБЭРИУ. Обэриуты объявили себя «творцами не только нового поэтического языка, но и создателями нового ощущения жизни».

Настоящая фамилия Даниила Ивановича Хармса – Ювачев. Псевдоним, если верить фольклору, двадцатилетний поэт образовал не то из английского слова «Харм», не то из французского «Шарм», что на этих языках значит «очарование». Есть и другая легенда, пытающаяся объяснить этимологию псевдонима. Как известно из его биографии, Хармс учился в знаменитой немецкой школе при лютеранской церкви Святого Петра – Петришуле. Среди его учителей была некая немка Хармсен. Карликового роста и к тому же прихрамывавшая на одну ногу, она служила объектом постоянных насмешек безжалостных школяров. Кроме того, шла Первая мировая война, немцы в ней были противниками России, и Даня Ювачев учительницу просто ненавидел. Прошло время, война закончилась, закончилось и обучение в школе, а фамилия ненавистной немки никак не уходила из головы. И тогда будто бы он превратил ее в собственный псевдоним. Ради мести? На память? Или во искупление детской вины перед несчастной хромоножкой?

Хармс поражал друзей чарующим обликом «загадочного иностранца», разгуливая по советскому Ленинграду в англизированной серой куртке, жилете и коротких брюках-гольф. Это была не просто мода, но стиль жизни, которому Хармс не изменял даже в домашней обстановке. В его квартире стояли старинные фолианты по хиромантии и черной магии, висели оккультные эмблемы и символы, звучала старинная музыка. Да и само его творчество носило явный отпечаток парадоксальности и абсурда. Напомним, что одно из ранних творческих объединений, которое он создал в Ленинграде, называлось «Орден заумников».

По городу о Данииле Хармсе ходили самые странные рассказы.