Свиток фараона - Филипп Ванденберг

Его лицо стало пунцово-красным от ударов миллионов песчинок. Еще в детстве, у пирамид Гизы, когда ветер поднимал в воздух песок, Омар закрывал глаза и подставлял лицо ветру, получая удовольствие, как от плещущихся струй воды. Но теперь, когда он потерял всякие ориентиры, его обуял страх. Он боялся остаться в песках, как миссис Хартфилд. При этом Омар был твердо уверен, что если он двигается в верном направлении, то его цель находится уже где-то рядом.

Песок все прибывал. Теперь у Омара было ощущение, что он идет по подножию дюны или по наветренной обочине дороги. Но как Омар ни силился увидеть сквозь темную пелену хоть какую-нибудь возвышенность, не мог ничего разглядеть. В отчаянии он опустился на колени спиной к хамсину и пополз на четвереньках в надежде, что так ему будет легче противостоять ветру. Старик Мусса, будучи сыном пустыни, знал каждое растение и каждый камень, но никогда ему и в голову не приходило проявлять к ней высокомерие. Мусса говорил, что пустыня подобна Богу, а боги требуют покорности. Омар невольно вспомнил эти слова отчима, и ему показалось, будто он слышит его глухой голос. Йа салам! Он действительно слышал голоса, которые пели вместе с хамсином! Омар затаил дыхание, думая, что все это ему мерещится. Но он вдруг снова различил неясные, заглушаемые бурей крики — молитву или благочестивое пение.

Омар попытался встать на ноги и, борясь с ветром, пройти вперед, на звук голосов.

Но откуда они вообще доносились? Он не мог этого понять и твердо решил идти вправо. Но уже через несколько шагов Омар начал сомневаться, ему казалось, что он ходит по кругу. И когда Омар, совершенно отчаявшись, готов был уже опуститься на землю, облака песка неожиданно рассеялись и сквозь пыльную пелену, словно сверкающий меч, пробился луч солнца, ярко осветив высокие, полуразрушенные руины, протянувшиеся каменной дугой. Здесь завывал хамсин, стегая их серо-черными облаками песка.

Сиди-Салим! Эти заброшенные развалины человеческой цивилизации не могли быть ничем иным, кроме монастыря. Руины находились всего в нескольких десятках метров, но, прежде чем Омар успел сделать шаг в ту сторону, чудо исчезло. Лишь пение, которое он слышал до этого, возобновилось. Только теперь казалось, что оно доносится с другой стороны. Омар продвигался вперед, стараясь не потерять направления, и вдруг оказался перед высокой обвалившейся аркой ворот, которые вели в никуда: за ними тоже лежали кучи песка.

По правую сторону от руин Омар увидел стену или, лучше сказать, причудливо изогнутые остатки стены, которые поднимались из песка на уровне колена, но в некоторых местах ее высота достигала нескольких метров. За одним из выступов Омар нашел защиту от бури, у него появилось время, чтобы сориентироваться.

Здесь были еще каменные арки подобной формы и размеров. Казалось, этот город в пустыне люди покинули сотни лет назад. Совсем рядом каменная ограда поворачивала направо и вела к длинной стене, в которой виднелись дверные проемы и окна. Это было похоже на типичные жилища этой местности.

Прячась за оградой, Омар добрался туда и, переступив порог, обнаружил, что перед ним лишь коробка без крыши.

И все же в этих четырех стенах можно было укрыться, и Омар решил устроиться в углу и немного передохнуть. Он опустился на свой узел с вещами.

Омар был истощен и жалок, как почвы в дельте Нила ранней весной, раненая рука болела. Он даже ненадолго задремал, пока его не вернуло к действительности жуткое пение, чуждое для его слуха. Дыра в земле, закрытая железными прутьями толщиной в руку, работала как рупор.

Омар подобрался к дыре на четвереньках, но не смог ничего разглядеть в глубине. Его ухо уловило болезненные крики, которые заглушали страстные хоралы, словно там секли розгами людей.

Омар невольно огляделся в поисках входа в таинственное подземелье, но, ничего не обнаружив, решил обойти строение, из которого доносились странные звуки. Он как раз хотел проскользнуть в проход, через который он попал сюда, как вдруг под ногами раздался странный звук.

Под одной из каменных плит была пустота. Он расставил ноги, проверил, как расположен камень, и сделал странное открытие: двухметровая плита толщиной в несколько сантиметров была так четко уравновешена, что под весом человека один конец медленно приподнимался, как пасть огромной рыбы, а второй опускался примерно сантиметров на пятьдесят.

Железный прут служил подпоркой, чтобы плита не возвращалась в исходное положение.

Вниз вела крутая узкая лестница, грубо высеченная в скале. Она делала поворот на девяносто градусов, что, очевидно, было задумкой строителей: так никто не мог слишком быстро спуститься или подняться. У Омара возникли сомнения, стоит ли соваться в этот подземный лабиринт. Честно сказать, это, конечно, было глупо, но что-то притягивало его, как магнит. А потому все сомнения и здравый смысл были отброшены.

Лестница вела в зал со сводами и подпертыми стенками, на которых горели лампадки, мерцая рассеянным, желто-зеленым светом. В пустом помещении стояли лишь глиняные кувшины в человеческий рост. Они занимали всю правую сторону зала и были наполнены водой. Вероятно, воду брали из цистерны, мурованное отверстие которой виднелось в полу. В зале стоял гнетущий зной, в воздухе витал омерзительный сладковатый запах.

Омар прошел в ту сторону, откуда доносились песнопения. Наверное, певцов было не больше полудюжины, но их громкие стенания на языке, который Омар не знал, казались звонче воплей любого муэдзина. Судя по всему, молящиеся монахи использовали систему монастырских пещер как резонатор, чтобы придать литаниям больше пылкости.

В другом конце зала Омар различил два прохода: здесь, под землей, не было дверей. Правый проход вел в темный коридор, из которого слышались негромкие звуки, в левом виднелся лестничный пролет. Лестница шла прямо вниз, но в отличие от первой была широкой и удобной, вымощенной светлыми каменными плитами. Внизу виднелась вытянутая к правому верхнему углу комната, которая напоминала укрепленный колоннами неф христианского храма. Слева и справа между колоннами стояли длинные узкие столы с лавками из грубо оструганных досок. Места здесь хватило бы человек на пятьдесят или даже больше. Стены были украшены древними изображениями святых в человеческий рост. Рисунки частично покрывала сажа, местами краска облупилась и потемнела.

Жалобные песнопения становились все отчетливее, но также слышались резкие команды и удары плетью. Во имя Аллаха всемогущего, что творилось в этом монастыре? До этого момента Омар не встретил ни одного человека — это лишь придавало таинственности происходящему. На мгновение он в нерешительности встал за одной из колонн, но потом, набравшись смелости, вышел в боковой портал, на свет. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. В широком, ярко освещенном коридоре с зарешеченными камерами по обеим сторонам стоял бородатый монах в черной сутане и держал плеть. Вокруг него в экстазе танцевали и пели достойные сожаления существа. Их было около дюжины. С бритыми головами, нагие или наполовину одетые, с мертвенно-бледной кожей и раздутыми животами, как у голодающих детей, которых Омар видел на Синае, эти люди, словно прирученные звери, исполняли какой-то обряд. Они выкрикивали молитвы, не замечая ничего вокруг. «Безумцы!» — пронеслась в голове Омара мысль, ибо на их лицах читалась не фанатическая набожность, а помешательство. Когда один из жалких мужчин попытался напасть по некой причине на своего соседа, монах в черной сутане ударил обоих плетью, и они завизжали и пригнулись, как измученные животные.

Озадаченный этой бредовой ситуацией, Омар стоял в дверном проеме как вкопанный и не попытался убежать, когда бородатый монах в черной сутане заметил его.

Однако монах испугался даже больше, чем Омар. Казалось, он не поверил своим глазам, словно перед ним возник какой-то призрак. Не оглядываясь на танцующих людей, он медленно подошел к Омару и вытянул руку, будто хотел прикоснуться и убедиться, что это не мираж.

Омар кивнул ему, желая продемонстрировать дружелюбие, а монах в испуге остановился и приготовился защищаться плетью. Но потом, осознав безобидность Омара, опустил ее.

— Кто ты, незнакомец? — подчеркнуто вежливо осведомился монах, словно хотел умилостивить враждебно настроенного гостя.

— Меня зовут Хафиз эль-Джаффар, — громко произнес Омар, перекрикивая ритуальное пение. И тут, словно по какому-то знаку невидимого дирижера, безумцы прекратили жалостливые вопли и уставились на чужака пустыми глазами. Несколько мужчин стыдливо отвернулись, двое стариков, на изможденных лицах которых можно было прочитать нечто вроде мудрости, в то время как их члены носили явный отпечаток дряхлости, отважились подойти ближе, чтобы с удивлением рассмотреть незваного гостя.