Стихотворения. Проза - Леонид Дмитриевич Семёнов

Но в мой совет удалиться им отсюда — вкралась такая ужасная моя нечистота, что я не мог не просить у них об этом прощения — как и вообще даже считаю это теперь полезным рассказать подробно и тебе. Она-то и вызвала со стороны брата Льва упрек мне, что он видит во мне начала сектантства и нетерпимости. В самом деле, как легко и незаметно — потому что из любви к людям и к Богу — но от недостатка истинной веры в Него впадаешь в начало этих ужасов земли — ведущих даже к инквизиции, к цензуре и т.п., но начало которых меньше самой меньшей доли горчичного зерна. Дело в том, что приход их и пребывание тут вызвало во мне опасение — что они внесут еще большую путаницу [здесь] в умы людей. А живут здесь сейчас все действительно в ужасной путанице — из которой с трудом выбиваются. Каждое же новое явление — и особенно такое, как приход кого-либо со стороны ко мне, — вызывает множество толков и пересудов — нужно быть в великом страхе Божием, нужно действительно полагать каждое слово — каждый твой шаг даже каждое твое движение перед взором всевидящего, чтобы служить тому делу, которому хочешь служить, т.е. делу любви — и освобождения себя и других — в свободу славы сынов Божиих. И я так радуюсь — так благодарю Бога, что Он указал мне место тут — ибо только тут, живя и трудясь на одном месте, — начинаю видеть — как действительно каждое твое малейшее своевольное дело связано со всем злом всего мира и ведет к неисчислимым вредным последствиям, которые потом искупаешь [с таким трудом] большими скорбями, — и как действительно — единственное твое дело на земле ничего самому не делать, не предпринимать — по отношению к другим людям, но все предоставить Божьей Воле, а самому только очищать себя от всякого делания — приучая себя к смирению, к молчанию и к самому незаметному труду — ибо только тогда будешь пребывать всегда во всей чистоте любви — и будешь чувствовать себя в живой воле Божьей — которая без тебя творит твое дело — и которой мы постоянно оставляем слишком мало места в себе — своими — хотя бы и самыми высокими желаниями и даже подвигами. Не нужно уходить из мира — но нужно быть в нем и быть как бы вне его, т.е. как бы не замечать его — или видеть все твое дело внутри тебя — в постоянном искании Бога и очищении Ему места в себе — и тогда Он будет даже и через тебя творить сам все, что Ему нужно. И вот от этой великой науки отступил я, когда пришли ко мне братья, допустив размышление, что пришли братья — очень путанные — многоговорящие — новые и здесь невиданные и что здесь народ живет еще в ужасной тьме — и только начинает видеть Свет — и они могут повредить всему этому, и вообразив, что я из любви к братьям здешним должен посоветовать пришельцам уйти, тогда как единственно какой совет я могу допустить со стороны одного человека к другому, это такой, который относится к тому лично, — т.е. имеет целью помочь ему в чем-нибудь разобраться, а не такой, в котором есть опасение — что этот человек может иметь вредное влияние на других — это должны мы предоставить воле Божьей. М.б. это все и азбучные истины, но прости меня, брат Лев Николаевич, — я сознаюсь, что я против них погрешил, и мне было ужасно это мучительно. Могу только — не в оправдание себе, а в смягчение вины сказать — что действительно есть здесь обращение на меня — и моих близких как бы слишком большого внимания. Вроде начинается какое-то гонение или как бы борьба с нами. Священник ближнего села начал собирать сходы против [меня] нас и говорить проповеди в церкви. Это заставляет нас быть особенно осторожными в [деле] словах ради любви — и потому приход неопытных братьев вызвал такие опасения. Но когда они ушли, я ясно почувствовал, как эти опасения грешны, ибо все недостатки и немощи братьев и все последствия ошибок других должны мы сносить терпением, заботясь только об одном главном и все остальное предоставляя воле Божьей. И я рад, что после моего письма братья опять вернулись ко мне, — и мы простились теперь уже в полной любви и в мире, и в надежде на еще лучшее свидание. Мир им.

Еще хочу сказать тебе, дорогой брат Лев Николаевич, только ты не прими мои слова как гордость мою или как осуждение тебе — а просто ради чистоты наших отношений и искренности между мной и тобой — должен тебе сказать то, что меня мучает. Мне не нужны твои писания — и когда я получил их, я не знаю, что с ними делать. Я знаю, что много найдется охотников на них, но я никому не могу предложить их — потому что знаю, что для каждого есть гораздо более прямой путь к жизни, чем через них, и что они могут только отвлечь человека от того, что ему нужно и что их читают и утешаются ими именно те, которые того, что нужно и не делают, а те, что делают, ими не нуждаются — я говорю, конечно, про тех, кого знаю — и про себя. Я посылаю их священнику, потому что он слишком много говорит о тебе, а сам того, что ты пишешь, не знает — и зачем давать твои книжки тем, кто о тебе не знает, когда они могут — я считаю лучше, чем через тебя и твои книги, узнать то, что им нужно, — и узнают это и без тебя и всегда узнавали — я считаю это с моей стороны своеволием, т.е. тем ненужным деланием, от которого мы должны отказываться, т.е. раздавание книжек. Да вообще просто я считаю, что не только книга, но м.б. и грамотность не нужна всем. Я не говорю это, конечно, к тому, чтобы быть против распространения твоих и других книжек, но потому, что сам не могу быть участником этого, для себя вижу другое дело — и потому меня как-то смущает, когда получаю много твоих книг, сам