Нулевой том (сборник) - Андрей Битов

И ты едешь, летишь. Десять тысяч километров – и снова бегаешь по таким же коридорам с такими же табличками, знакомишься, знакомишься, трясешь руки, уши болят от улыбок. Летишь в соседний город и на обратном пути лениво спрашиваешь: какое тут расстояние между этими городами, сколько тут километров? Оказывается – восемьсот. А тебе казалось, ты выехал за город, скажем, в Комарове.

Неделя, другая – и опять те же десять тысяч километров. Вылетаешь утром и прилетаешь утром. В тот же день. Стоп, приехали. Пиши авансовый отчет.

Две недели, двадцать пять тысяч километров – какое путешествие! – командировка. А главные люди для тебя – брезгливые бухгалтера и равнодушные кассиры: мало ли вас ездит! Ездят все и ездят.

Старое слово

И все-таки в данном случае это то слово: путе-ше-ствие! Оно длилось двадцать пять лет, двадцать пять раз по двадцать пять тысяч километров – летных, железнодорожных, в кузове и пеших. Мы сбрили двадцать пять километров бороды и снова ею обросли. Мы седеем, лысеем и вставляем зубы. «Такими ли мы были в ваши годы! – говорят нам. – Вот мой дед, девяносто лет, все зубы целы и ни одного седого волоса. И помер-то случайно: надорвался, катя жернов из деревни в районный центр». А мы все возвращаемся на родные пороги, топчемся, отряхивая снежок, и смущаемся понемногу: что это – сердце? А мы обнимаем, целуем и таем от счастья.

Конечно же, путешествие! Вся жизнь.

А с меня уже пуговицы сыплются.

«Очень вы нам нравитесь, – сказали мне в редакции, – вот мы вас и вызвали». – «Да, – говорю, – как приятно!» – «Вот вы такой-то и такой-то, – говорят мне, – и диалог у вас, и пейзаж – весь вы какой-то такой, какой нам нужен. Пора вам сделать что-нибудь и для нас…» Вот сижу я в мягком кресле, киваю, смущаюсь, пытаюсь казаться скромным – а я уже не я, мягкий, как кресло: растаял. «Вас должна заинтересовать, – говорят тогда мне, – такая злободневная тема, как строительство коровников без применения…» – «Да нет, знаете, как-то, – говорю я, чуть трезвея, – это очень, конечно, но я, вы понимаете…» – «Понимаю, – говорят мне, – вам это неблизко. Ну а вот, например, проблема экономии кожи при закройке обуви, помощь ученых в этом вопросе…» – «Нет, – говорю я тверже, – я ведь ничего в этом не смыслю». – «Это и не требуется, – говорят мне, – просто вы со свойственной вам…» – «Нет, – говорю я твердо. – У вас есть другие люди, которые имеют в этом опыт и прекрасно справятся, а какое отношение имеет то, что я делаю, к тому, что вы предлагаете?» – «Ах, вот вы о чем… – сказали мне. – Вы, наверно, думаете, что мы собираемся как-то вас ограничить, изменить, принудить? Боже упаси! Нас как раз интересует сохранение вашей творческой индивидуальности в том, что вы для нас напишете, именно это нас и привлекает, иначе бы мы просто послали Сидорова или Петрова. Если ваша манера не сохранится в материале, то он нам, говоря по чести, и не нужен. Мы лучше тогда Сидорова или Петрова пошлем – он по крайней мере справится. А мы именно хотим, чтобы вы поехали».

Дорогой мой положительный

«Нам нужен свежий, новый остроположительный материал. И вот чтобы в вашей манере…» – «Да ведь материал-то к манере небезразличен!» – восклицаю я. «Не совсем вас понимаю, – говорят мне, – как раз интересно, чтобы вы попробовали применить свою манеру на незнакомом материале. А что вы так умеете, как вы умеете, то это мы и так знаем. А тут может получиться приятная для всех неожиданность…» – «Вот именно, – говорю я, слабея, – неожиданность!»

Я кошусь в зеркало и вижу, как на мне вспыхивают свежие седые волоски. «Неужели вас не волнуют положительный герой и его проблема?» – «У меня все положительные… – скучно говорю я. – На отрицательных у меня сил не хватает». – «Да нет, – говорят мне, – я про других положительных говорю. Герои, маяки… Неужели вас это не трогает?» – «Не знаю, – говорю. – Только героизм, по-моему, не черта, а проявление в обстоятельствах… А так все люди обыкновенные. Живут – тем и герои». – «Да, – говорят мне, – интересная мысль… Я вас, кажется, не всегда понимаю… Ну так как же насчет какого-нибудь героя?»

«Есть! – вдруг кричу я с радостью и отчаянием. – Есть один! Как же я забыл! Знаю одного, хорошо знаю. С детства. Вот уж положительный, вот уж герой! В вулканы лазает. Каждый год себе что-нибудь ломает: руку, ногу, шею. И никто его, заметьте, не гонит – сам лезет, совершенно бескорыстно, в самый кратер. Не человек – символ!»

«А вы говорили…» И мне улыбаются виноватой улыбкой.

И я уже лечу. Как ты там поживаешь, мой положительный герой? Надо же, куда тебя занесло! Послушай, а правда, что ты в эти вулканы лазаешь? Все-таки я очень тебе рад. Сто лет не виделись. И когда бы еще свиделись? И вот вдруг, ни с того ни с сего… О тебе уже столько писали! Теперь мой черед. Напишу я о тебе, дорогой мой положительный, вещь легкую такую, пузырчатую, словно в тонкий стакан нарзану налили.

Уже есть что вспомнить…

Помнишь, как тебе исполнилось семнадцать… А дальше… Дальше? Пошло, поехало! Оглянулся – двадцать. Оглянулся – двадцать семь. Лермонтовский рубеж. И оказывается – что-то уже сделано, надо задумываться над тем, что ты не ребенок. Вдруг замечаешь, к примеру, что вот подходит автобус, и если ты не побежишь, то он отойдет, и если раньше ты обязательно побежал бы – к спеху, не к спеху, побежал бы – и вскочил бы и повис, то теперь идешь себе, и автобус сейчас отойдет – а не бежишь. Он отойдет у тебя под носом, а ты чинно встанешь первым в очереди и начнешь терпеливо, без озлобления, ждать следующего. И не то что бы бегать уже разучился или врачи запретили. Просто вдруг неохота бежать и поспевать на этот автобус, можно и подождать, и подумать о чем-то незаметно.

Знакомые, знакомые…

Встретишь приятеля, школьного, старого, на одной парте сидели, – и говорить не о чем. Переберешь, кого видел, – и окажется: никого не видел. Ну, как ты там? Да ничего. Слыхал, пописываешь? Да вот, грешу. И разошлись. И стыдно чего-то.

Не так давно одного из нашего класса встретил – Костю 3. Он только срок кончил: бродил по городу и вдыхал родной воздух. Разговорились. Все он такой же, не изменился. Посерел, поредел как-то с лица – а так то же самое. И никак не представить мне было, что он – преступник. Все его маленьким видел: все тот же легкомысленный, неспособный мальчик – не медалист. Костя поразил меня одной историей. Я тогда чуть ли не впервые задумался, что мы все-таки уже не дети. «Представляешь, – говорит, – вижу я, в садике две девочки симпатичные на скамеечке сидят. Ну, подсаживаюсь. То да се. А они – даже не реагируют. Я и так и этак. А они – словно и нет меня. А я ведь так ничего себе и с лица, и в разговоре. И девочки не то чтобы очень строгие на вид. Да что же это такое? – думаю. Попробовал еще – никакого результата. Тут я не выдержал и говорю: да что же это, девочки? Невежливо даже как-то. А они мне: “А нам неинтересно – ты уже старик”. Старик, а? Каково?!» Костю вскоре опять посадили, а я эту его историю частенько вспоминаю и себя одергиваю.

И забавляешься домашней статистикой. Большие числа – большая точность, малые числа – точность, конечно, поменьше. Но уже и не так мало людей прошло через жизнь – можно их вспомнить и обнаружить статистические закономерности. Процентовка грубая – в бюллетене ее не опубликуешь. Но вот окончили лет десять назад школу двадцать пять человек: два кандидата наук, пять офицеров, один секретарь райкома комсомола, один лесник, один даже в сумасшедшем доме… Остальные выпали из поля зрения, но тоже почти все специалисты, почти все женатые – способный выпуск, рекордное число медалистов (десять, что ли?). И еще один – знаменитый человек, во всех газетах прописан, начальник экспедиции, изучает вулканы – мой друг. И я.

Разные получились из нас люди. Даже не верится. Действительно ли я сидел на одной парте с этим человеком? Скажешь об этом кому-нибудь – можешь попасть в неловкое положение. Подумают, врешь. Будто если он такой знаменитый, то он и ребенком не был, и в школу не ходил, и никто с ним за одной партой не сидел…

И все-таки это он. Мы сидели на одной парте. Более того, мы ходили в один и тот же детский сад. Быть может, даже выходили на прогулку в одной паре. Что пишут теперь о моем друге?

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

ПОКА ДРЕМЛЮТ ВУЛКАНЫ

ШАГАЮЩИЙ В БУРЮ

К ТАЙНАМ ДЫМЯЩИХСЯ ГОР

ИДУЩИЕ ПО ОБЛАКАМ

ВУЛКАНЫ НЕ МОЛЧАТ

РОБИНЗОНЫ ШТУРМУЮТ ОГНЕННОЕ ЛОГОВО

ПУЛЬС ВУЛКАНА

ВТОРГАЯСЬ В ОГНЕННОЕ ПОДЗЕМЕЛЬЕ

ВУЛКАН ПРОСНУЛСЯ

В ПАСТИ БЕЛОГО ДРАКОНА

НА КРАЮ ПРОПАСТИ

СХВАТКА У ЛОГОВА ДЬЯВОЛА

КАРЛИК СТАНОВИТСЯ ВЕЛИКАНОМ

ПОКОРИТЕЛИ ОГНЕДЫШАЩИХ ГОР

ПОВЕРЖЕННЫЙ ВУЛКАН

Это еще только заголовки! Причем далеко не все.

Как много сделано, если верить газетам… А если сделано так много, то сколько же прошло времени? Тоже много? И, с другой стороны, все, конечно же, только начинается. Как всегда. Так сколько же нам лет на самом деле? Сколько же мне лет, если мой друг уже в вулканы лазает?