Красавица Амга - Софрон Данилов

Но Кычу уже трудно было остановить.

— Тогда ты стреляй! Нам двоим на этой земле не ужиться! Стреляй, бандит!

Услышав такое, Суонда проворней соболя вскочил с кровати и встал между своей любимицей и парнем.

Томмот закинул ружьё за спину и направился к двери. Тогда, метнувшись к запечью, Кыча схватила топор.

Томмот выскочил вон. Сзади хлопнула дверь. В сенях он прислушался: в доме ещё гомонили. Вот так в переплёт он попал! Видать, при Кыче вход в этот дом ему уже заказан. Ладно, нет худа без добра — он теперь поедет в Сасыл Сысы, нельзя упускать удобный момент: едва ли его ещё раз выпустят из слободы одного, без соглядатая! Валерий, пожалуй, и в этот раз не отпустил бы, не опохмелись он с утра со своей бабёнкой. Да, за отлучку из слободы и особенно вот за эту поездку в сторону Сасыл Сысы не похвалил бы его Ойуров. Расставаясь, он не раз говорил ему: «Избегай места боёв. Нам не нужно твоё ратное геройство. Есть на то другие люди. Нам нужны твои глаза и уши. Ты должен быть в живых. Твоя главная задача: вызнать, куда собираются ударить белые, места и время их засад».

Но Томмот ничего не мог сделать с собой.

Сасыл Сысы… Сколько уже героев полегло на этом маленьком аласе! Пятачок, стиснутый со всех сторон белыми… И ничем нельзя помочь им в их отчаянном положении. Что Томмот сделает, если попадёт туда нынче? Посмотрит — только и всего…

Он вывел коня на большую дорогу и направил его в сторону Сасыл Сысы.

О, Кыча! Он мысленно вернулся в дом, из которого только что был выпровожен ею. Каким гневом сверкали твои глаза! Бандит, говоришь. Но, к несчастью, пока должен им оставаться. А ты храбрая, Кыча. К ружью бросилась, за топор схватилась… Если бы ребята из Якутска могли видеть тебя в эту минуту! Спасибо тебе, светлое солнышко! Спасибо за преданность нашей мечте, за то, что ты такая, какой я тебя знал всегда. Живи с сознанием своей правоты, а я вытерплю, снесу всю меру твоего презрения. Когда-нибудь я поклонюсь тебе, и ты меня не оттолкнёшь. Может быть, этот день и не далёк.

Стемнело. Стало пощипывать щёки: мороз к вечеру прижал, да вдобавок задул ветер-низовик. Держа вожжи под мышками, Томмот принялся завязывать шнурки наушников, и тут конь, фыркнув, вдруг отскочил вбок.

— Сат! — Томмот подстегнул коня, но тот остался недвижим.

Соскочив с саней, Томмот прошёл по глубокому снегу вперёд, к голове коня, чтобы завернуть его на дорогу, когда послышался близкий скрип санных полозьев, а вслед за тем смутными тенями выдвинулись тяжело нагруженные кони.

— Стой! Кто идёт? — крикнул по-русски Томмот.

Сани остановились.

— Это мы… из Сасыл Сысы… — ответил возница с передних саней, по выговору объякутившийся русский из слободы.

— Кто это «мы»?

— Возчики мы… Господа послали нас с грузом в слободу, — отозвался со вторых саней якут. — Если назвать это грузом…

Томмот пошёл на голоса. Кладь высоко нагруженных саней сверху была забросана охапками сена. Уж не везут ли обратно туши мяса, отправленные в Сасыл Сысы вчера? Сердце ворохнулось у него в груди: там всё кончено?

— Как там… красные? — с беспечным выражением спросил Томмот.

— Сражаются.

— Не сдались ещё?

— Ещё чего!

— Говорят, сами ещё Пепеляеву предлагают, сдавайся, мол.

Собравшись в кружок, возчики закурили, во тьме засветились светляками их трубки. В редкие минуты, когда соберутся вместе, возчики обычно говорливы. Эти же почему-то угнетённо молчали.

— Рассказали бы что-нибудь, — попросил Томмот.

Люди продолжали молчать, шуршал только пар их дыхания — он мгновенно смерзался на лютом морозе и опадал вниз.

— Когда обещают ваши начальники прижать красных к ногтю?

— Да обещают… — ответил нехотя тот же якут. Помедлив, он добавил: — Про этого Строда говорят, что он там вроде чего-то поел и обрёл силу волшебника. Пуля попадает в него — а ему хоть бы что. Рана, говорят, прямо на глазах так и затягивается. Может ли такое быть?

— Не знаю, — отозвался Томмот. — Что это у вас на возах?

Ответа не последовало.

— Что на возах, спрашиваю?! — повысил голос Томмот.

— Груз такой, что и выговорить-то страшно, — ответа русский.

Подойдя к саням, Томмот разрыл притрушенное на кладь сено. Обнажилось что-то бесформенное, громоздкое, наваленное кое-как. Удивившись, Томмот чиркнул спичкой и тут же бросил её в снег: вытянув к нему руку с растопыренными пальцами, словно собираясь схватить его, уставясь льдышками глаз, лежал труп рыжебородого человека с офицерскими погонами. Высокая груда окоченевших на морозе трупов, сваленных вповалку и увязанных на санях, и была грузом этого ночного обоза.

— Это мёртвые? — попятившись, спросил Томмот невпопад.

— Да, трупы… Братьев…

— Из Сасыл Сысы?

— Оттуда.

— Это всё — такое?.. — показал Томмот на вереницу саней.

— Тут не всё. Ещё больше осталось там, на месте…

Томмот пошёл обратно к своим саням. Возчики, кончив перекур, разошлись по своим местам и, видимо ободряя себя громким понуканием коней, потянулись мимо стоящего на обочине Томмота.

Конь Чычахова, выйдя на дорогу, с места пустился резвой рысью, будто и он хотел уйти как можно дальше ог места ужасной встречи.

Спереди снова послышался храп коней, скрип полозьев и, наконец, стук столкнувшихся оглоблей — не второй ли обоз?

— Ст-ой! Чёрт!.. мать!.. — сыпанули матерщиной впереди. — Руки вверх!

Блеснул огонь, раздался треск пистолетного выстрела.

Томмот сошёл с саней и поднял руки. Две тени двинулись к нему.

— Кто такой?

— Чычахов я.

Чуть не опалив ему лицо, близко вспыхнула спичка. И Томмот увидел перед собой полковника Топоркова и подполковника Мальцева.

— А-а, чекист! Далеко едешь?

— К брату Артемьеву.

— Зачем?

— По заданию Аргылова.

— У «брата» и без тебя хлопот, — Топорков сбил вниз поднятые руки Томмота. — Идём!

Они пошли к задним саням.

— Зажгите спичку! — приказал кому-то Мальцев. Человек, получивший приказ, засуетился в санях, зашуршал в негнущихся на морозе пальцах спичечный коробок. — Сейчас, брат чекист, ты кое-кого увидишь.

— Я — не Чека. Не Чека я! Охотник… — услышал из саней Томмот и вздрогнул: голос был знаком ему.

Две спички вспыхнули одновременно, и он увидел: меж двумя солдатами, опустив голову, сидел человек, одетый в облезлую оленью доху, в старой вылинявшей заячьей шапке, с обледеневшими жидкими усами и бородкой. Ойуров!

— Ну что, узнаёшь? — спросил полковник.

— Нет, не знаю. Не видел я в Чека такого человека. Там работают грамотные люди…

— Приглядись хорошенько! Что он чекист, мы знаем. Ну, узнал?

— Нет, не знаю.

— Бр-р-р!.. — поёживаясь, затоптался на снегу Мальцев. — Поехали!

— Чычахов, ты поедешь с нами обратно, будешь переводить, — приказал полковник. — Сволочь эта или прикидывается, или действительно не понимает по-русски. Садись сюда, — он показал на сани, но тотчас же поправился: — Нет, нет. Ты сядешь с нами. Солдат, привяжи его коня к своим саням.

— А брат Артемьев не станет ругаться? — осмелился спросить Томмот.

— Никаких братьев-сватьев! Едешь с нами!

Все трое пошли к передним саням, вожжи дали Томмоту.

Не стесняясь сидящего впереди Томмота, они пустились в откровенный разговор, время от времени прикладываясь к бутылке, которую из-под сена достал Мальцев. Томмот уловил из этого разговора, что дела белых в Сасыл Сысы не блестящи, и Топорков с Мальцевым рады-радёшеньки удобному случаю поскорей умотать оттуда. Случай-то какой: теперь у них было чем ответить на упрёк генерала в том, что они никак не могут поймать ни одного «красного шпиона». Судьба Ойурова была уже определена: доказано ли будет, что он чекист, или не будет доказано, его всё равно расстреляют как чекиста. Ойурова они схватили по доносу дочери попа, расстрелянного в Чека, та сейчас у пепеляевцев медсестрой. Получилось так, что они не сумели взять у неё письменные показания: когда пришли к ней, эта потаскуха лежала в постели с каким-то полковником. Едва они заикнулись о цели своего визита, полковник выхватил пистолет и принялся палить в них, благо что мимо. Топорков с Мальцевым поспешили убраться, показания поповны они решили написать сами и подписаться вместо неё. Сейчас они подробно обсуждали, как они это сделают.

Поповна… Не та ли, о которой рассказывал ему сам Ойуров? Воистину случай всемогущ. Томмот сидел на передке понуря голову. Ох, Ойуров, Ойуров! Как же ты так попался? Зачем ты спешил навстречу своей гибели, ведь тебя в лицо знает не одна та треклятая поповна! Решил всё-таки сам, не выдержал…

Чуть было не сплоховал Томмот. Если бы в темноте, до того как вспыхнула спичка, Ойуров не успел подать голос, Томмот едва ли сумел бы скрыть свой испуг и изумление. И обоим бы — каюк! «Я — не Чека! Я — охотник!..» О, Трофим Васильевич! Едва ли мы спасёмся, выдавая себя за охотников. Часа через два приедем в слободу, а в слободе Валерий — задушевный твой собеседник.