Крым - Александр Проханов

– Европа слишком уж кичится, – произнес инженер Столбовский, который увлекался магией. – То и дело набрасывается на Россию. И культурней, и богаче, и сильнее нас! И чуть что, она к нам с пушками и ракетами. И мы, бедные, надрываемся, последнюю копейку в свои ракеты и самолеты засаживаем. А ведь я знаю, как Европу унять.

Они, европейцы, из Аркаима вышли. Здесь их генетическая прародина. До сих пор Аркаим их питает. Надо отсечь от них Аркаим. Поставить заслонку, и они задохнутся. Пусть президент привезет сюда тысячу экстрасенсов, и они отсекут Европу от Аркаима. Как она заверещит! Как заверещит! Это и есть, я вам скажу, экстрасенсорное оружие!

– Нет, не то говоришь, – возразил ему архитектор Иосиф. – Не Европу нам надо унижать, а надо самим возвышаться. Это великое достояние России – Аркаим. Здесь Россия добывает не газ и нефть, не уран и уголь. Здесь Россия добывает космическую энергию, которая неисчерпаема. Я спроектировал дворец, который поставлю на вершине горы. Он выполнен в виде спирали, куда залетает космическое излучение. Достигает высшей концентрации и облучает пространство дворца. Сюда будут приезжать художники и поэты, инженеры и ученые, политики и священники. Это излучение сделает их гениями. Они превзойдут своими достижениями всех людей мира. И достижения их станут служить благу, увеличат в мире добро. Так и назову – «Дворец Добра».

Лемехов смотрел на Аристарха, на длинные, перевязанные тесьмой волосы, на кудрявую бородку, и вспомнил стих Пушкина: «Волхвы не боятся могучих владык». Захотел произнести слово «волхв», но оно не складывалось на языке, не перетекало в гортань, и звук, который он издал, напоминал тихий клекот.

Будущее, которое к нему приближалось, было безымянное, как несуществующее слово, благоухающее, как южный сад, плещущее, как дивное море. В этом будущем была любовь, было захватывающее на всю жизнь свершение, было служение, бескорыстное и возвышенное. Ему казалось, отгадка этого будущего таится в стихах Пушкина, в его сказках и поэмах, которые в детстве читала мама. И он перебирал в памяти пушкинские стихи, не умея произнести их вслух.

Слепец Вадим устремил на зарю склеенные глаза. Нахохленный и сутулый, с заостренным носом и впалыми щеками, он был похож на большую птицу, у которой крылья были связаны за спиной.

– Пойду на гору и буду молить, чтобы Аркаим вернул мне зрение. Последнее, что я видел, – вспышку из танка, который бил по Дому Советов. Контузия прошла, но глаза погасли. Если прозрею, найду того танкиста и вырву ему глаза!

– Братья мои, не думайте о дурном! – воскликнул блаженный Ефим, проповедующий «вселюбовь». – Давайте только о добром, о хорошем. Давайте нести в мир любовь, и мир станет чище, добрее! Давайте вместе, хором, возгласим: «Мы всех любим!» И людей, и зверей, и божьих коровок, и камни, и звезду! Давайте хором!

И он, обращая к заре восхищенное лицо, стал страстно повторять:

– Мы всех любим! Мы всех любим!

Сначала он возглашал один. Потом к нему присоединилась Женя. «Мы всех любим!» – повторяла страстно, словно молилась. Ей последовал Андрей. Язычник Аристарх вплел свой бархатный голос в общий хор. За ним – паломник Алексей. Инженер Столбовский сначала иронично улыбался, но подхваченный страстным возгласами, стал повторять: «Мы всех любим!» Архитектор космического Дворца Иосиф восхищенно смотрел на зарю, восклицая: «Мы всех любим!» Мрачный слепец Ефим угрюмо молчал, но и его закружил общий вихрь. Лемехов раскачивался из стороны в сторону, не умея произнести счастливое заклинание. Но тихо и бессловесно запел: «Мы всех любим!»

Они соединились руками, и казалось, их восторженный хоровод отрывается от земли и несется в небо Аркаима.

Лемехов заснул и проснулся, казалось, через мгновение. Над ним было темное небо, полное звезд, но край холмов продолжал светиться. Заря была негасимой.

Уже поднялась вся артель. Язычник Аристарх облачался в плащ, крепил на лбу священную повязку. Андрей набрасывал на плечи жены одеяло. Паломник Алексей брал под руку слепца Вадима.

– Пора, – сказал инженер Столбовский. – Идем на гору, чтобы успеть к восходу.

Они шли по степи узкой тропкой, путаясь в сухих полынях. Была тьма, и только розовело небо над вершиной холма. Они обогнули холм, и тропка влилась в проселок, который мутно и белесо светился, словно был посыпан мукой. По проселку шли редкие люди, все в одну сторону, на зарю. Проселок слился с дорогой. По ней шагало множество людей, молчаливых, с неразличимыми лицами. Все они шли к далекой горе, чья вершина чернела на розовом небе. Дорога слилась с другой дорогой, и теперь к горе шла густая толпа. Шелестели и шуршали подошвы. Кто-то спотыкался, но его подхватывали.

Лемехов шел в толпе. В темноте не было видно лиц, но рядом качался тюрбан, ниспадало до земли покрывало. Казалось, по дороге шли древние племена, двигались воскрешенные народы. Разверзалась земля, открывались усыпальницы. Из них выходили усопшие, облеченные в плоть. Лемехову чудился сырой земляной запах, тление ветхих одежд. Что-то слабо мерцало, быть может, кристаллы горного хрусталя. Мертвые присоединялись к живым. Все торопились к горе, чтобы восславить божество, которое посылало впереди себя золотую вестницу.

Гора приближалась. В темноте ее склоны шевелились, покрытые восходящей толпой. Вершина, черная на заре, колебалась от множества бродивших по ней людей.

Лемехов задыхался. Его влекла заря. Ее незримые алые руки поддерживали его, помогая взбираться на кручу. Подхватывали, когда он спотыкался. Отводили в сторону от темных расселин.

Он неотрывно смотрел на зарю. В ней, розовой, золотой, звучали слова, обращенные к нему. Слова величественные и певучие, в которых раскрывалась тайна Сотворения мира. Лемехов был причастен к этой грозной и восхитительной тайне. Его путь на гору складывался с бесчисленными дорогами и путями, по которым он шагал, плыл и летел. Но заря, ее алые и золотые слова, ее волшебная тайна приближались из будущего. Заря освещала путь, тот, который совершала душа от рожденья до смерти, и дальше, в бесконечном бессмертном странствии.

Он взошел на вершину. Было множество людей, и казалось, от их колыханья гора качалась. По другую сторону горы открывалась низина, над которой пламенело небо. Низина была в тени, но тонкая струйка реки зеркально сверкала, отражая зарю. Множество людей сидело на склоне, обратив лица к заре. Были похожи на оцепеневших недвижных птиц, сидевших на гнездах.

На самой вершине двигался непрерывный людской хоровод. Камнями была выложена просторная спираль. Люди входили в устье спирали и шли по кругу, медленно, виток за витком, приближаясь к центру. Глаза у некоторых были закрыты, словно их вел поводырь. Другие смотрели в небо, произнося невнятные молитвы. Достигали центра спирали, замирали, вознося руки, словно прикасались кончиками пальцев к небу. Выходили из спирали и садились на склон, лицом к заре, как заколдованные птицы.

Лемехов ступил в спираль. Перед ним шел огромного роста казах, босиком, в пестрой шапочке. Старался не наступить на босые пятки женщины в восточном одеянии. Лемехов сделал несколько шагов и почувствовал, что его захватил бесшумный вихрь, закрутили действующие в спирали силы. Словно из небес прилетало мерцающее излучение, захватывалось спиралью, набирало силу, пронзало идущих людей.

Ему стали являться видения, словно во сне. Он увидел комнату давно умершего деда, в которой побывал только раз. Но теперь отчетливо видел фарфоровую настольную лампу с шелковым абажуром. Висели на стенах картины. Серебряная ложечка с монограммой преломлялась в чашке чая. Лицо деда замерло с полуоткрытым ртом, когда он не успел произнести какое-то слово.

Он увидел мраморный памятник на каком-то безвестном кладбище. На мраморе отчетливо была выведена фамилия – Лемехов, в углубления букв набилась пыль.

Потом его закрутило, как на карусели, он поднялся ввысь и увидел землю, голубую, с завитками облаков, и понял, что перенесся в Космос.

Начались вспышки, напоминавшие шаровые молнии, и эти вспышки были одушевленными, у них была душа, и он испытал от встречи с ними блаженство.

Он достиг центра спирали и встал рядом с казахом, воздев, как и он, руки к небу.

Еще недавно, в прежней жизни, он занимался Космосом, готовил ракеты и аппараты для космического рывка. Но теперь он находился в Космосе без ракет. Космос сам явился к нему, на вершину горы. Аркаим был космическим кораблем, который приводился в действие волшебной спиралью.

Испытывая чудную невесомость, он покинул спираль и сел на склоне, глядя на бесшумную зарю. Она росла, разгоралась. От нее поднимались волны, алые, золотые, розовые. Божество приближалось. Люди вставали с земли, звали его и славили. Лемехов видел, как Женя раскрыла живот, подставляя его заре, чтобы целительная сила оплодотворила ее. Язычник Аристарх воздел руки, безмолвно возглашая хвалу. Паломник Алексей восхищенно смотрел на зарю и читал «Отче наш». Слепец Вадим – обращая к заре свои сомкнутые глаза, ожидая, что алые капли света проникнут сквозь тьму. Казах в разноцветной шапочке стоял на молитвенном коврике и молился. Буддист в оранжевой хламиде гудел свои песнопения. Все волновались, ликовали, славили восход божества.