Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

дал Айлин половину денег, чтобы ей не пришлось брать кредит. Бензин и страховку она оплачивает из денег, которые зарабатывает в местной библиотеке. Работает она там неофициально. (Ничего преступного в этом нет, просто Айлин не может устроиться в штат. Она пока что выучилась только на младшего специалиста, а городские власти требуют степень бакалавра. Чтобы ей дали работу, отец согласился «потерять» парочку внушительных штрафов за парковку, выписанных старшему библиотекарю.) Но часто кататься на своей машине она не может, потому что отец следит за пробегом. А еще Айлин подозревает, что он установил куда-то GPS-маячок. Отец всегда вытворяет что-нибудь подобное. Если Айлин хочет поехать куда-то тайком, она садится на автобус.

Но прямо сейчас, глядя на башню во дворе и думая о том странном человеке, который ее нашел, – городе Сан-Паулу, по всей видимости, – о Коналле, о своем страхе покинуть остров и… обо всем остальном, Айлин вдруг остро чувствует, что не выдержит больших потрясений.

Поэтому она поднимает взгляд на зеркало заднего вида, где мягко раскачивается тонкий, едва заметный белый росток.

– Привет, – говорит она. – Ты можешь прийти сюда? Мне нужно с тобой поговорить.

Несколько секунд ничего не происходит. Затем отражение в зеркале резко меняется. Только что Айлин смотрела на потрясающий вид проезда к дому Халихэнов. Теперь же в зеркале виден просторный зал. Он показан не полностью – Айлин видит лишь твердый серо-белый пол, по которому разбросаны резкие тени, отчего кажется, будто где-то за пределами видимости горит мощный прожектор. Айлин не видит, что именно отбрасывает эти тени, но затем одна из них смещается, и через секунду из-за нижнего края зеркала появляется Женщина в Белом. Айлин замечает, что та снова выглядит иначе. Она все еще белая, но над глазами теперь заметен эпикантус, скулы стали экзотически острыми, а нос – другим. Может быть, теперь она русская? Брови у нее белые. А волосы… Айлин удивленно моргает.

– Лин, мой человекообразный друг! Я наконец сообразила, почему ты так рассердилась на меня вчера. Тот прислужник повел себя очень плохо. И додумался же, распускать руки с городом! Ты могла просто раздавить его.

Айлин рассеянно кивает.

– Ты что, лысая?

– Я что?.. – Женщина замолкает. Ее лицо тут же обрамляют густые, рыжевато-белые волосы, чуть не скрывшие из виду ее черты. Один локон эстетично ложится на глаз. – Нет, я не лысая.

– Э-э-э, ла-а-а-адно. – Затем Айлин хмурится, вспоминая, что она действительно должна все еще сердиться на Женщину. Несмотря на подавленное настроение Коналла, отец Айлин все утро был в восторге от гостя, хлопал его по плечу и называл «сынком». Судя по всему, ночью дело обстояло так: кто-то пробрался на задний двор, но Коналл отбился от налетчика, даже несмотря на то, что слишком много выпил и не запомнил его лица. Настоящий герой, по мнению Мэттью Халихэна. – Значит, ты знаешь, что натворил Коналл.

– Да, он самый. – Женщина ослепительно улыбается. – Тебе стоит знать, что направляющие линии – те штуковины, которые ты зовешь ростками, – не управляют людьми, по крайней мере, не напрямую. Они просто… подталкивают их. Усиливают уже существующие наклонности и сводят различные энергии к более совместимым длинам волн.

Из этой тарабарщины Айлин понимает только то, что Коналл распустил руки постольку, поскольку вообще склонен их распускать, и он мог напасть на Айлин вне зависимости от того, торчал бы из его шеи росток или нет. Но от этого, как и от объяснения, ей легче не становится.

– Зачем ты вообще что-то лепишь на людей? – спрашивает она. – У паромной станции я почти не обратила на это внимания, но теперь…

Совершенно ясно, что ростки или направляющие линии, как их ни назови, служат какой-то цели. И то, что эта цель – не подчинение людей, пугает не меньше. Что же случится, если направляющая линия проникнет внутрь человека? Айлин вдруг вспоминает, как однажды, когда в библиотеке почти не было посетителей, смотрела телевизионную передачу о паразитах. В одном из эпизодов рассказывалось о грибке, который прорастает в муравьях, как бы пронизывая их внутренности сетью, пожирая их и управляя поведением. Затем, когда все сочные кусочки муравья заканчиваются, грибок вылезает у него из головы, чтобы выпустить споры.

Не просто из головы, а из затылка, припоминает Айлин. Оттуда, где у человека находится загривок.

В зеркале Женщина в Белом подается вперед, щурясь.

– Хм-м, уже вижу, что ты все не так поняла, – говорит она. – О чем бы ты сейчас ни подумала, все совсем не так. Дай-ка объясню. Только так вести разговоры неудобно. Подожди секундочку, я перемещусь к тебе.

Что-то вылетает из зеркала, проносится мимо лица Айлин и попадает на заднее сиденье. У Айлин перехватывает дыхание, и она рефлекторно отшатывается, однако не успевает испугаться того, что пролетело мимо. Насколько она может судить, это просто длинный толстый язык бесформенного белого вещества, который просачивается сквозь зеркало, словно его рамка – это конец какой-нибудь трубки или желоба. Когда она оборачивается, то видит не лужу слизи, как ожидала, а сапоги. Белые невыразительные сапоги, не прикрепленные к ногам, низ которых постепенно начинает обретать текстуру и цвет. Затем из них пикселями вырастают ноги, чинно скрещенные друг с другом. Затем появляются бедра и талия, лишь с запозданием приобретающие реалистичность и четкость, – и наконец Женщина в Белом появляется целиком, сияя улыбкой и держа на коленях маленькую сумочку-клатч.

В какой-то кратчайший миг разум Айлин пытается подать сигнал тревоги, предупредить о гибели, об экзистенциальной угрозе, включить первобытный инстинкт самосохранения. И прими поток субстанции какой-то другой вид, окажись он чем-то отвратительным, она бы закричала.

Не делает она этого по трем причинам. Первая и самая примитивная заключается в том, что жизнь запрограммировала Айлин ассоциировать зло с вполне определенными вещами. Со смуглой кожей. С уродством, шрамами, повязками на глазах или людьми в инвалидных колясках. С мужчинами. На вид Женщина в Белом – полная противоположность всему, чего Айлин учили бояться, и поэтому… Пусть она теперь точно знает, что видит всего лишь личину, а истинная форма Женщины в Белом может быть какой угодно…

…Айлин думает: «Ну, на вид же она ничего».

Вторая причина заключается в том, что она подспудно, не совсем осознанно чувствует – эта Женщина опасна. Что случится, если она закричит? Отец прибежит защищать ее, а Айлин совершенно уверена, что обычный человек не сможет причинить Женщине вреда. И что тогда – Женщина подсадит на него очередной росток-паразит? Отец и так уже склонен к насилию и тирании. Не станет ли он тогда еще хуже? Айлин готова пойти почти на все, чтобы избежать этого.

Третья и, возможно, самая сильная из причин, которые ее останавливают, заключается в том, что она мучительно одинока, а Женщина уже стала казаться ей почти что другом.

Так что Айлин не кричит.

– А теперь ты просто езжай на работу, – говорит Женщина в Белом, протягивая руку и похлопывая Айлин по плечу. Снова появляется то мимолетное, едва заметное ощущение, словно ее что-то кусает, но не успевает причинить боль. На этот раз Айлин вздрагивает, понимая, что означает этот укус, однако, когда Женщина убирает руку, белого ростка на ее плече не остается. Женщина издает негромкий вздох. Айлин судорожно выдыхает.

(Она не позволяет себе услышать во вздохе Женщины разочарование. И не позволяет услышать в собственном вздохе облегчение. Иначе ей придется усомниться в том, что Женщина в Белом не так уж плоха. А это заставило бы ее засомневаться в своих собственных суждениях и предубеждениях и счесть их неубедительными. А учитывая то, как сильно в последнее время ей приходилось бороться, чтобы обрести хоть какую-то веру в себя, она не готова снова начать сомневаться. Так что все в порядке. Все в порядке.)

Сосредоточившись на важном, Айлин указывает пальцем на огромную белую штуковину, похожую на башню, которая выросла в ее дворе.

– Что это такое?

– М-м-м, можешь считать ее чем-то вроде кабеля-переходника, – говорит Женщина в Белом. – Ты ведь знаешь, что это такое, да?

– Да. Но это не кабель.

– Конечно, кабель. Просто очень большой.

Айлин качает головой. Еще минута, и она свихнется.