Кант - Арсений Гулыга

Зато он взвешивал каждое слово в своем ответе князю Белосельскому; их обмен посланиями – самый интересный, но совершенно забытый эпизод из истории прижизненных отношений Канта с русской культурой. Он настолько интересен, что мы отвели ему особое место – в конце книги.

…Избрание Канта в Петербургскую академию состоялось в июле 1794 года. В сентябре он получил письмо от конференц-секретаря Эйлера (сына знаменитого математика) с приятным известием и обещанием прислать диплом «с первой надежной оказией, как только к нему будет приложена большая императорская печать». Жизнь текла в те времена неторопливо, почта работала с перебоями. Но диплом все же в конце концов дошел благополучно до хозяина. Вот его текст в переводе с латыни:

«По повелению

светлейшей и могущественнейшей

государыни императрицы

ЕКАТЕРИНЫ ВТОРОЙ

всея Руси самодержицы

Я, Екатерина княгиня Дашкова,

кавалер ордена св. Екатерины,

директор Академии Наук

согласно праву, дарованному мне государыней,

провозглашаю настоящим почетным дипломом

Иммануила Канта, профессора философии в Кенигсберге,

мужа знаменитейшего, достойного всяческого отличия

за его славные успехи в науках, по общему решению всей Петербургской академии,

иностранным членом этого общества и надлежащим образом жалую его почетом,

привилегиями и милостями, дарованными корпорации академиков».

Вполне возможно, что Кант читал ободрительные слова из Петербурга одновременно с окриком, последовавшим из Берлина. Ибо гром наконец грянул. Прусское правительство долго ломало голову, как наказать всемирно известного ученого и не угодить при этом в глупое положение. Наконец форма взыскания была найдена: в октябре 1794 года Кант получил выговор от короля, но никто (кроме самого философа) об этом не узнал. Королевский указ не был обнародован, он пришел как частное письмо.

«Наша высочайшая особа уже давно с великим неудовольствием наблюдает, как Вы злоупотребляете своей философией для искажения и унижения некоторых главных и основных положений Священного писания и христианской веры, что Вами было допущено в книге „Религия в пределах только разума“ и других мелких трактатах. Мы ожидали от Вас лучшего; Вы сами должны понять, сколь безответственно вы нарушаете свой долг учителя юношества и поступаете вразрез с нашими, Вам хорошо известными отеческими намерениями» (после того как Кант высмеял идею «отеческого» правления, было несколько рискованно употреблять этот термин в официальном документе!). «Мы требуем от Вас немедленного и добросовестного ответа и надеемся, что во избежание нашей высочайшей немилости Вы в будущем не провинитесь подобным образом, а напротив, в соответствии с Вашим долгом, примените свое влияние и свой талант в целях осуществления наших отеческих намерений; в противном случае, при дальнейшем неповиновении, Вы неизбежно навлечете на себя неприятные распоряжения». От имени короля депешу подписал министр Вёльнер.

Отказываться от своих взглядов было не в правилах Канта, оказывать сопротивление – ему не по силам. На случайно подвернувшемся клочке бумаги он сформулировал единственно возможную тактику: «Отречение от внутреннего убеждения низко, но молчание в случае, подобном настоящему, является долгом подданного; если все, что говоришь, должно быть истинным, то не обязательно гласно высказывать всю истину». Так категорический императив приобрел конкретно-историческую форму. От Канта требовали немедленного ответа, и он ответил немедля. Соблюдая все необходимо смиренные формулы обращения верноподданного к своему монарху, он отнюдь не каялся, а, наоборот, решительно отводил по всем пунктам предъявленные ему обвинения. Во-первых, в качестве «учителя юношества» в своих лекциях он не преступал границы философского истолкования религии, чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в конспекты его студентов. Во-вторых, в качестве автора в своей книге «Религия в пределах только разума» он не действовал вразрез с «высочайшими отеческими намерениями», ибо последние устремлены к благу существующей в стране религии, а названная книга предназначена для факультетских ученых – богословов и философов, дабы определить, каким образом вообще можно наиболее ясно и действенно донести религию до человеческого сердца, учение, о котором народ вообще не имеет никакого представления. В-третьих, в названной книге нельзя найти унижения христианства, ибо в ней вообще не содержится никаких оценок какой-либо из существующих религий откровения, а рассматривается только религия разума как высшее условие всякой истинной религии. «Пусть мой обвинитель укажет хотя бы один случай, где я позволил себе унизить христианство, оспорил его как учение об откровении или назвал бы его ненужным». В-четвертых, Кант настаивал на том, что он показал подлинное уважение к христианству, истолковав Библию как лучшее из существующих средств для основания и обретения моральной религии народа. В-пятых, «я всегда требовал добросовестности от сторонников религии откровения, чтобы они не утверждали о ней более того, в чем они действительно убеждены, и не призывали других верить в то, в чем они сами не полностью уверены. Я же сам в своих сочинениях, касающихся религии, никогда не упускал из виду совесть – божественного судию, находящегося во мне. Более того, не скажу: каждую пагубную для души ошибку, но каждое только лишь казавшееся мне предосудительным сомнение я незамедлительно устранял, добровольно восставая против него, особенно теперь, когда мне идет 71-й год и когда сама собой приходит мысль, что и мне, конечно, придется держать ответ перед всемирным судией, которому ведомы сердца. И поэтому сейчас я с полной добросовестностью держу ответ перед высшей государственной властью». И наконец, в-шестых, дабы не давать повода для обвинений в извращении и унижении христианства, философ «в качестве верного подданного Вашего королевского величества» обещал в дальнейшем воздержаться от публичных выступлений по вопросам религии.

Ответ Канта был достоин великого ироника. «В качестве верного подданного Вашего королевского величества» эта внешне смиренная формула содержала двусмысленность: после смерти Фридриха-Вильгельма II Кант заявил, что он свободен от взятого на себя обязательства (поскольку он стал теперь подданным другого «величества»). В «Споре факультетов» Кант вернулся к толкованию Библии, а в предисловии к работе опубликовал свою переписку с королем.

«Спор факультетов», по словам Канта, – вещь, «строго говоря, сугубо публицистическая». Она полемична и иронична. Особенно ее первая часть, написанная в 1794 году под свежим впечатлением правительственного выговора. Три «высших» факультета – богословский, юридический и медицинский – опираются не на разум, а на указания. Богословы исходят из Библии, юристы из правительственных установлений и даже медики лечат, руководствуясь не «физикой человеческого тела, а руководствами по медицине». (Впрочем, медицинский факультет намного свободнее, чем первые два, и «очень близок философскому».)