Грехи негодяя - Анна Рэндол

Он уже подходил, но Оливия, упершись ладонью ему в грудь, остановила его.

– Ты спрашивал, что именно я представляла в своих фантазиях? Вот что. – Она сбросила сорочку.

Клейтон не мог бы сказать, как назывался звук, который он издал, – стон или рык. Вероятно, некую смесь того и другого, ибо обнаженная Оливия была самим совершенством. Дерзко вздернутый подбородок. Вызов в глазах. Шелковистые волосы, упавшие на грудь.

Неудивительно, что он никогда не испытывал сильных чувств к другим женщинам. Подсознательно он всегда сравнивал их с ней.

– Это все, что ты представляла? – с трудом выговорил он.

Она потянулась к нему и потерлась сосками о его грудь.

– Нет, что ты?… Это только начало.

– Иными словами, ты думаешь, что свечи и шелковые простыни – жалкая замена фантазии? – Клейтон расстегнул на себе рубашку, обнажив бугристые мускулы.

И Оливия не смогла устоять – провела пальцем по его мускулистой груди.

– О нет, вовсе не жалкая. Очень даже милая замена.

Клейтон дрожащей рукой обхватил ее за талию и привлек к себе.

– Милая, я думал, ты захочешь, чтобы за тобой ухаживали.

– Возможно. Когда-нибудь. Но сейчас я хочу, чтобы ты бросил меня вон на ту кровать. Или если ты считаешь, что так далеко мы не дойдем… Хм… пол тоже представляется мне неплохим вариантом.

Он впился в ее губы страстным поцелуем, и Оливия крепко обняла его за шею, – чтобы он не вздумал отстраниться.

– Голосую за пол, – проговорила она минуту спустя. – Сейчас же, немедленно!

Клейтон тотчас подхватил ее на руки.

– Если я должен тебя куда-то бросить, то пусть это будет кровать. Об пол можно удариться.

Его точность и педантичность может свести с ума! Оливия не успела ничего сообразить, как рухнула на кровать.

– Разве я не говорила, что в моих фантазиях ты был без штанов?

Он в мгновение ока избавился от остатков одежды и замер у края кровати. Она взглянула на него и мысленно воскликнула: «О небо!»

Даже в самых безудержных фантазиях Оливия не представляла себе ничего подобного. Она подалась к этому мужчине, не в силах думать ни о чем, кроме него. Ей было необходимо потрогать его фаллос, ощутить твердость мускулов, мягкость кожи. Медленно, очень медленно, она провела пальцем по его восставшей плоти и пробормотала:

– Увидев такое – разве можно после этого иметь пристойные фантазии?

Клейтон застонал и схватил ее за руку.

– В моих фантазиях не было ничего пристойного. – Он лег с ней рядом, положил ладонь ей на живот, а потом осторожно повел пальцем вниз. У треугольника завитков палец замер. – Я хотел заставить тебя просить…

– Просить? – Она подвигала бедрами, чтобы его палец переместился еще ниже.

Но вскоре оказалось, что палец Клейтона касался ее тела в разных местах, но всякий раз упорно обходил самое чувствительное место. И одновременно его губы стали теребить ее отвердевшие соски.

Оливия застонала и сдвинула ноги, почувствовав между ними влагу. С каждым мгновением ее желание усиливалось. Не выдержав, она крикнула:

– Пожалуйста!..

– Кажется, мы вернулись к вежливости? – осведомился он.

Но ей было не до разговоров – она слишком долго ждала этого момента.

– Клейтон, я хочу…

– Ты хочешь этого? – Его рука наконец накрыла ее ноющее сладкой болью естество. И он тут же раздвинул пальцем складки и прикоснулся к самому чувствительному местечку.

Оливия вскрикнула – ее тело словно взорвалось и разлетелось на части. Она вцепилась в плечи Клейтона, качаясь на волнах непередаваемого блаженства. Но теперь ей хотелось большего. Она выкрикнула его имя раз, другой, после чего он накрыл ее рот поцелуем, впитывая ее страсть.

Когда же Оливия наконец сумела открыть глаза, Клейтон наблюдал за ней с улыбкой.

– Полагаю, ты должна еще немного попросить.

– Возможно, как-нибудь в другой раз. – Она привлекла его к себе, раздвинула ноги и добавила: – Но ты-то можешь начать прямо сейчас.

Клейтон никогда не предполагал, что можно умереть от удовольствия. Но теперь он в этом нисколько не сомневался. Он медленно продвигался вперед, давая Оливии время приспособиться к нему. А потом стал ласкать ее и ласкал до тех пор, пока она не расслабилась. Лишь после этого он снова начал двигаться. Какое-то время Клейтон все же сдерживался, усмирял свое желание. Но тут Оливия наконец устремилась ему навстречу, и все его мысли о самоконтроле и сдержанности исчезли; он отдал ей всего себя полностью, со всеми своими слабостями, ничего не скрывая – ни предательской дрожи, сотрясавшей его тело, ни отчаянного желания отдать ей все без остатка. А она целовала его грудь и плечи, принимая его дар и отдавая взамен себя. И Клейтон наконец-то дал себе волю – давно сдерживаемые эмоции вырвались на свободу и теперь бурлили, заполоняя каждую клеточку его тела. Он ослеп и оглох для всего мира, и сейчас для него существовала только женщина, разделявшая с ним страсть. Его любимая. Его красавица. Его драгоценность.

«Моя, моя, моя…» – мысленно твердил Клейтон.

Когда же его дыхание стало успокаиваться, сердце еще долго старалось проломиться сквозь грудную клетку. Перекатившись на бок, он шумно выдохнул и прижал Оливию к себе. Счастье… Это чувство посетило его впервые за десять лет.

Прошло несколько минут, и Оливия подняла голову. Ее лоб перерезала морщинка, и Клейтон сразу встревожился.

– Что случилось? – Неужели он был слишком груб? Когда имеешь дело с девственницей, надо быть осторожнее…

Но, заметив задорную улыбку на ее губах, он сразу успокоился.

– Как ты думаешь, – спросила она, – сколько времени тебе потребуется, чтобы принести кувшин с черничным джемом?

Глава 32

– Мне бы не хотелось прерывать ваше добрачное общение, но у нас внизу в данный момент находится очень злой министр полиции, который желает с вами поговорить. С вами обоими. – Всю эту тираду Йен выдал, стоя за дверью.

Оливия сладко зевнула и повернула голову. В окно струился дневной свет. Сколько же она спала?… Уже много месяцев ей не приходилось спать больше нескольких часов в сутки – дела фабрики не позволяли как следует выспаться.

Клейтон привлек ее к себе, но Оливия высвободилась и, повернувшись к двери, спросила:

– А Голов вооружен?

– Нож и два пистолета, – ответил Йен. – Однако он пришел один.

Клейтон нахмурился и проворчал:

– Я сам поговорю с ним. Нет никакой необходимости беспокоить из-за него Оливию.