Изолятор - Джошуа Спэньол

Мистер Кэррингтон набрал на клавиатуре какой-то код, после чего руками отпер замок.

– Приятно снова встретиться с вами, доктор Маккормик, – вежливо приветствовал он меня, протягивая руку.

Я сжал крепкую ладонь, в то же самое время пытаясь представить, как этот красавец вспарывает животы собакам и накидывает веревку на шею Глэдис Томас. Пожатие оказалось крепким, но нарисовать мысленную картину убийств мне так и не удалось.

– И мне очень приятно, – соврал я.

Кэррингтон придержал дверь, и я вошел в совершенно безликую приемную: стол регистрации, несколько стульев, низенький столик, на котором разложены научные и коммерческие журналы.

– Добро пожаловать в наш скромный корпоративный дом, – сказал Кэррингтон.

Я заметил, что замок он закрыл. Клавиатура пискнула. Значит, два замка. Плохой знак.

Красавец подвел меня к следующей двери. Здесь замок оказался биометрическим – он положил руку на сенсор, сканируя рисунок ладони, и замок пискнул, открываясь. Я подумал, что единственный доступный мне способ проникновения в это помещение – отрезать мистеру Кэррингтону руку и держать ее возле сканера. Вообще-то говоря, не самая плохая идея.

Мы направились по застеленному ковровой дорожкой коридору с белыми стенами и коричневыми деревянными дверями. В конце коридора одна из дверей была открыта. Кэррингтон направился прямо к ней, и через минуту мы оказались в конференц-зале. Увидев меня, Отто Фальк встал. Ян Кэрингтон плотно закрыл дверь.

Фальк протянул руку, и я пожал ее.

– Доктор Маккормик, как хорошо, что вы смогли прийти.

Да уж, наверное, я должен чувствовать себя на седьмом небе от счастья – ведь все так счастливы меня видеть.

– Присаживайтесь, – пригласил Фальк, – пожалуйста, присаживайтесь.

С характерной только для диктаторов, нацистских генералов и упивающихся властью карьеристов благосклонностью доктор слегка поклонился, поведя рукой в сторону стула. Я сел и начал ждать, когда мне в затылок всадят пулю.

Однако выстрела не последовало. Фальк и Кэррингтон тоже сели.

При ближайшем рассмотрении Отто Фальк выглядел как стопроцентный хирург, даже несмотря на небольшой рост: коротко подстриженные седые волосы, лысая блестящая макушка, аккуратная эспаньолка. Исключение составляли лишь очки. Для врача его возраста они казались слишком стильными. Однако здесь опять нужно вспомнить, что дело происходило в Калифорнии. Кроме того, он был не только доктором, но и бизнесменом.

Некоторое время все молчали. Когда пауза начала казаться слишком длинной, Отто Фальк окинул меня отеческим взглядом и произнес:

– Нам известно, насколько вас огорчила смерть доктора Тобел.

– Чертовски огорчила.

– Мы все очень расстроились. Для нас это огромная потеря. – Он откашлялся. – Однако меня интересует, могла ли ее смерть исказить ваше видение сложившейся здесь ситуации. Могла ли она вас запутать?

– Я вовсе не чувствую себя запутавшимся, доктор Фальк.

– Возможно, лучше подойдут слова «сбитый с толку». – Снова отеческий взгляд, полуулыбка, спокойное выражение лица. – Доктор Маккормик, вы знаете, сколько людей в нашей стране ожидает пересадки почки?

Казалось, вопрос возник совершенно внезапно, на пустом месте, и тем не менее я знал ответ, так как накануне читал в библиотеке проспект фирмы.

– Пятьдесят тысяч.

– На конец прошлого месяца цифра составила пятьдесят тысяч восемьсот девяносто восемь человек.

Он помолчал, давая мне время осознать услышанное. И действительно, если вдуматься, то цифра оказывается колоссальной. Гораздо больше всего населения маленького городка, в котором я вырос. Доктор Фальк заговорил снова:

– Шестьдесят процентов умрут, так и не дождавшись подходящего органа. А сколько людей ждут пересадки печени?

– Восемнадцать тысяч, – ответил я.

– Восемнадцать тысяч семьсот пятьдесят два. Из них умрут восемьдесят процентов. – Он откинулся на спинку кресла. – А вы усердно учили уроки, доктор Маккормик.

Я небрежно взмахнул рукой.

– Да нет, что вы! Просто после университета и интернатуры у меня осталось так много денег, что я не знаю, куда бы их получше пристроить, а потому ищу инвестиционные идеи. Перспективы вашей компании кажутся весьма многообещающими.

Фальк, ничего не ответив на мою реплику, лишь переглянулся с Кэррингтоном. Этот человек явно не тяготился молчанием. Пауза снова затянулась.

Наконец он сказал:

– Думаю, мне не потребуется слишком долго объяснять, насколько важна наша работа? – На самом деле ему не требовалось даже произносить эту фразу, но он все-таки произнес. – В год, доктор Маккормик, мы спасаем десятки тысяч человеческих жизней. Десятки тысяч! Только в нашей стране. Можете себе представить? Как сотрудник системы здравоохранения, вы понимаете эту цифру. Однако вы понимаете ее по-своему. Для вас десятки тысяч жизней могут быть спасены посредством строительства уборных и применения антибиотиков. Высокие технологии и сложные процедуры не участвуют в спасении. Я это точно знаю, поскольку в курсе отношения работников здравоохранения к науке. Вы постоянно твердите о необходимости выделять больше средств на образование и гигиену.

Фальк стукнул кулаком по столу. Я прекрасно понимаю, где берет начало подобный энтузиазм, однако не привык встречать его в научной среде. Очевидно, Отто Фальк приобрел богатый опыт обивания порогов венчурных капиталистов, пытаясь убедить их колоссальными гиперболами, активной жестикуляцией и множеством восклицательных знаков.

Как бы там ни было, я не принадлежал к числу венчурных капиталистов, а потому подобный жар несколько меня обескуражил. Неужели эти ребята рассчитывали на то, что меня можно сбить с толку картинами розового будущего и заставить забыть и об убитых собаках, и об изнасиловании, и о мертвом Дугласе Бьюкенене, и о повесившейся (?) Глэдис Томас?

– Вдумайтесь в цифры, доктор. Они ведь не лгут. Вы видели больных в госпитале. Они тоже не лгут. – Фальк смерил меня насмешливым, проницательным взглядом. – Да-да, доктор Маккормик, нам известно, что вы ходили в госпиталь специально, чтобы взглянуть на наше оборудование. И как же, оно произвело на вас впечатление?

– Можно сказать, что так.

– Хорошо, – одобрил он, – так и должно было быть. – Фальк помолчал. – У всех пациентов, которых вы видели, не наблюдается ни малейшего иммунологического ответа, никакого отторжения. А они ведь получают очень малые дозы иммунодепрессантов. Исключительно низкие дозы, доктор.

– Как же вы этого добились?

– О, вопрос одновременно и самый легкий, и самый сложный. Если говорить просто, то прежде всего мы постарались убрать все маркеры, отмечающие эти органы как чуждые. Этого мы добились при помощи разработанных мной самим и моими сотрудниками процедур инженерии тканей. Животные, от которых поступают органы, полностью лишены сахаров и протеинов, которые и определяют ткань как чуждую. Потому органы предстают чистыми, универсальными запасными частями. – Фальк улыбнулся. – Вы, конечно, осознаете монументальность проекта, доктор Маккормик. На самом деле это революция, равная изобретению антибиотиков. Мы открыли… мы научились получать органы, которые способны функционировать практически в любом организме. Сила нашей техники не имеет параллелей. Начали мы с почек и печени, а сейчас подходим к поджелудочной железе, легким и сердцу.

Фальк несколько раскраснелся. Очевидно, он даже почувствовал необходимость высморкаться, потому что достал носовой платок. Успокоившись, он продолжал:

– Деньги меня не интересуют, доктор Маккормик. Мне их вполне хватает – и на хороший дом, и на хорошую машину. И на нужды семьи тоже. – Мне показалось, что на слове «семья» он слегка запнулся, но, возможно, я ошибся. – Есть люди, которые думают прежде всего о деньгах. К ним относятся некоторые из моих сотрудников и, уж определенно, мои инвесторы. – Он взглянул на Яна Кэррингтона, но тот лишь слегка улыбнулся. – Это предприятие принесет им хороший доход. Люди заработают десятки миллионов долларов. А некоторые, возможно, и сотни миллионов. Видите ли, в настоящее время наша страна во многом зависит от донорских органов. И в то же время, если нам удастся наладить производство органов, то мы сможем продавать их по такой цене, которую выдержит рынок. – Ему не пришлось пояснять мне, что рынок выдержит астрономические цены. Ведь вопрос стоит так: твоя жизнь или пятьдесят тысяч долларов; твоя жизнь или сто тысяч долларов? Несложный выбор. – Сам я поместил свою долю в компании в доверительную собственность. Она пойдет на поддержку фонда, финансирующего исследования, а также на снижение стоимости органов для тех больных, которые не могут их оплатить. Некоторые из моих сотрудников и даже ряд инвесторов также хотят поместить деньги в доверительную собственность.